Борьба М.В. Ломоносова за русскую Академию наук

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/4/40/Russian_Academy_of_Sciences_SPB.jpg/320px-Russian_Academy_of_Sciences_SPB.jpg…„В 1741 году будущий великий писатель вернулся в Россию; ему предшествовала нарождавшаяся слава и менее лестные слухи об его поведении.

Хваля его способности и прилежание, немецкие учителя изображали его порядочным повесой…; он носил в себе избыток жизненных сил, подымавшихся и бивших через край во всех направлениях” (К.Валишевский „Дочь Петра Великого”. Репринтное воспроизведение с издания А.С.Суворина).

„По-видимому, следовало бы ожидать, что Академия с радостью примет такого талантливого и образованного человека, каков был Ломоносов. Оказалось противное. Академия наша была тогда заполнена немецкими учёными, которые старались не давать ходу русским.

Когда Ломоносов, прибывши в Петербург, обратился к начальнику Академии, то этот сначала даже не принял его, и первому русскому учёному пришлось бы, по возвращении на родину, провести первую ночь на улице, если бы над ним не сжалился академический сторож, который пустил его переночевать к себе” („Отечественная история для народных училищ”, Санкт-Петербург, 1895).

Отметившись 8-го июня в Канцелярии о прибытии, Ломоносов получил „две каморки” в доме для академических служащих и подал в Канцелярию прошение о выдаче ему денег „для покупки нужнейших в домашнем житье нужд и содержания себя и покоев”. Поскольку Ломоносов не имел конкретной должности в Академии, и постоянный оклад ему не был положен, Канцелярия распорядилась выдать ему просимое в счёт будущего жалованья.

Одновременно с распоряжением о выдаче пятидесяти рублей, Канцелярия приняла решение направить Ломоносова под начало профессору ботаники и натуральной истории Иоганну Амману (1707-1741), „дабы оный дохтор его, Ломоносова, обучал натуральной истории, а наипаче минералам, или что до оной науки касается, с прилежанием”.

В этот период русской истории на престоле находилась Анна Ивановна (1730-1740), про которую В.О.Ключевский (“Курс русской истории”, М., 1910) пишет:

„Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезённых из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении. Этот сбродный налёт состоял из „клеотур” двух сильных патронов, „канальи курляндца”, умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольде, обер-штальмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника.

При разгульном дворе, то и дело увеселяемом блестящими празднествами, какие мастерил другой Левенвольде, обер-гофмаршал, перещеголявший злокачественностью и своего брата, вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упада на доимочные деньги, выколачиваемые из народа…

Недаром двор при Анне обходился впятеро-вшестеро дороже,.. чем при Петре I, хотя государственные доходы не возрастали,.. скорее убавлялись”.

После переворота 25 ноября 1741-го года, приведшего на престол, Елизавету Петровну, положение при дворе изменилось; немцы, стоявшие наверху, „попадали”.

Но в Академии Наук положение по существу не изменилось. Того „сора”, о котором говорил В.О.Ключевский, находилось в ней ещё немало. Кроме невежды и бюрократа И.Д.Шумахера, в ней подвизался саксонский шпион Юнкер.

К этому же иностранному сброду принадлежал и учитель детей Бирона – „академик” Ле-Руа, написавший, доклад на тему „О надгробной надписи на могиле Адама, предполагаемой на острове Цейлоне”.

Немец Байер, не знавший русского языка, первый начинатель норманнской теории происхождения Руси, не хотел затрачивать времени на изучение русскому языку и предпочитал заниматься китайским языком.

„Историк” Миллер, писавший об истории России, искажал, и порочил славное прошлое русского народа в угоду своим немецким вкусам.

Таковы были эти представители немецкой: шумахеровской группировки – враги русского народа, создававшие затхлую атмосферу в русской Академии наук. Ломоносов знал цену этим „учёным”; знал и их тайные помыслы и вёл борьбу с ними до конца своей жизни за развитие русской науки, за интересы своей родины (М.А.Безбородов).

