На смерть поэта. История двух дуэлей — 2

Статья постоянного обозревателя nstarikov.ru Елены Лейтланд, посвященная малоизвестным аспектам дуэли и гибели А. С. Пушкина вызвала чрезвычайно большой интерес.

Предлагаю вашему вниманию продолжение этого материала.

На этот раз речь пойдет о второй дуэли.

Дуэли Михаила Юрьевича Лермонтова.

«История вторая. Лермонтов: «Не вынесла душа поэта…»

16 строк

О дуэли Пушкина с Дантесом Лермонтов узнал в тот же день. «Я был болен, – писал Михаил Юрьевич, – когда разнеслась по городу весть о несчастном поединке Пушкина. Некоторые из моих знакомых привезли мне её обезображенную разными прибавлениями, одни, приверженцы нашего лучшего поэта, рассказывали с живейшей печалью, какими мелкими мучениями, насмешками он долго был преследуем, и, наконец, вынужден был сделать шаг, противный законам земным и небесным, защищая честь своей жены в глазах строгого света. Другие, особенно дамы, оправдывали противников Пушкина, называли его (Дантеса) благороднейшим человеком, говорили, что Пушкин не имел права требовать любви от жены своей, потому что был ревнив, дурен собою, – они говорили так же, что Пушкин негодный человек и прочее… Не имея, может быть, возможности защитить нравственную сторону его характера, никто не отвечал на эти последние обвинения. Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей, которые нападали на человека, уже сраженного рукой Божией, не сделавшего им никакого зла и некогда ими восхваляемого… Наконец, после двух дней беспокойного ожидания пришло печальное известие, что Пушкин умер…»

30-31 января (здесь и далее даты по старому стилю) Лермонтов слагает свое знаменитое стихотворение «Смерть поэта». Оно тут же разносится по Петербургу, получая восторженные отзывы. «Смерть поэта» звучит в салонах, в студенческих классах и на улицах. (Текст стихотворения здесь – http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/lerm06/vol02/le2-084- .htm) В стихотворении 56 строк, последняя из которых: «И на устах его печать». Элегию Лермонтова доброжелательно принимает свет, лояльно реагируют власти. Проходит несколько дней, и вдруг Лермонтов дописывает стихотворение – сочиняет эпиграф и последние 16 хлестких обвинительных строк.

Мог ли подумать корнет лейб-гвардии гусарского полка Михаил Лермонтов, что стихотворение, написанное на смерть Пушкина, сыграет роковую роль в его судьбе: станет причиной враждебного отношения к нему всех причастных к «пушкинскому делу» и явится причиной дуэли с последующей ссылкой в район боевых действий на Кавказ.

(В приведенной выше ссылке на текст стихотворения нет эпиграфа, что не удивительно: из-за того, что все три части стихотворения «по смыслу как бы противоречат друг другу», каждые тридцать лет с момента первой публикации стихотворения издатели то оставляют эпиграф, то опускают. Вот его текст:

«Отмщенья, государь, отмщенья!

Паду к ногам твоим:

Будь справедлив и накажи убийцу,

Чтоб казнь его в позднейшие века

Твой правый суд потомству возвестила,

Чтоб видели злодеи в ней пример».

Последние дописанные 16 строк начинаются известными каждому выпускнику школы обращением: «А вы, надменные потомки…»)

Отношение властей к «Смерти поэта» мгновенно меняется. Лермонтов взят под арест, начинается следствие по делу о «непозволительных стихах». Бенкендорф в докладной записке царю пишет о них: «Вступление… дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное». Лермонтова допрашивают без права «сносится с кем-либо», он находится под стражей как опасный вольнодумец. Приведенный нами выше отрывок «воспоминаний Лермонтова» – это фрагмент письменного объяснения поэта, которое тот давал, находясь под стражей. Более всего дознавателей интересует, кого имеет в виду поэт в 16 последних «революционных» строках. Но доискиваться до правды опасно – могут всплыть подробности интриги дуэли Пушкина, поэтому дело закрывают, поэта обвиняют в неблагонадежности и приказом царя переводят тем же чином (прапорщиком) в Нижегородский гвардейский полк, несущий службу на Кавказе. Корнету Лермонтову предписано покинуть Петербург в течение 48 часов.

