Фауст-Мефистофелю:

Что там белеет? Говори.

Мефистофель:

Корабль испанский трёхмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нём мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.

Фауст:

Всё утопить.

Мефистофель:

Сейчас.

8 февраля 1837 года состоялась дуэль между Пушкиным и Дантесом. Считается, что её причиной были домогательства Дантеса до жены Александра Сергеевича, однако это очень далеко от реальности. Дуэль была продуманной акцией, которую намеренно пытались спровоцировать несколько раз.

Кто-то рассмотрел нечто очень опасное для «системы» в шифрованном наследии поэта. Пушкину пришлось изощрённо прятать свои послания после написания «Гаврилиады», которая обернулась реальной возможностью быть отлучённым от церкви, что поставило бы крест на нормальной жизни, и только заступившийся за поэта перед Синодом Император смог отвести беду.

И этот кто-то, поняв, что труды Пушкина тянут по общему смысловому содержанию на философскую систему, даёт приказ о ликвидации…

О хронологии её подготовки читайте в первой части материала. Вторая часть — о тех, кем были исполнители и заказчики убийства Александра Пушкина.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Кто писал злосчастный диплом?

Пушкин и его жена попали в ужасную западню, их погубили… Когда-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость.

(Из письма Вяземского Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 года).

Нам предстоит провести расследование, и для этого вооружимся некоторыми методами криминалистов.

Единственный материальный предмет, сохранившийся в качестве непосредственного участника тех далеких событий, — анонимный «диплом» про магистров и рогоносцев. Весь ход исследований пушкинистов так или иначе вращается вокруг этого растиражированного в нескольких экземплярах рукописного текста. Изучалась родословная бумаги, на которой он написан, проводились неоднократные почерковедческие экспертизы.

В начале семидесятых годов прошлого века впервые внимание было обращено на словарный состав текста. Сделал это профессор Вишневский, опубликовавший статью со своей версией преддуэльной истории в журнале «Октябрь», №3 за 1973 год. И мы воспользуемся некоторыми его выводами и наблюдениями.

При криминалистической экспертизе документа учитываются особенности языка писавшего, в частности, употребление им слов, указывающих на принадлежность к какому-то роду деятельности, профессии. Так вот, в тексте диплома, написанного по-французски, есть одно слово, которое невозможно найти даже в большом французско-русском словаре.

Это слово «coadjuteur» — «коадъютор». Обычно оно переводилось на русский язык и пояснялось как «заместитель» и «помощник». Но заглянем в объемистый «Русско-французский словарь» на 50 000 слов. Там всё, что есть по этой теме, выглядит так:

помочь — assister, seconder, secourir, …

помощник — aide, adioint

помощь — aide, assistance, secours

заместитель — remplasant, suppleant, adioint, substint

— Никакого «коадъютора». Если бы авторы диплома захотели написать «помощник» или «заместитель», они использовали бы эти более употребляемые слова. И приходится в поисках смысла и перевода термина «коадъютор» заглянуть уже в энциклопедии и в исследования пушкинистов.

Щеголев, один из них, пишет:

Термин «Коадъютор» встречается в административной практике католической церкви: когда епископ впадает в физическую или духовную дряхлость, ему дается помощник — коадъютор.

«Словарь русского языка» Академии наук указывает еще более точно:

Коадъюторы — особый разряд иезуитов, являющихся помощниками высших членов ордена.

«Богословская энциклопедия» добавляет:

Православная церковь не знала и не имела у себя коадъюторского института.

Итак, на поверхность в этой истории впервые всплывает слово «иезуиты».

Тайны ордена в России

Профессор Вишневский считает, что в католическом Ордене Иезуитов четыре степени ученичества. Это «новиции» (послушники), «схоластики» (семинаристы), «коадъюторы» светские и духовные, «профессы» — монахи, которые дали полный обет. Интересно видеть место светских коадъюторов, которые всего лишь на ступеньку ниже монахов. Как следует из расклада данной иерархии, в светские коадъюторы попадают только после испытания послушанием и курса специального обучения.

История российских филиалов ордена иезуитов напоминает картину морского прилива. С более или менее постоянным ритмом иезуиты то приходят в Россию, активно берясь за миссионерскую деятельность, то изгоняются за её пределы.