Дела в петербургской Академии наук обстояли ужасно: денег на содержание учёных отпускалось мало, выплаты задерживались. Хотя существовал президент Академии, но Академией управлял советник канцелярии Иоганн Шумахер, которому было выгодно иметь иностранный состав российской Академии. При нём рядом с талантливыми учёными, нашедшими в России вторую родину, Академию наводнили стяжатели-иностранцы, в числе академиков не было ни одного русского.

О положении учёных в это время Ломоносов впоследствии писал: „Всегдашние недостатки в деньгах происходили от худой экономии Шумахеровой, ибо, несмотря на то что, сверх положенной суммы 25 тысяч в год, печатание книг заморских и торг иностранными во всем государстве имела одна Академия, сверх того блаженныя памяти государыня императрица Анна Иоанновна пережаловала на Академию во время своего владения до ста десяти тысяч, академические служители такую претерпевали нужду, что принужены были брать жалованье книгами и продавать сами, получая вместо рубля по семидесят копеек и меньше, что продолжалось до нового штата” („Краткая история о поведении академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени”).

Шумахер тормозил подготовку русских национальных научных кадров, создавал тяжёлые условия для неугодных ему академиков.

К моменту возвращения Ломоносова в Россию, к 1741-му году наиболее известные иностранные учёные ушли из Академии. Впоследствии Ломоносов писал: „не можно без досады и сожаления представить самых первых профессоров Германа, Бернулли и других, во всей Европе славных, как только великим именем Петровым подвигались выехать в Россию для просвещения его народа, но, Шумахером вытеснены, отъехали, утирая слёзы”.

В июне 1741-го года выехал из Петербурга в Берлин и знаменитый Леонард Эйлер, который вернулся в Россию только в 1765-м году. Пытаясь играть руководящую роль в русской культуре, оставшиеся иностранцы заявляли, что „из русских ни учёных, ни художников не может быть”.

Таково было положение, когда в Академию наук пришёл Ломоносов.

Вернувшись на родину, Ломоносов привёз с собой отзыв профессора Вольфа, который писал: „Нисколько не сомневаюсь, что если он с таким же прилежанием будет продолжать свои занятия, то со временем, возвратившись в отечество, сможет принести пользу государству, чего от души желаю”.

“Вернувшись из чужих земель на родину после долгих и усердных занятий, Ломоносов чувствовал себя уже настоящим учёным; он знал не меньше, чем другие учёные, заседавшие в Петербургской Академии, а своими способностями, быстрым и ясным умом превосходил всех их” „Живой родник. Третья книга для чтения в школе и дома” (Москва, 1913).

Первой работой, порученной Шумахером Ломоносову, стало описание камней и минералов, хранящихся в музее Академии, Кунсткамере, с чем Ломоносов быстро справился, результатом чего стала отдельная книга.

Ломоносов начинает читать лекции студентам академического университета, при этом было объявлено, что он „физическую географию публично толковать будет, а желающим „наставления давать намерен” в химии, горном деле, а „також обучать в стихотворстве и штиле российского языка”.

Одновременно с составлением „Каталога камней и окаменелостей минерального кабинета кунсткамеры Академии наук” он трудится над созданием солнечной печи, о чём пишет „Рассуждение о катоприко-диоптрическом зажигательном инструменте” и диссертацию „Физико-химические размышления о соответствии серебра и ртути”, пишет две похвальные оды.

В январе 1742-м году М.В.Ломоносову было присвоено младшее учёное звание – звание адъюнкта Академии по физическому классу с жалованьем в 360 руб. в год, включая сюда плату за квартиру, дрова и свечи.

Тем временам напряжение в Академии росло, работавшие там русские и даже некоторые иностранные учёные, возмущённые самоуправством Шумахера, в 1742-м году подали на него жалобу в сенат, где писали: „Академия в такое несостояние приведена, что никакого плода России не приносит”.