И вот ирония судьбы: 19 марта из столицы империи отбыл в западном направлении убийца Пушкина Дантес, и в тот же день в южном направлении выехал Михаил Юрьевич Лермонтов. По сути, это изгнание, ссылка. Лишь благодаря усиленным хлопотам бабушки поэта Е.А. Арсеньевой (единственной близкой родственницы и опекунши) его через 8 месяцев переводят в Новгород, а еще через полгода он возвращается в Петербург…

Но позвольте, кого же все-таки имел в виду Лермонтов в последних 16 строках стихотворения «Смерть поэта»? Известно, что написаны они были на душевном подъёме после бурного разговора Лермонтова с родственником, Николаем Аркадьевичем Столыпиным.

Раевский, друг Лермонтова так описывает этот разговор в своём письменном объяснении для III Отделения: «К Лермонтову приехал брат его камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине невыгодно, говорил, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил. Лермонтов, будучи, так сказать, обязан Пушкину известностию, невольно сделался его партизаном и, по врожденной пылкости, повел разговор горячо. Он и половина гостей доказывали, между прочим, что даже иностранцы должны щадить людей замечательных в государстве, что Пушкина, несмотря на его дерзости, щадили два государя и даже осыпали милостями и что затем об его строптивости мы не должны уже судить. Разговор шел жарче, молодой камер-юнкер Столыпин сообщал мнения, рождавшие новые споры, – и в особенности настаивал, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина, что дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатные иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду русскому. Разговор принял было юридическое направление, но Лермонтов прервал его словами, которые после почти вполне поместил в стихах: «Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи Гения, так есть Божий суд».

Гость Лермонтова, Николай Аркадьевич Столыпин – молодой чиновник министерства иностранных дел, вхожий в дом Нессельроде. Кроме того, он коротко знаком с кружком «ультрафешенеблей», одиозными Александром Трубецким и Александром Барятинским (первый состоит в свите императрицы, второй – в свите цесаревича Александра). После смерти Пушкина здесь чернят поэта, а поступок Дантеса провозглашают рыцарским.

Лермонтов и сам бывал с Барятинским, своим однокашником, в доме Трубецких и знает лично этих надменных сыновей сановников. Поэт не стал для них своим – недостаточно родовит, да и своё мнение имеет. Впоследствии Барятинский (с которым Лермонтов учился в школе гвардейских подпрапорщиков и которого сделал одним из героев своих шуточных юношеских поэм о похождениях товарищей-юнкеров) будет отзываться о нем с нескрываемой неприязнью.

Вероятно, Столыпин, высказывая позицию «ультрафешенеблей» на дуэль Пушкина с Дантесом, в пылу спора сообщает Лермонтову факты, которые были известны узкому кругу насмешников. После чего Лермонтов и добавляет к строкам элегии, в которых назвал и осудил убийцу поэта, еще 16, в которых обозначает круг «палачей» – «надменных потомков известной подлостью прославленных отцов», «жадною толпой стоящих у трона».

Преемник Пушкина

Южная ссылка благотворно сказалась на творчестве Лермонтова: он привёз массу новых поэтических произведений, вошёл в круг пушкинских друзей и начал печататься. В 1838 году появляется «Песня про купца Калашникова», в 1839—1840 в журнале «Отечественные записки» печатается «Герой нашего времени», выходят два сборника стихов Лермонтова. После «Смерти поэта» Лермонтов стал одним из самых популярных писателей в России, теперь и в свете его воспринимают совсем иначе. «Было время, – писал Лермонтов в письме к М. А. Лопухиной, – когда я, в качестве новичка, искал доступа в это общество: это мне не удалось, и двери аристократических салонов были закрыты для меня. Теперь в это же самое общество я вхожу уже не как искатель, а как человек, добившийся своих прав... Передо мной заискивают, меня всюду приглашают... дамы, желающие, чтобы в их салонах собирались замечательные люди, хотят, чтобы я бывал у них... мало-помалу я начинаю находить все это несносным. Эта новая опытность полезна в том отношении, что дала мне оружие против общества: если оно будет преследовать меня клеветой (а это непременно случится), то у меня будет средство отомстить: нигде ведь нет столько пошлого и смешного, как там...»