Сначала они обосновываются в Литве, с 1569 года, и подготавливают там почву для обращения населения в католичество, в 1581 году там уже обосновывается посол папы римского. Во время Смуты в начале XVII века иезуиты поддерживают самозваного царевича Лжедмитрия Первого в надежде оказаться при больших государственных делах, но он, придя к власти и не желая её делить с кем бы то ни было, не пускает их в Россию.

В начале 18-го века орден иезуитов командирует своих многочисленных представителей на проживание и работу в России, куда они, не афишируя себя, проникают в числе иностранных гостей. Пётр Первый указом от 18 апреля 1719 года изгоняет их всех, хотя другие ордена масонской направленности прекрасно себя чувствуют в это время. Первые масонские ложи возникли в России после возвращения Петра из Европы. С масонами встречался и сам Пётр и Б.П. Шереметьев.

На Мальте, — сообщает Иванов, — Шереметеву была сделана самая торжественная встреча. Он участвовал на большом празднике Мальтийского ордена в память Иоанна Предтечи. Ему там давали торжественный банкет. Гранд-магистр возложил на него драгоценный золотой с алмазами крест

(Иванов. От Петра I до наших дней).

По возвращении в Москву 10 февраля 1699 года Шереметев представился царю, на банкете у Лефорта, убравшись в немецкое платье и имея на себе мальтийский крест. От царя он получил «милость превысокую». Царь поздравил его с Мальтийской Кавалерией, позволил ему всегда носить на себе этот крест, и затем состоялся указ, чтобы Шереметев писался в своих титулах «Мальтийским Свидетельствованным Кавалером»:

В России свет масонства, — пишет Т. Соколовская, — проник по преданию при Петре Великом: документальные же данные относятся к 1731 году.

Вообще стоит отдельно сказать о том, что иезуиты во многом являлись врагами масонства, которое по отношению к ним выступало конкурентом в скрытой политической борьбе. Однако, если посмотреть на ситуацию с более высокого уровня, и те и другие выполняли определённые функции канализации гражданской активности в общественной жизни и их борьба была борьбой нанайских мальчиков.

Видео: http://www.youtube.com/watch?v=ztstTo3dVp4

В обществе всегда существовали разнообразные субкультуры: радикальная молодёжь, музыканты, писатели, художники — группировались в «кружки по интересам», так почему же не быть кружкам управленцев разного рода. Вопрос в том, как они оформлялись в течение истории и какие иерархические отношения между ними были (кто кому подчинён) не так важен, как вопрос об их участии в процессе самоуправления общества, в алгоритмике функционирования «общественного тела». Мы об этом писали в статье «День стандартов или как померить историю» (http://inance.ru/2014/10/standarts/), когда касались вопроса о том, как историю сделать точной наукой и писали следующее:

И соответственно история, как и математика, оказывается наукой точной. В математике вычисления могут вестись с точностью до одного знака или более, а всякий исторический процесс может быть описан в разной степени масштабности:

• с точностью до «безликой толпы и личности, будь то вождя, гения, царя, политического деятеля, действия которого оцениваются в исторических материалах в зависимости от доминирующей в обществе концепции самоуправления. На этом уровне мы будем видеть самую простую картину;

в более сложном варианте толпа остаётся такой же безликой, а к той или иной личности добавляется её окружение: сподвижники вождя, придворные короля, а также враги и их сподвижники. Это так называемые «исторические личности», которые однако могут принадлежать различным социальным группам, партиям и прочим объединениям, существующим подчас много дольше этих «исторических личностей», потому исторический процесс можно описать:

• с точностью до социальных групп, объединённых одной идеей и субкультурой, причём из всех «любителей котиков», «коллекционеров» и прочих групп по интересам можно выделить те социальные группы, все представители которых так или иначе заняты большей частью политикой, а значит исторический процесс в более детальном масштабе можно описать:


• с точностью до церковного ордена или политической партии, при этом далеко не все такого рода социальные группы действуют открыто в публичной политике, некоторые из них таятся от общества, делая по большей части так называемую «закулисную политику», или же, занимаясь ею, стараются произвести на окружающих впечатление, что они занимаются не политикой, а чем-то иным (например, собирают коллекции бабочек или занимаются каким-то «личностным совершенствованием» своих участников). Соответственно историю можно описывать


• с точностью до глобального заговора. Конечно сейчас на нас набросятся конспирологи, но прежде, чем мы продолжим, давайте почитаем определение слова «заговор»:

Заговор — тайное соглашение нескольких лиц о совместных действиях против кого либо, чаще всего для достижения определенных политических целей. (Политический словарь).

