Два постскриптума или Оппозиция не нуждается в содержании
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/5/57/Boris_Chicherin.jpgP.S. Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) – русский философ, историк, публицист и общественный деятель, профессор кафедры государственного права Московском университета:
"Человек потому только имеет права, что он несет на себе обязанности, и наоборот, от него можно требовать исполнения обязанностей, единственно потому, что он имеет права. Эти два начала неразрывны."
Несколько современных вопросов. М., 1862.
http://istpravda.ru/upload/iblock/a09/a0950bc53f6471b98dc5d8d6c7198361.jpg P.P.S. Оказывается, при голосовании в ООН за Всеобщую декларацию прав человека СССР воздержался.
Молодец СССР !
Причина такого голосования обозначена в выступлениях 8 и 9 декабря 1948 года на Генеральной ассамблее ООН министра иностранных дел СССР Вышинского А.Я.
Только одна цитата:
"Права человека немыслимы без того, чтобы они не пользовались защитой и охраной со стороны государства. В противном случае права человека превращаются в пустую абстракцию, в ничего не значащую иллюзию".
И еще одна:
"Делегация СССР предлагает, после статьи 30 проекта Декларации прав человека, включить новую статью следующего содержания: "Перечисленные в настоящей Декларации права и основные свободы человека и гражданина обеспечиваются законами государств. …" Почему нельзя принять этой статьи ?"
А действительно, почему эту статью отказались принять все остальные члены ООН ? Что, права человека законами государств не обеспечиваются ?
***
Взято с сайта http://samlib.ru/p/panow_w_p/b1.s
Если же пройти по ссылке к статье Б.Н. Чичерина, то обнаруживаешь прелюбопытный текст человека, причислявшего себя к либералам. Только у этого либерала, жившего полтора века назад, главным условием в борьбе за свободу мысли, свободу убеждений стояло сохранение нравственности. Что полностью отсутствует у тех, кто ратует сегодня за те же ценности свободы.
„Нравственное величие человека измеряется этой непоколебимою внутреннею силою, недоступной внушениям и соблазнам, этой твердою решимостью, которая неуклонно следует свободному голосу правды, которую не сдвинут с места ни иступленные вопли толпы, ни угрозы, ни насилие, ни даже мучения.
За внутреннюю свободу человека умирали христианские мученики. И мысль человеческая истекает из неизведанной глубины свободного разума.
Та мысль крепка, плодотворна, способна действовать на волю и переходит в жизнь, которая не наложена и не заимствована извне, а переработалась в горниле сознания и является выражением свободных убеждений человека.
Внутри сознания раскрывается бесконечный свободный мир, в котором, как в центре, отражается вселенная. Здесь человек – полновластный хозяин; здесь он судит и насилие, которое налагает на него руку, и безумие, которое хочет заглушить голос разума; здесь вырабатываются те идеи, которым суждено изменить лицо земли и сделаться путеводным началом для самых дальних поколений.”
И не только подчинение своих поступков нравственному началу, но без подчинения закону не может быть свободного общества.
„Глубоко несчастлив тот, чье сердце в молодости никогда не билось за свободу, кто не чувствовал в себе готовности с радостью за нее умереть. Несчастлив и тот, в ком житейская пошлость затушила это пламя, кто, становясь мужем, не сохранил уважение к мечтам своей юности, по выражению поэта:
И ниже:
„Свободным человек вступает и в общество. Ограничивая свою волю совместною волею других, подчиняясь гражданским обязанностям, повинуясь власти, представляющей идею общественного единства и высшего порядка, он и здесь сохраняет свое человеческое достоинство и прирожденное право на беспрепятственное проявление разумных своих сил.
Общества людей – не стада бессловесных животных, которые вверяются попечению пастуха до тех пор, пока не поступают на убой. Цель человеческих союзов – благо членов, а не польза хозяина. Власть над свободными гражданами дает пастырям народов то высокое достоинство, перед которым с уважением склоняются люди, и нет краше, нет святее этого призвания на земле, нет ничего, что бы могло наполнить сердце человека таким чувством гордости и обязанности.”