Присматриваются к молодому поэту и представители иностранных дипмиссий. Один из них – князь Генрих Гогенлоэ, вюртембергский посланник в Петербурге. Гогенлоэ хорошо знал Пушкина, и после его гибели доносил своему правительству, что покойный поэт был выразителем политических настроений «третьего сословия» в России (приравнивая демократические круги русского общества к европейскому «третьему сословию»). Лермонтов интересовал Гогенлоэ как поэт, выражающий настроения передовой (оппозиционной) части русского общества, преемник Пушкина.

Офицера императорской гвардии начинают принимать в кругу петербургских дипломатов. В светских салонах Лермонтов часто встречается с сыном французского посла Эрнестом Барантом. Молодые люди относятся друг к другу нейтрально, пока между ними не встает… дама. Красавец француз замечает, что предмету его ухаживаний оказывает знаки внимания неказистый русский офицер. Неприязнь выливается в ссору, после которой следует вызов на дуэль. Так видятся разногласия молодых людей со стороны.

Однако, чтобы понять глубинный смысл причины этой дуэли надо знать настроения, царящие в петербургском обществе, обусловленные международной обстановкой 1839—1840 годов.

Восточный вопрос

XIX век выдался неспокойным не только для Европы. Некогда мощная Османская империя была ослаблена внешними и внутренними потрясениями – в начале века Порта пережила вторжение на Египетские территории Наполеона, а затем англичан. Вскоре начался подъём национально-освободительного движения на Балканах. После неудачной для Турции очередной войны с Россией 1828 – 1829 годов Порта, по условиям Адрианопольского мира, была вынуждена уступить весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая, отказаться в пользу России от претензий на земли в Закавказье; возвратить Сербии шесть округов; предоставить Греции широкую автономию. На оставшихся в составе Османской империи землях власть турецких феодалов держалась исключительно на военной силе. Однако, в 1826 году в ходе реформирования турецкой армии был разогнан янычарский корпус, что на время лишило империи армии, а в 1827 году объединённый англо-франко-российский флот в битве при Наварине уничтожил практически весь османский флот.

Над безоружной, ослабевшей Портой нависли три империи в ожидании «кончины больной», чтобы разделить, её наследство. Англия, Франция и Россия. На кону африканские и аравийские земли – хороший плацдарм для контроля торговых путей и экспансии на Ближний Восток и в Индию, а ещё Проливы (Босфор и Дарданеллы), имеющие стратегическое значение для всех мировых игроков. Но фокус состоит в том, что захват даже части османского наследства одной из держав усилит её геополитически, а значит, нарушит зыбкий баланс сил, с таким трудом установленный в Европе после всех потрясений. Поэтому все игроки внимательно следят друг за другом и принимают опережающие меры для нивелирования усиления позиций соперников. Европейская дипломатия ведет сложную многоходовую игру.

В 1833 году Россия и Турция подписала Ункяр-Искелесийский договор о мире, дружбе и оборонительном союзе. Договор предусматривал военный союз между двумя странами в случае если одна из них подвергалась нападению. Секретная дополнительная статья договора разрешала Турции не посылать войска, но требовала закрытия Босфора для кораблей любых стран (кроме России). Таким образом сбывалась давняя мечта всех русских правителей взять под контроль Проливы и обеспечить безопасность для России вод Черного моря. Договор был подписан сроком на 8 лет и истекал в 1841 году.