Заговоры таким образом — это соглашения о совместных действиях в достижении каких-то целей, которое либо скрывается, либо не афишируется. Например, соглашения (заговоры) многих поколений римских пап, российских императоров, коммунизма, фашизма, анархизма, гомосексуализма и т.д.). Но поскольку заговоры стратегической направленности бывают многослойными (это полезно на случай провала или перенаправления энергии разоблачителей на ложные «заговоры»), то исторический процесс может быть описан:

• с точностью до внутренних «заговоров в заговоре», главенствующих над заговорами более низких уровней таинственности. Например, в заговоре против Павла I, убитого 23 марта 1801 г. в Михайловском замке, по разным оценкам участвовало от 180 до 300 человек, среди которых был и лорд Уитворд — посол Англии в России, что отсылает нас к интересам Великобритании, реализуемым руками заговорщиков, знал о заговоре и будущий император Александр I, сын Павла.

И в каждом настоящем заговоре есть свой «мозговой трест», который задаёт цели заговора, определяет пути и средства их осуществления, контролирует ход выполнения планов и корректирует планы при необходимости; а есть и исполнительная периферия. Так, в заговоре против Павла I роль исполнителей была отведена в основном офицерам, недовольным муштрой и установленными Павлом I строгими порядками в армии, а «мозговой трест» заговора исследователями до конца не установлен. Однако накануне гибели Павла Наполеон вплотную подошёл к заключению союза с Россией. Убийство Павла I в марте 1801 надолго отодвинуло эту возможность — до Тильзитского мира 1807 года. Отношения с Англией, наоборот, были возобновлены. Соответственно этому обстоятельству, исторический процесс может быть описан:

• с точностью до «мозговых трестов», самых глубинных во многослойных заговорах. Однако и это не самый детальный масштаб, поскольку все заговорщики всех заговоров вместе взятых живут на одной планете и подчиняются её закономерностям, поэтому исторические перепитии дОлжно соотносить с этикой взаимоотношений не только с планетой Земля, но и с необъятным Космосом.

Сделав это общетеоретическое отступление, вернёмся к нашему предмету внимания — ордену иезуитов.

В 1772 году иезуиты снова оказываются в стране вместе со своими католическими церквями и приходами на Украине и в Белоруссии, территории которых входят в состав Российской Империи при разделе Речи Посполитой. Екатерина Вторая, а потом Павел Первый покровительствовали им чрезвычайно.

Если вспомнить, что Екатерина — ставленница разнородных орденов (см. печать поверх андреевского флага на картине Левицкого «Екатерина законодательница»), а Павел I пытался «оседлать» часть тайных орденов, став магистром Мальтийского ордена, однако поплатился головой за самоуправство.

А 13 марта 1820 года Александр Первый запрещает деятельность Ордена Иезуитов в России, выдворяет всех его членов за границу и конфисковывает всё имущество ордена.

Тем не менее, официально запрещённый орден имел всегда своих верных людей на многих ключевых постах государственной власти. Об этом представительстве в интересующую нас эпоху мы читаем у Ивана Сергеевича Аксакова:

Об иезуитах, их учении и пребывании в России на русском языке очень мало написано, между тем … их влияние на Россию в конце прошедшего и начале нынешнего столетия (18 и 19 веков — прим. ИАЦ) было так велико, что в царствование Николая I несколько главнейших государственных деятелей в России являются из людей, воспитанных иезуитами.

Так перед нами специфический и действительно профессиональный термин «коадъютор» начинает раскрывать историю одной из исторических и политических сил — Ордена Иезуитов. Про извещение от ордена рогоносцев известно, что образцом ему послужили печатные шаблоны «шутовских дипломов», привезённых в Петербург в 1836 году кем-то из иностранных дипломатов.

Но даже если профессионализм «коадъютор» присутствовал в шаблонах, то все равно слово это указывает на то, что оно использовалось в речи тех, кто причастен к авторству документа, иначе было бы заменено любым другим. И выходит, что сочиняли бумагу то ли «новиции», то ли «схоластики». Или даже «профессы».