„Шумахер не давал ходу русским учёным, поддерживал иностранцев, но только тех, кто не мешал ему набивать карман за счёт академии. Ломоносову пришлось вступить в схватку с всесильным зятем дворцового повара. Шумахер, которого называли „неученым членом академии и канцелярским деспотом”, ловкими интригами устранил со своего пути не одного соперника. Но с Ломоносовым коса нашла на камень. Дело доходило до прямых столкновений. Однажды Ломоносов крепко поколотил своих недругов немцев, перебил зеркала и изрубил шпагой дверь, за что попал под арест и несколько месяцев не допускался на заседания учёного совета”.

Портрет М.В.Ломоносова работы Л.С.Митропольского

Ввиду жалоб на „самовластие” Шумахера и растрату им казённых денег, была образована следственная комиссия, которая сначала взяла Шумахера под стражу, а затем его оправдали и приговорили жалобщиков к различным наказаниям.

Комиссия несколько раз вызывала Ломоносова на допросы, где он обвинялся в прерывании заседаний конференции непристойными выходками, в оскорблениях членов её, в бесчинствах в Географическом департаменте.

В результате 28-го мая 1743-го года комиссия постановила, арестовать его и содержать под караулом. В таком состоянии Ломоносов пребывал до 18-го января 1744-го года, когда последовал указ: „адъюнкта Ломоносова для довольного его обучения от наказания освободить, а в объявленных, учинённых им продерзостях у профессоров просить ему прощения, а что он такие непристойные проступки учинил в комиссии и в конференции, яко в судебных местах, за то давать ему, Ломоносову, жалованья год по нынешнему окладу его половинное”.

Извинение перед конференцией было принесено Ломоносовым 27 января, а в июне, по Высочайшему повелению, было восстановлено и его жалованье в прежнем размере.

Изворотливый Шумахер, поддерживаемый некоторыми придворными, был признан виновным только в растрате казенного спирта (за что должен был уплатить 109 рублей), возвращён „к делам в академию по-прежнему” и пожалован „за неправильно претерпленное” чином статского советника.

Борьба Шумахера и Ломоносова продолжилась. Сильный своим коварством и низостью, Шумахер побаивался буйного соперника, к тому же обладавшего недюжинной физической силой и решительным, крутым нравом. Известно, что однажды, когда Ломоносов прогуливался по лесу в окрестностях Петербурга, на него напали три матроса.

Разбойники потребовали, чтобы он отдал им свою одежду. Взбешённый такой наглостью, Ломоносов прибил всех троих грабителей, заставил их раздеться, связал одежду в один узел и с этими трофеями и победными криками вернулся домой. Шумахер хорошо знал этот случай. Такой противник был ему не по зубам. Но, как мог, он вредил Ломоносову до конца своих дней.

25 июля 1745-го года последовал Высочайший указ о назначении Ломоносова профессором: с этого времени он становится полноправным членом Академии, первым русским академиком, и в качестве такового принял участие первый раз в заседании конференции 12 августа.

Материальное положение Ломоносова улучшилось от производства профессором: оклад жалованья повысился до 660 руб., но денежные заботы не переставали тревожить его, как это видно по постоянным просьбам о выдаче жалованья вперед и тяжбам по векселям.

В 1746-м году состоялось назначение первого русского президента Академии, им стал граф К.Г. Разумовский.

Назначение „Разумовского президентом Академии изменило положение Ломоносова. Новый устав открыл русским вход в святилище, куда ещё никто из них не проникал… Уход немца Гмелина доставил Ломоносову кафедру химии и, начиная с 1746 г., он ввёл популярный курс экспериментальной физики, имевший известный успех. В 1746 г. он напечатал риторический трактат; это было первое сочинение этого рода, появившееся на русском языке” (К.Валишевский).

В 1747-м году был утверждён первый регламент (устав) Академии, и в этом же году Ломоносову была дана в том же доме, где он жил, большая квартира, занимавшая почти весь дом. Также выиграла от нового положения Ломоносова и учёная его деятельность. Кроме диссертаций в 1745-1746-х годах он перевёл „Экспериментальную физику” Вольфа, отпечатанную в 1746-м году и быстро разошедшуюся.