Незадолго до окончания действия Ункяр-Искелесийского договора, в 1839 году между Турцией и вассальным Египтом снова разгорается конфликт (Второй египетский кризис). Восстание египетского паши против турецкого султана, поддержанное Францией, стремившейся к захвату Сирии, обеспокоило и русское, и английское правительства, видевшие в этих притязаниях Франции угрозу своему влиянию на Ближнем Востоке. Николай I решил использовать недовольство Англии длительным вмешательством Франции в «восточные дела», чтобы изолировать ненавистную ему «революционную» июльскую монархию «короля баррикад» Луи-Филиппа и разбить дипломатическое согласие Англии и Франции по другим вопросам. Поэтому всеобщее внимание в этот момент было приковано к переговорам царского дипломата барона Бруннова с английским кабинетом, к попыткам России «поссорить» Англию с Францией. [2]

Борьба за влияние на Ближнем Востоке вызвала всплеск милитаристских настроений в Европе и демонстрацию военной силы. Не обошлось без иностранного вмешательства – в виде бомбардировки Бейрута английской эскадрой и высадки корпуса австрийской пехоты в зоне конфликта. Париж выразил протест по поводу такого способа «умиротворения» своего ближневосточного протеже. Россия настаивала на решении конфликта дипломатическим путем. Порта, со своей стороны, даже непосредственно после разгрома при Незибе, когда ситуация была неясна и в Константинополе царила паника, не воспользовалась российско-турецким договором и от призыва царских войск в зону Проливов воздержалась.

В этой дипломатической партии Россия начинает лавировать: Николай и Нессельроде отдают предпочтение союзу с Англией, но лишь для того, чтобы Англия и Франция ослабляли позиции друг друга. Для достижения намеченных целей Нессельроде понадобилась впечатляющая демонстрация «уступчивости, умеренности и постоянного бескорыстия», для этого Петербург уверил Лондон, что не будет продлевать Ункяр-Искелесийский договор. В результате такой «уступчивости» Россия потеряла контроль над проливами и стала уязвимой для эскадр иностранных захватчиков во время Крымской войны. Сближение с Англией дорого обошлось России. В очередной раз «непримиримые» Лондон и Париж быстро нашли общий язык, когда понадобилось «нейтрализовать» Россию. (Подробно о Восточном вопросе здесь http://www.akra-city.ru/istoriya-vneshney-politiki-rossii/1-vostochnii-krizis-1839—1841-godov-i-russko-angliiskoe-sblizhenie-v-preddverii-revolucii-1848—1849-godov.html [5])

В Европе меж тем ведутся трудные переговоры, подписываются Лондонские конвенции, регулирующие взаимодействие ведущих держав в районе Проливов. Предпринимают действия для изоляции Франции. Франция же, в свою очередь, ищет возможность укрепить отношения с Россией.

«Враждебный» Петербург

В петербургских салонах хотя и обсуждались события на ближневосточных рубежах России, вряд ли знали о том, что помимо дипломатического сговора с Англией, который Николай I старался осуществить через своего представителя фон-Бруннова, русский император не прочь был содействовать политическому перевороту во Франции и приходу к власти племянника Наполеона I – Луи Наполеона. Николай рассчитывал при этом, что борьба за французский престол отвлечет Францию от событий на Ближнем Востоке.

В январе в Петербург приехал эксцентричный родственник Луи Наполеона – Феликс Баччиокки, который даже не скрывал цель своей миссии – выяснить отношение русского правительства к бонапартистскому перевороту, который уже намечался на летние месяцы 1840 года, и установить связь с родственником Бонапартов, Максимилианом Лейхтенбергским. Феликс Баччиокки активно посещал петербургские салоны (это было известно французскому послу Баранту), открыто говорил о скорой смене власти во Франции и искал встречи с приближенными царя. Сам Луи Наполеон в это время открыто жил в Лондоне, поддерживая тайные связи с английским министром иностранных дел лордом Мельбурном и русским дипломатом Брунновым. Много позже, в 1852 году посредником встречи Луи Наполеона с Николаем I выступит Дантес, а когда Луи Наполеон сядет на трон, Франция в составе коалиции вступит в Крымскую войну с Россией.