И ещё в середие позапрошлого века Чичерин предупреждает соотечественников об опасности, исходящей для общества от тех безнравственных подонков, которые сегодня себя называют демократами, либералами, правозащитниками. От „дождистов” и „эховцев”, каспаровых и кудриных.
Философ выделил два основных типа либералов. Сегодня мы всё чаще называем таких либероидами.
Первый тип – уличный либерал, и Чичерин великолепно обрисовал его портрет.
„Низшую ступень занимает либерализм уличный. Это скорее извращение, нежели проявление свободы.
Уличный либерал не хочет знать ничего, кроме собственного своеволия. Он прежде всего любит шум, ему нужно волнениее для волнения. Это он называет жизнью, а спокойствие и порядок кажутся ему смертью.
Где слышны яростные крики, неразборчивые и неистощимые ругательства, там наверно колышется и негодует уличный либерал. Он жадно сторожит каждое буйство, он хлопает всякому беззаконию, ибо самое слово: закон, ему ненавистно. Он приходит в неистовый восторг, когда узнает, что где-нибудь произошел либеральный скандал, что случилась уличная схватка в Мадриде или Неаполе: знай наших!
Но терпимости, уважения к мысли, уважения к чужому мнению, к человеческой личности, всего что составляет сущность истинной свободы и украшение жизни – от него не ожидайте. Он готов стереть с лица земли всякого, кто не разделяет его необузданных порывов. Он даже не предполагает, что чужое мнение могло явиться плодом свободной мысли, благородного чувства.”
А ниже – прямо про стиль „Эха Москвы”:
„Отличительная черта уличного либерала та, что он всех своих противников считает подлецами. Низкие души понимают одни лишь подлые побуждения. Поэтому он и на средства не разборчив. Он ратует во имя свободы; но здесь не мысль, которая выступает против мысли в благородном бою, ломая копья за истину, за идею. Все вертится на личных выходках, на ругательствах; употребляются в дело бессовестные толкования, ядовитые намеки, ложь и клевета. Тут стараются не доказать, а отделать, уязвить или оплевать.”
Но не только появление „Эха” предугадал философ. Гораздо более точное предсказание про Болотную:
„Чуть кто отделился от толпы, направляя свой полет в верхние области мысли, познания и деятельности, как уже в либеральных болотах слышится шипение пресмыкающихся. Презренные гады вздымают свои змеиные головы, вертят языком, и в бессильной ярости стараются излить свой яд на все, что не принадлежит к их завистливой семье.”
Один к одному, вы не находите?!!
Второй тип – либерализм оппозиционный. Вроде нынешних КПРФ или ЛДПР.
„Второй вид либерализма можно назвать либерализмом оппозиционным. Но, Боже мой! Какая тут представляется пестрая смесь людей! Сколько разнородных побуждений, сколько разнохарактерных типов – от Собакевича, который уверяет, что один прокурор – порядочный человек, да и тот свинья, до помещика, негодующего за отнятие крепостного права, до вельможи, впавшего в немилость и потому кинувшегося в оппозицию, пока не воссияет над ним улыбка, которая снова обратит его к власти!”
Как же проявляет себя оппозиционный либерализм? Да как и сегодня в Думе:
„…- В виде неистовых нападок, при которых в одно и то же время с одинаковою яростью требуются совершенно противоположные вещи;
Это – некоторые черты оппозиционного либерализма. А суть последнего Чичерин сформулировал так:
„Оппозиционный либерализм понимает свободу с чисто отрицательной стороны. Он отрешился от данного порядка и остался при этом отрешении. Отменить, разрешить, уничтожить – вот вся его система. Дальше он не идет, да и не имеет надобности идти.
Ему верхом благополучия представляется освобождение от всяких законов, от всяких стеснений. Этот идеал, неосуществимый в настоящем, он переносит в будущее, или же в давно прошедшее.