Перевод был посвящён графу М.Л.Воронцову, высоко ценившему Ломоносова, и имел большое значение в истории распространения просвещения в России, так как Ломоносову приходилось придумывать, до той поры, не существовавшие в русском языке, научные слова. Эти выражения и термины вошли в научный обиход, следовательно, таким образом, Ломоносов стал творцом основ русского научного языка.

Литературная деятельность Ломоносова 1747-1748-х годов шла обычным ходом: ода в день восшествия на престол, поднесенная императрице графом Разумовским, так понравилась Елизавете, что она пожаловала Ломоносову 2000 руб. (25-го ноября 1748-го года).

В этом же году появилось его „Краткое руководство к красноречию”, долгое время служившее прообразом для учебников риторики. В области своей профессии Ломоносов тоже сделал немало. Здесь наиболее важной работой стала „Теория упругой силы воздуха”.

В 1749-м году в торжественном собрании Академии наук, Ломоносов произносит „Слово похвальное императрице Елизавете Петровне”, имевшее большой успех; с этого времени Ломоносов начинает пользоваться большой популярностью при Дворе.

Положение Ломоносова стало улучшаться, когда в нём приняли участие „люди сильные”, например: Иван Иванович Шувалов, граф Воронцов и другие лица, имевшие большую силу при императрице Елизавете Петровне, дочери Петра Великого. Они довели до сведения императрицы об его учёных трудах, и она пожаловала ему мызу и деревню недалеко от Ораниенбаума.

Небольшая историческая справка: в конце 1749-го года у сорокалетней императрицы Елизаветы Петровны появился новый фаворит, Иван Иванович Шувалов, двадцати двух лет от роду. Многим казалось, что его „случай” будет недолгим и на смену ему придет новый юноша. Но придворные оракулы просчитались.

Мало того, с первого его дня при дворе стало ясно, что Иван Шувалов отличается от других молодых людей. Это заметила великая княгиня Екатерина Алексеевна, будущая Екатерина II, которая написала что „вечно его находила в передней с книгой в руке.., этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться.., он был очень недурён лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава”.

С самого начала Иван, вопреки надеждам братьев, которые пристроили его ко Двору, не проявил характерной для них наглости и жадности в хватании богатств, земель, титулов и должностей.

А между тем возможности его были огромны – в конце жизни императрицы Шувалов был единственным её докладчиком, готовил тексты указов и объявлял сановникам её решения. Фаворит при этом никакой выгоды не извлёк.

В 1757-м году вице-канцлер Воронцов представил государыне проект указа о присвоении Шувалову титула графа, сенаторского чина, 10 тысяч крепостных душ. Но Шувалов и здесь выдержал все искушения. Поэтому напрасно его порой величают графом – этого титула он никогда не носил. „Могу сказать, что рождён без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности”.

Остаться у кормушки власти честным, бескорыстным, незапятнанным человеком – подвиг необыкновенный. Рассказывали, что после смерти Елизаветы он передал её преемнику Петру III миллион рублей – прощальный подарок государыни. Этот поступок Шувалова вполне соответствует всему, что мы о нем знаем.

И в этих его качествах кроется одна из причин долгого фавора Шувалова. Всегда подозрительная к малейшим попыткам фаворитов использовать её любовь к ним в ущерб её власти, Елизавета безгранично доверяла Шувалову потому, что не раз испытала его бескорыстие и порядочность.

Он был глубоко и искренне предан культуре, просвещению. Без него ещё долго бы не было Московского университета (1755 г.), Академии художеств (1757 г.), первого публичного театра (1756 г.) Его покровительству многим обязан Ломоносов, а значит, русская наука и литература.

В меценатстве Шувалова была ясная, чёткая идеология: развить в России науки и искусства и доказать миру, что русские люди, как и другие народы, могут достичь успехов во всём – только создайте им условия!

После восшествия на престол Екатерины II Шувалов уехал за границу и жил в Вене, Париже, Риме.