Не знали и о том, что посол Франции Проспер Барант вот уже три месяца занимает выжидательную позицию и готов в любой момент покинуть Россию. Дело в том, что русский посол во Франции граф Пален выехал в декабре 1839 года в Петербург и не возвращался около трех месяцев. В момент, когда все внимание мировой дипломатии было приковано к участию Франции в «восточных делах», столь долгое оставление главы русского посольства в Париже своего поста было воспринято французским правительством, как враждебная демонстрация. Русские дипломаты сообщали из Парижа Нессельроде, что если пребывание Палена в России продолжится, то французский король примет крайние меры и отзовет Баранта из Петербурга на неопределенный срок. Наконец, 6 марта, когда Пален покинул Францию, Барант написал своему коллеге, французскому посланнику в Англии, Гизо: «Я только что избежал, своего рода, разрыва. Г-н Пален направляется сегодня к своему посту. Таким образом, я остаюсь на своем, не для того, чтобы трудиться, как Вы, над соглашением, имеющим важнейшее значение, но чтобы ничего не делать, мало говорить, наблюдая за одним из важнейших пунктов Европы». [2]

Барон Меден, сотрудник русской дипмиссии в Париже, докладывал, министру Нессельроде о том, что политические деятели Франции выражают досаду и недоумение по поводу враждебной позиции, занятой Николаем I по отношению к Франции, приводил слова Молэ, который выражал «сожаление по поводу всеобщей антипатии к России, возникшей во всех классах французской нации из-за позиции, занятой Россией, и ее усилий не столько ущемить прямые интересы Франции, сколько ранить ее национальное самолюбие» [2]

Разговоры о Франции и ее политических порядках занимали весь светский Петербург, и заставляли французского посла настороженно относиться к суждениям русских о Франции и о французах. Отрицательное суждение о французах воспринималось в этой атмосфере, как недоброжелательное отношение к существующему во Франции режиму. В создавшейся обстановке вызвать острый политический конфликт было чрезвычайно легко.

«Антифранцузские» стихи

В декабре 1839 года на вечере у посла Гогенлоэ первый секретарь французского посольства барон д’Андрэ от имени посла Баранта обратился к А.И. Тургеневу с вопросом: «Правда ли, что Лермонтов в известной строфе своей бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина?». Барант желал бы знать правду от Тургенева. Д’Андрэ имел в виду известное стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», написанное три года назад. Однако, когда через два дня на балу в посольстве Тургенев намеревался показать эту строфу Андрэ, тот опередил Тургенева и сказал, что дело уже сделано, и что «Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию...».

Эмма Герштейн обращает внимание на важность этого факта: «в 1839 г. было придано значение стихам, написанным в начале 1837 г. Причем тогда, в дни гибели Пушкина, никто из иностранных послов, наблюдавших, как восприняло русское общество это трагическое событие, не отмечал, что в стихах Лермонтова оскорблено достоинство Франции. Судя по тому, что Барант получил текст строфы еще прежде, чем его успел передать ему Тургенев, видно, что возле французского посла были ещё какие-то люди, поспешно доставившие ему стихотворение Лермонтова, а может быть и внушавшие ему мысль, что в нем скрыт антифранцузский смысл.

Опытному Просперу де Баранту хватило выдержки и здравого смысла проигнорировать провокацию с якобы «антифранцузскими» стихами известного русского поэта. Но его юный сын не сдержал себя, поддался эмоциям, чем поставил крест на своей карьере и серьёзно скомпроментировал отца.

Юный Барант

В 1838 году французский посланник выписал в Россию своего сына и стал готовить его к дипломатической карьере. Молодому человеку на тот момент был 21 год. Он окончил высшую школу, имел звание доктора Боннского университета и числился атташе кабинета министра иностранных дел Франции. Отец видел его дипломатом, хотя на тот момент Эрнест Барант интересовался главным образом «многочисленными победами у женщин». Благодаря отцу Эрнест был посвящен во все дела посольства и ему доподлинно было известно о настроении французского правительства по поводу обострения франко-русских отношений.