В сущности это одно и то же, ибо история, в этом воззрении, является не действительным фактом, подлежащим изучению, не жизненным процессом, из которого вытек современный порядок, а воображаемым миром, в который можно вместить все, что угодно. До настоящей же истории оппозиционный либерал не охотник. Отрицая современность, он поэтому самому отрицает и то прошедшее, которое ее произвело. Он в истории видит только игру произвола, случайности, а, пожалуй, и человеческого безумия.”
Можно ли точнее определить либероидное буйство на Болотной, участники которого вообще не имели никакой программы развития общества? Можно ли чётче предугадать те потоки грязи, которыми поливают нашу русскую историю либероиды „Эха”?
Дальше Чичерин описывает стиль поведения оппозиционных либералов:
„В практической жизни оппозиционный либерализм держится тех же отрицательных правил. Первое и необходимое условие – не иметь ни малейшего соприкосновения с властью, держаться как можно дальше от нее.
Это не значит однако, что следует отказываться от доходных мест и чинов.
Для природы русского человека такое требование было бы слишком тяжело. Многие и многие оппозиционные либералы сидят на теплых местечках, надевают придворный мундир, делают отличную карьеру, и тем не менее считают долгом, при всяком удобном случае бранить то правительство, которому они служат, и тот порядок, которым они наслаждаются.
Но чтобы независимый человек дерзнул сказать слово в пользу власти, – Боже упаси! Тут поднимется такой гвалт, что и своих не узнаешь.”
Затем философ показывает, как либероидные крикуны цепляют на крючок бездумных представителей т.н. интеллигенции, креаклов по-нынешнему, хомячков.
„Цель оппозиционных либералов вовсе не та, чтобы противодействовать положительному злу, чтобы практическим путем, соображаясь с возможностью добиться исправления.
Оппозиция не нуждается в содержании.
Все дело общественных двигателей состоит в том, чтобы агитировать, вести оппозицию, делать демонстрации и манифестации, выкидывать либеральные фокусы, устроить какую-нибудь штуку кому-нибудь в пику, подобрать статью свода законов, присвоив себе право произвольного толкования, уличить квартального в том, что он прибил извозчика, обойти цензуру статейкою с таинственными намеками и либеральными эффектами, или еще лучше, напечатать какую-нибудь брань за границею, собирать вокруг себя недовольных всех сортов, из самых противоположных лагерей, и с ними отводить душу в невинном свирепении, в особенности же протестовать, протестовать при малейшем поводе и даже без всякого повода.
Мы до протестов большие охотники. Оно, правда, совершенно бесполезно, но зато и безвредно, а между тем выражает благородное негодование и усладительно действует на огорченные сердца публики.”
И заключает Чичерин уже цитировавшимися выше словами:
„Свобода не состоит в одном приобретении и расширении прав. Человек потому только имеет права, что он несет на себе обязанности, и наоборот, от него можно требовать исполнения обязанностей, единственно потому, что он имеет права. Эти два начала неразрывны.
Все значение человеческой личности и вытекающих из нее прав основано на том, что человек есть существо разумно-свободное, которое носит в себе сознание верховного нравственного закона, и в силу свободной своей воли способно действовать по представлению долга.”
Эти два начала неразрывны: права и обязанности, свобода и нравственность. Этого понимания, к сожалению, нет не столько у лидеров современной либероидно-хомячковой оппозиции, у которых нравственность и совесть вообще загнаны в самые отдалённые тупики души, – этого понимания нет у тех казалось бы мыслящих людей, которые в своём слепом непонимании сути послушно бегут за вожаками.
Нет у сванидзе, латыниных, каспаровых, фёдоровых и прочих кудриных чичеринской глубины понимания. Как нет её и у подавляющего большинства тех, кто им внимает. Вот и бегут креативные хомячки и одураченные патриоты за оппозицией, у которой, напомним, „нет содержания”.
Бегут на Болотную, Манежную, Майдан, Антимайдан,.. – куда бы их ни призвал очередной оппозиционный слабовидящий поводырь.