Если славу основателя Московского университета Шувалов делит с Ломоносовым, то Академия художеств – его личное детище, его вечная любовь. Он был автором самой идеи создания Академии в России, тщательно подбирал за границей преподавателей, скупал для занятий произведения искусства, книги, гравюры. Он подарил Академии колоссальную коллекцию картин, ставшую позже основой собрания Эрмитажа.

Но больше всего он заботился о воспитанниках Академии. Шувалов имел особое чутьё к таланту, а самое важное – он как меценат был лишён зависти к этому таланту, радовался его успехам, взращивал и пестовал его.

В своём доме Шувалов создал первый литературный салон в России. „Светлая, угловая комната, – вспоминал современник, – там, налево, в больших креслах у столика, окружённый лицами, сидел маститый, белый старик, сухощавый, средне-большого росту в светло-сером кафтане и белом камзоле. В разговорах он имел речь светлую, быструю, без всяких приголосков. Русский язык его с красивою отделкою в тонкостях и тонах… Лицо его всегда было спокойно поднятое, обращение со всеми упредительное, веселовидное, добродушное”.

Иван Иванович Шувалов интересовался химическими опытами Ломоносова, подолгу жил за границей, переписывался с Вольтером и другими знаменитостями.

В 1760-м году М.В.Ломоносов написал статью о необходимости преобразования Академии, в которой он дал характеристику отношения Шумахера и его сторонников к русским, и к самому Ломоносову в частности. „Шумахеру было опасно происхождение в науках и произвождение в профессоры природных Россиян, от которых он уменьшения своей силы больше опасался. Того ради, учение и содержание российских студентов было в таком небрежении, по которому ясно оказывалось, что не было у него намерения их допустить к совершенству учения. Яснее сие понять можно, что Шумахер неоднократно так отзывался, я де великую ошибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профессоры”.

В этой статье Ломоносов рекомендовал не допускать властвовать над наукой людей малоучёных, не давать власти чужестранцам, недоброжелательным к учёным россиянам, и т.д. Приглашённые Петром I для временной технической помощи иностранцы, и в частности немцы, не могли сколько-нибудь заметно влиять при нём на ход событий в России. Совсем не то получилось позже, после его смерти.

Интересный момент: во времена Ломоносова в Академии наук использовалась удачная форма подготовки юношества к научной деятельности: „Молодые люди зачислялись в штат Академии наук и одновременно учились и выполняли обязанности младшего научного персонала в различных академических службах – в Физическом и Анатомическом кабинетах, обсерватории, редакциях газеты и журналов. Особенно полезным оказывалось участие в экспедициях: совместная работа с первоклассными учёными формировала начинающих исследователей и воспитывала у них привычку к систематическому труду” (Г.И.Смагина „Академия наук и развитие образования в России в XVIII веке”).

Эта система была использована в Советском Союзе, когда сначала был создан физико-технический факультет МГУ, преобразованный в Московский физико-технический институт. Эта система предусматривала, начиная со второго курса института, прикрепление студентов к „базовым”, передовым научно-исследовательским институтам, что позволяло проводить их специализацию на основе передовых научных разработок.

Евгений Лебедев („Михаил Васильевич Ломоносов”, 1997) пишет: „Надо ли говорить о том, что Ломоносов не отличался ненавистью к иностранцам? Он был женат на немке, он неизменно восхищался гением Леонарда Эйлера, хранил самые тёплые чувства к Христиану Вольфу, глубоко уважал профессора Георга-Вильгельма Рихмана или, например, профессора логики – И.А.Брауна, „которого всегдашнее старание о научении российских студентов и при том честная совесть особливой похвалы и воздеяния достойны”. Но он был беспощаден к врагам России”.

Не гладко шла личная жизнь великого учёного: М.В.Ломоносов продолжал испытывать нужду, и только через два года после возвращения из-за границы смог перевезти в Россию свою семью.

Раньше над студентом-мужиком насмехались сынки дворян. Теперь Ломоносов-учёный столкнулся с засильем иностранцев, в основном немцев, в Российской академии наук. Встречавшиеся среди них бюрократы либо открыто презирали русскую науку, образование и культуру, оттесняя русских учёных на второй план, либо использовали своё служебное положение для личного обогащения, приглашая в Россию за взятки учёных из-за границы. Ломоносов прекрасно понимал это и резко реагировал на высокомерие немцев, тем более на глумление над русской наукой в Академии.