В свете Эрнест Барант часто встречался с поэтом Лермонтовым. Они оба посещали гостиную супруги русского консула в Гамбурге Терезы Бахерахт – образованной, несколько эксцентричной молодой особы. «Натянутые отношения» между Эрнестом Барантом и Лермонтовым секретарь посольства барон д’Андрэ замечал еще в январские дни. Причину этого он, как истинный француз, приписывал кокетству гамбургской консульши. Однако есть свидетельство современницы Лермонтова, поэтессы Е.П. Ростопчиной, что прямой причиной ссоры между Лермонтовым и Барантом стал «спор о смерти Пушкина». Не исключено, что этот спор мог возникнуть и в гостиной Бахерахт.

Есть еще более подробное воспоминание барона М. А. Корфа записавшего в своем дневнике 21 марта 1840 года: «На днях был здесь дуэль довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном <…> По прошествии траурного срока она стала являться в свете <…> нашлись тотчас и претенденты на ее руку, и просто молодые люди, за нею ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов – едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних, – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволачивался за живущей здесь уже более года женою консула нашего в Гамбурге Бахерахт – известною кокеткою и даже, по общим слухам, – femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом <...> все это было ведено в такой тайне, что несколько недель оставалось скрытым и от публики, и от правительства, пока сам Лермонтов как-то не проговорился, и дело дошло до государя. Теперь он под военным судом, а Баранту-сыну, вероятно, придется возвращаться восвояси …»

Дуэль

Каким образом состоялся вызов на дуэль нам известно из официальных показаний Лермонтова. 16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль, в ее особняке на Английской набережной в Петербурге, произошла ссора поэта с Эрнестом Барантом, сыном французского посланника при дворе Николая I. Противники обменялись выпадами:

Барант: Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?

Лермонтов: Я никому не говорил о вас ничего предосудительного.

Барант: Все-таки если переданные мне сплетни верны, то вы поступили весьма дурно.

Лермонтов: Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким.

Барант: Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело.

Лермонтов: В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно.

После чего Барант вызвал Лермонтова на дуэль. К счастью, она закончилась бескровно.

Известие о том, что Лермонтов стрелялся с французом за честь РУССКОГО офицера вызвало небывалый патриотический подъем в обществе. «Дуэль Лермонтова с Барантом вызывала в памяти исторический поединок 1837 года. Теперь внимание русского общества уже не задерживалось на семейной драме Пушкина, – считает Э. Герштейн, – а было сосредоточено на политическом и общественном значении убийства поэта». В записях современников, сделанных по горячим следам происшествия читаем:

13 марта П. Д. Дурново: «Молодой Барант высылается из России, а Лермонтов посажен под арест. Французы решительно не расположены к нашим поэтам».

21 марта М. А. Корф: «Странно, что лучшим нашим поэтам приходится драться с французами: Дантес убил Пушкина, и Барант, вероятно, точно так же бы убил Лермонтова, если бы не поскользнулся, нанося решительный удар, который, таким образом, только оцарапал ему грудь».

22 марта П. А. Вяземский: «Это совершенная противоположность истории Дантеса. Здесь действует патриотизм. Из Лермонтова делают героя и радуются, что он проучил француза». [2]

Действительно, опрометчивый поступок Баранта нельзя сравнивать с поведением Дантеса, осознанно оскорбляющего и провоцирующего Пушкина. Однако последствия обеих дуэльных историй для иностранных дипломатов оказались одинаковы: и послов, и их сыновей «попросили» из России. Трудно представить, чтобы опытный дипломат Де Барант не предостерегал сына от необдуманных действий, особенно в момент обострения русско-французских отношений, когда даже неосторожно сказанное слово может вызвать международный скандал. Сам французский посол был предельно собран и аккуратен даже в переписке, догадываясь, что его корреспонденция перлюстрируется. (Семейная переписка Барантов сохранилась в копиях в бывшем архиве царского министерства иностранных дел, Николай Павлович сам читал каждое письмо и делал пометки).