Круг лиц причастных

Геккерн

Пойдём дальше. Пусть теперь подсказка диплома будет подкреплена другими более вескими свидетельствами, и давно пора познакомиться поближе со всеми участниками сплоченного авторского коллектива. Настолько объединенного круговой порукой, что тайна документа до сих пор до конца не разгадана (забегая вперед, скажем, что, несмотря на все усилия исследователей, так и не установлено, чьей рукой он написан).

Первое однозначное указание даёт запись в личном архиве Павла Ивановича Миллера, секретаря Бенкендорфа. Второе лицо в ведомстве, одной из прямых обязанностей которого было всё знать, в начале ноября 1836 года регистрирует свершившийся факт:

Барон Геккерн написал несколько анонимных писем, которые разослал двум-трем знакомым Пушкина. — Бумага, формат, почерк руки, чернила этих писем были совершенно одинаковы.

Итак, первый кандидат на наше пристрастное дознание — Геккерн Луи-Борхард де Бовервард (1791—1884). Барон, голландский дипломат, с 1832 года поверенный в делах, с 1826 — посланник при императорском дворе в Петербурге. Тот самый «старик-Геккерн», «Геккерн-отец», что усыновил Жоржа Дантеса, сделав его Жоржем Геккерном.

Всю свою жизнь посвятил заботам о приёмном сыне, обеспечил материальным благополучием и завещал ему после смерти всё свое состояние.

Казалось бы, такая самоотверженная любовь к приёмному сыну не согласуется с отзывами о нем современников — «злой, эгоист», известный всем своим злым языком, многих перессоривший, не брезговавший никакими средствами для достижения личных целей (так отзывался о Геккерне Н.М. Смирнов, знакомый Пушкина. Об этом читайте Ободовская И., Дементьев М., «После смерти Пушкина», М.,1980, с. 256).

Вяземский вообще пишет о нём как о законченном распутнике, окружившем себя молодыми людьми:

наглого разврата и охотниками до любовных сплетен и всяческих интриг по этой части.

Впрочем, есть отзывы и восторженные, только их очень мало. Биограф Луи Метман изображает положительный образ голландского посланника, больше уделяя внимания его профессиональной деятельности: Геккерн — активный сотрудник на государственном поприще принца Меттерниха и графа Нессельроде, этих, по его мнению, двух вдохновителей европейской политики 19-го века.

Такое сотрудничество может дать представление о политических взглядах барона. Принц Меттерних был главой австрийского правительства с 1809 по 1848 год и остался в памяти потомков как правитель, методично превращавший страну в репрессивное полицейское государство, в своей внешней политике одной из главных своих целей ставил ослабление позиций России в Европе.

О тесной связи барона с другим известным политическим и государственным деятелем, вице-канцлером России графом Нессельроде, говорят и воспоминания Дарьи Федоровны Фикельмон, близкой знакомой Пушкиных:

…здесь его считают шпионом г-на Нессельроде.

Нессельроде

Так мы переходим к ещё одному подозреваемому. Даже не к одному, а к двум, поскольку высказывание царя Николая Первого о том, что известен автор анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина, относилось к жене вице-канцлера графине Нессельроде.

С бароном Геккерном мы ещё встретимся, теперь же заглянем в записки современников об этой высокопоставленной чете.

Подробные воспоминания о них нам оставил князь Петр Владимирович Долгоруков.

Граф Карл Нессельроде, по описанию Долгорукова, был человеком самых консервативных взглядов, сложившихся под влиянием безоговорочного авторитета принца Меттерниха. Хитрый, тонкий и ловкий ум сочетались в нём с природной ленью и больше склоняли не к делам государственным, а к трём предметам главного интереса — вкусному столу, цветам и деньгам. Немец по происхождению, он не любил русских и считал их ни на что не способными. В октябре 1811 года он тридцатилетним приехал в Петербург и обратил внимание на двадцатипятилетнюю (а это по тогдашним меркам был для незамужней возраст «старой девы») фрейлину Гурьеву Марию Дмитриевну. Ф. Ф. Вигель (один из самых знаменитых русских мемуаристов, знакомый Пушкина, член Арзамасского кружка) по этому поводу язвительно замечал:

Вот чем сумел он тронуть сердце первого гастронома в Петербурге, министра финансов Гурьева. Зрелая же, немного перезрелая дочь его, Марья Дмитриевна, как сочный плод, висела гордо и печально на родимом дереве и беспрепятственно дала Нессельроде сорвать себя с него. Золото с нею на него посыпалось: золото для таких людей, как он, то же, что магнит для железа.