Однажды один вельможа указал Ломоносову на дырку в его кафтане, вопросив с издёвкой: „Что это у вас, уважаемый академик, ум из кафтана выглядывает?” „Нет, – отвечал Ломоносов, – это глупость туда заглядывает”.

„С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где его все трепетали; во дворце, где он дирал за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нём пикнуть. Вместе с тем Ломоносов был добродушен…” (А.С. Пушкин).

С восшествием на престол Екатерины II (1762) положение Ломоносова поколебалось. Новая государыня смотрела на Шувалова и Воронцова как на лиц, причинивших ей много неприятностей. Ломоносов был в числе их сторонников и пользовался их благорасположением.

Об этом Екатерина II отлично знала. Ломоносов через несколько дней после переворота написал торжественную оду в честь новой императрицы, порицал деяния Петра III и выражал надежду, что Екатерина II „златой наукам век восставит и от презрения избавит возлюбленный Российский род”. Но это стихотворение не достигло цели, и всё первое время царствования Ломоносов оставался забытым. Потом положение переменилось.

Вот, как описывает этот период жизни великого учёного „Отечественная история для народных училищ” (Санкт-Петербург, 1895), где говорится, что императрица Екатерина II: „… ласково принимала его во дворце, разговаривала с ним об учёных предметах, угощала и, наконец, сама посетила его дом незадолго до его кончины, вместе с княгиней Дашковой и другими знатными придворными особами. Императрица пробыла в кабинете Ломоносова полтора часа, с любопытством рассматривала его работы и инструменты, беседовала с ним об его занятиях”.

В середине 1764-го года незадолго до смерти М.В.Ломоносов написал „Краткую историю о поведении Академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени”, в которой раскрыл причины неудовлетворительного состояния Петербургской академии.

„К началу 1765-го года обстановка в Академии наук, по свидетельству Ломоносова, сложилась такая, что ему там „места нет”. Причина в том, что в заботах о высшем благе Родины он стремился к развитию науки, к просвещению русского народа.

В Академии по-прежнему было засилье чиновников, которые не имели ничего общего с наукой и тормозили… прогресс отечественной науки и просвещения. Ломоносов рассматривал это как огромное несчастье „целому обществу”, ибо, по его убеждению, ростом просвещения определялась сила народа, а тем самым честь и мощь всего государства.

Поэтому в черновой записке на имя императрицы он предостерегает её: „Ежели не пресечёте, великая буря восстанет”” (сайт Академии Экономики и Управления, руководитель Г.Лукьянов).

Далее отмечается, что тяжёлая болезнь подрывала силы Ломоносова, но когда болезнь несколько отступала, он с ещё большей энергией обращался к исследовательской и научно-организационной работе:

– заканчивает „Краткое описанием разных путешествий по северным морям и показанием возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию”;

– готовит диссертацию „О переменах тягости по земному глобусу”;

– составляет планы новых работ – „Российская минералогия” и „Система всей физики”;

– приступает к написанию диссертации „Испытание причины северного сияния и других подобных явлений” и др.

Он руководит Географическим департаментом, несмотря на стремление некоторых академических деятелей отстранить его. Обращается в Академию наук с предложением отправить в разные районы страны две экспедиции для сбора сведений, необходимых при работе над новым „Российским атласом”, составляет проект организации государственной коллегии для научной помощи развитию земледелия – „Мнение о учреждении государственной коллегии земского домостройства”.

При его непосредственном участии в широких масштабах ведутся мозаичные работы как в Усть-Рудице, так и в мозаичной мастерской, расположенной на приусадебном участке на набережной реки Мойки.

***

Из книги В.И. Бояринцева „ВЕЛИКИЙ М.В. ЛОМОНОСОВ: ТАК НАЧИНАЛАСЬ РУССКАЯ НАУКА”.