Конечно, можно списать поведение Эрнеста на молодость, а тот факт, что стихи Лермонтова «Смерть поэта» преподносятся как «антифранцузские» сперва французскому послу, а потом сыну – просто совпадением. Но если предположить, какой политический эффект для европейской дипломатии мог бы иметь трагический исход дуэли с участием французского дипломата как раз в момент проведения в Европе сложных международных переговоров, «случайность» инцидента вовсе не очевидна.

Лермонтоведы неоднократно указывали на то, что дуэль Лермонтова с молодым Барантом была спровоцирована. Подобная провокация могла иметь двойную цель. Прежде всего, дуэль являлась крупнейшей неприятностью для французского посла и могла повлечь за собой его удаление из Петербурга в условиях обострившегося Восточного вопроса. (Напомним, дуэль состоялась как раз в период отсутствия во Франции графа Панина и напряженного ожидания послом Барантом исхода «враждебной демонстрации»). Кроме того, дуэль давала повод удалить из столицы Лермонтова, что и было сделано.

Дежавю

Второй раз за три года Николай I, министр иностранных дел Нессельроде и министр внутренних дел Бенкендорф решают вопрос, что делать с дуэлянтами: снова поэт и опять сын посла. Должно быть царь взбешен: какие-то мальчишки ломают Большую игру! Скандал с французским посланником в тот момент, когда в Европе ведутся серьёзные переговоры ох, как некстати. И замять происшествие невозможно – Лермонтов уже слишком известная величина в Петербурге. Величина? Дерзкий мальчишка! Возможно за поединком Лермонтова царю видится призрак убитого на дуэли Пушкина, не даром же в обществе ведутся разговоры об этом.

11 марта Лермонтов был арестован и предан военному суду за «недонесение о дуэли». Сам Лермонтов заявил перед судом, что вызов последовал после короткого спора о национальном достоинстве России, подчеркивая при этом политический характер ссоры. Общественность ждала решения суда с уверенностью, что при данных обстоятельствах, наказание будет смягчено.

«Всех более мне тут жалок отец Барант, которому эта история должна быть очень неприятна. Лермонтов, может быть, по службе временно пострадает, да и только», – писал П. А. Вяземский 14 марта. Такое же мнение высказал Гогенлоэ-Кирхберг, полагавший, что Лермонтов «будет выслан на Кавказ, где он в скором времени найдет возможность отличиться и заслужить опять эполеты».

По городу прошел слух, что Николай отнесся к Лермонтову снисходительно. «Государь сказал, – писал Белинский, – что если бы Лермонтов подрался с русским, он знал бы, что с ним сделать, но когда с французом, то три четверти вины слагается».

Неожиданная суровость приговора за дуэль, окончившуюся бескровно, поразила современников. 13 апреля 1840 г. суд огласил решение: согласно указанию Николая I Лермонтов будет выслан из Петербурга в Тенгинский пехотный полк (расквартированный на Кавказе и ведущий боевые действия). [2]

Молодому Баранту следовало отправляться «восвояси», посчитали в Зимнем дворце. Николай с самого начала предупредил Нессельроде, что «офицера будут судить, а потому его противнику оставаться здесь нельзя». Министр начинает хлопотать, о молодом Баранте, мадам Нессельроде, выражавшая ранее свое горячее сочувствие Геккернам после убийства Пушкина, теперь сострадает Барантам. Так же, как и сам Нессельроде, она вникает в их частные интересы, сожалея о предстоящем отъезде Эрнеста: «Это расстроит семью, – пишет она сыну, – что огорчает твоего отца. Напрасно Барант тотчас не сказал ему об этом: он бы посоветовал ему тогда же услать сына». Надо заметить, что освобождение Баранта от судебной ответственности не следовало из действующего законодательства. Оно было допущено согласно личной воле Николая I, а Нессельроде был ее исполнителем. [2] Задача – поскорее развести дуэлянтов и покончить с этим делом.