При дворе императора Николая I графиня Нессельроде была одной из самых влиятельных дам, которая по отзывам обладала «необыкновенным умом и твёрдым, железным характером и самовластно председательствовала в высшем слое петербургского общества».

Мария Дмитриевна отличалась необыкновенной энергией и нахальством, благодаря которым держала весь придворный люд в страхе, некоторые её именовали — «взяточница, сплетница, настоящая баба яга». Великий Князь Михаил Павлович называл графиню Нессельроде «Господин Робеспьер».

Один из поклонников Марии Дмитриевны Нессельроде, барон М.А. Корф (директор Императорской публичной библиотеки (1849-61), председатель Бутурлинского комитета, почётный член Петербургской Академии наук (1852), автор мемуаров) о ней писал:

С суровою наружностью, с холодным и даже презрительным высокомерием ко всем мало ей знакомым или приходившимся ей не по нраву, с решительною наклонностью владычествовать и первенствовать, наконец, с нескрываемым пренебрежением ко всякой личной пошлости или ничтожности, она имела очень мало настоящих друзей, и в обществе, хотя, созидая и разрушая репутации, она влекла всегда за собою многочисленную толпу последователей и поклонников.

Она ненавидела Пушкина, и не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца её, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование императора Александра I, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями:

…Встарь Голицын мудрость весил,

Гурьев грабил весь народ.

Страх придворного люда перед ней был покрепче, чем благоговение перед Бенкендорфом, известным масоном, и устремлял за графиней целые толпы последователей и поклонников, для которых близость к ней давала пропуск в её один из трёх самых респектабельных салонов столицы. В Петербурге, при жизни Пушкина, было три главных «политических» великосветских салона: салон графа Кочубея, гр. Нессельроде и салон Хитрово-Фикельмон.

Барон М.А. Корф в своей характеристике графини Нессельроде добавляет:

Сколько вражда её была ужасна и опасна, столько и дружба — … неизменна, заботлива, охранительна, иногда даже до ослепления и пристрастия.

Гагарин

Именно такую дружбу и заботу простерла графиня над своим любимцем князем Иваном Сергеевичем Гагариным. Он — ещё один непосредственный участник истории с дипломом.

На его бумаге, согласно его же признанию, было написано анонимное письмо. Гагарин назвал и того, чьей рукой оно было написано — Петра Владимировича Долгорукова. Долгое время так и думали, пока последняя почерковедческая экспертиза 1974 года не установила, что он тут ни при чём.

Наша же экспертиза может зафиксировать первый факт лжесвидетельства. Некие причины заставили солгать князя Гагарина.

Теперь у нас собран полный круг создателей диплома, за исключением разве что писаря. Геккерны, почтенный Луи и молодой Жорж были теми, кто вызвали к жизни саму идею, инициативу письма. Графиня Нессельроде — главный автор текста. Князь Гагарин — тот, кто подаёт писарю бумагу из своих запасов и стоит ближе всех к материальному воплощению замысла.

Куда нас выведут его происхождение, интересы, устремления и связи?

Дядя Гагарина Григорий Иванович Гагарин — посол России при короле Баварии. Жена дяди Екатерина Петровна Соймонова известна своей решимостью положить жизнь на служение Ватикану, а сестра её, стало быть, вторая тётка Ивана Гагарина, Софья Петровна Свечина пошла по католической служебной лестнице ещё дальше, поступив на работу в воинствующий Орден Иезуитов, и сумела занять в нём один из высших чинов.

Свечина взяла под свое духовное покровительство молодого князя, поставив себе цель сделать из племянника преданного иезуита. И поэтому его молодые годы проходят как испытательный срок и курс обучения для того, чтобы стать достойным последователем Игнатия Лойолы, основателя ордена. Лишь в 1843 году Гагарин официально принят в его члены.

В своих литературных трудах он рассуждает о России, о своем прошлом и будущем поприще:

…Ты прожила много веков, но у тебя впереди более длинный путь, и твои верные сыны должны расчистить тебе дорогу, устраняя препятствия, которые могли бы замедлить твой путь…

Можно догадаться, кто был одним из таких препятствий, но сейчас об этом говорить ещё рано.

В 1836 году князь Гагарин появляется в Петерберге именно в качестве связного между Свечиной и графиней Нессельроде. В Париже, откуда он приехал, у Софьи Петровны роскошный великосветский салон с особым католическим «уклоном». Там она оказалась в числе других иезуитов, изгнанных из России, и родной орден предоставил своей верной дочери все условия для процветания.

Настолько многие связи были в руках у Свечиной, что молодые русские дворяне, впервые попадавшие в Париж, входили в светскую жизнь столицы Франции под её непосредственным руководством.

Так, например, Тургенев Александр Иванович в середине декабря 1836 года, давая напутствие Андрею Карамзину в его первом путешествии в мир парижских салонов, пишет среди прочего:

… прежде всего побывай у Свечиной.

И это пишет православный директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий, секретарь Библейского общества, камергер русского двора. Ещё в 1817 году Пушкин обозначил это странное противоречие в посвящённом Тургеневу стихотворении:

Тургенев, верный покровитель

Попов, евреев и скопцов

Но слишком счастливый гонитель

И езуитов, и глупцов…

«Слишком счастливый гонитель» посылает своего хорошего знакомого к тому, кого когда-то преследовал. Такова сила простых человеческих симпатий, которые со временем перекраивают любые политические карты. Эти простые симпатии, приобретённые за зваными обедами и мимолетными разговорами, двигают людьми — историческими фигурами. А потом государственным деятелям приходится, изощряясь в «искусстве возможного», решать проблемы появившихся ниоткуда общественных и политических движений, распутывать интриги тайных правительственных кругов, а историкам — развязывать клубки светских и родственных связей.

Симпатии, привязанности — двигатель истории? Нет, они скорее рычаг в руках тех, кто её творят.

Всё утопить

Александр Сергеевич Пушкин, видя эти общественные процессы и тенденции распространения разнообразной орденской тайной деятельности выразился о том, что со всей этой субкультурой тайных орденов и масонских лож следует делать, лаконично, но очень ёмко в своём «Фаусте»:

Фayст-Мефистофелю:

Что там белеет? говори.

Мефистофель:

Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нём мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.

Фауст:

Всё утопить.

Мефистофель:

Сейчас.

Итак, что же всё это означает ? Но прежде чем всё это объяснить, сначала нужно растолковать кое-какую предысторию…

Как всем известно, Пушкин в Кишинёве стал масоном. Впрочем, он был лишь «учеником» и находился на начальной ступени масонской иерархии. К масонству он «приобщился» чисто номинально, ради интереса, просто потому, что это было модным поветрием тех лет. К тому же, в то время в Петербурге было создано два тайных общества — «Южное общество» и «Северное общество».

И вот однажды между Пушкиным, Пестелем и Муравьёвым (создателем этих обществ) состоялась некрасивая перепалка. Пушкин вопрошал — ну, и чем же именно вы тут занимаетесь? Давайте, выкладывайте уже всё начистоту. Как тут и что в этих ваших ложах, рассказывайте. Раскрывайте же ваши карты.

А Пестель с Муравьёвым жёстко указывали Пушкину на его место. Они ему говорили, что ты пока ещё находишься на низшей ступени масонской иерархии, и подобные вопросы ты пока ещё ставить не вправе… Всему своё время… В итоге, они очень сильно разругались, и Пушкина сгоряча обозвали «обезьяной»… (http://tchaykovsky.ru/blog_a/pouchkine.htm)

И смеясь над их затеями, он на них в своём «Фаусте» вполне конкретно указывает. Пушкинский «Фауст» вышел в свет примерно за полгода до выхода «декабристов» на Сенатскую площадь. Пушкин либо напрямую знал, что готовится восстание, либо интуитивно это чувствовал, понимая, что «декабристов» будут использовать «втёмную» совершенно другие силы, и отнюдь не российские…

Ведь без «бочек злата» из-за бугра не обходится ни одно свержение власти. В своём «Фаусте» именно масонство Пушкин называет «модной болезнью».

Исторические пути движения в Россию носителей «модной болезни» были очень хорошо известны Пушкину. И Пушкин прекрасно понимал всю пагубность масонской и любой другой тайноорденской деятельности для России.

Не потому ли многие из них желали уничтожить не только его репутацию, плетя интриги, но и ликвидировать его самого, заманив в ловушку дуэли?