Однако, посол медлит. Он понимает, что с возвращением сына в Париж, там узнают о происшествии и это отразится на начинающейся дипломатической карьере Эрнеста. Молодой Барант тоже не спешит покидать Россию – в Петербурге становится известно, что Лермонтов на суде показал подробности дуэли: француз в поединке на шпагах оступился, поэтому промахнулся и лишь оцарапал Лермонтова, в поединке на пистолетах Лермонтов делал выстрел вторым и выстрелил в воздух. Огласка «неприглядных» подробностей задевает Эрнеста, и он обвиняет арестованного Лермонтова во лжи. Узнав об этом, Лермонтов назначает Баранту свидание на Арсенальной гауптвахте, на котором выражает свою готовность ещё раз стреляться, если оппонент считает, что сказанное поэтом – ложь. Свет подхватывает и эту новость.

Теперь уже Эрнест Барант поставлен в глупое положение. Чтобы вернуть «честное имя» сыну, за него вступается отец, добиваясь, чтобы Лермонтов публично принёс свои извинения Эрнесту Баранту. В этом ему очень содействует … Бенкендорф. Забыв об осторожности, Барант в письме признаётся в своей связи с шефом жандармов. «Граф Бенкендорф, – пишет он, – будучи в этом деле, как и во всех других, рассудительным и услужливым, думает так же, как и я, и с еще большим знанием дела, что нельзя иметь никакой гарантии в случае, если бы мы получили полное снисхождение для г. Лермонтова, в том, чтобы он полностью признал правду, поскольку он является человеком способным на следующий же день повторять свои лживые выдумки».

Бенкендорф требует от Лермонтова письменного извинения. Вместо этого, офицер обращается за помощью к брату Николая I Михаилу Павловичу: «Получив приказание явиться к господину генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, я из слов его сиятельства увидел, к неописанной моей горести, что на мне лежит не одно обвинение за дуэль с господином Барантом и за приглашение его на гауптвахту, но еще самое тяжкое, какому может подвергнуться человек, дорожащий своею честию... Граф Бенкендорф изволил предложить мне написать письмо господину Баранту, в котором я бы просил у него извинения в ложном моем показании насчет моего выстрела. ...Я не мог на то согласиться, ибо это было против моей совести <…> Ибо, сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом...» Бенкендорфу приходится отступить.

Известно, что Николай I знал о «полном согласии» между французским послом, министром иностранных дел и шефом жандармов в отношении к Лермонтову. Остзейский немец Бенкендорф и австрийский эмигрант Нессельроде, пытаясь замять неудобное дело, формировали общественное мнение и прятали концы в воду в истории дуэли второго национального поэта России. Однако после вынесения приговора царь больше не вникал в подробности дела. Свое отношение к поэту Николай выразил два месяца спустя со свойственной ему «прямотой». «Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он прочистит себе голову…», – писал он жене, прочитав по ее просьбе «Героя нашего времени».

Наконец, Эрнест Барант навсегда покидает Петербург, а Лермонтов отправляется в «горячую точку» Кавказа.

Царская немилость будет преследовать поэта до конца жизни. Несмотря на проявленную в боях отвагу Лермонтову будет отказано в воинских наградах. А в 1841 году Николай не отпустит его в отставку, невзирая на настоятельные просьбы влиятельных лиц и даже заступничество императрицы. Там, на Кавказе 15 июля 1841 года Лермонтов будет убит на дуэли Николаем Мартыновым.

В 1841 году, так и не добившись разрешения для возвращения сына в Петербург, закончит службу на посту посла Франции в России Проспер де Барант.

Послесловие

Современники достаточно ясно представляли себе, что гибель Лермонтова явилась следствием тайных интриг и ненависти ближайшего окружения Николая I. Характерно, что враждебность к Лермонтову проявляли именно «ультрафешенебли»: многие годы, даже после гибели поэта, они отказывались признавать в нём литературный талант, злословили и создавали неприглядный образ поэта. Профессор П. А. Висковатов в 1880-х годах опрашивал оставшихся в живых современников Лермонтова. На основании этих бесед он написал: «Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и в деятелях характера графа Бенкендорфа».

Добавим к этому, что уже в наше время в «деле дуэли Пушкина» увидели «масонский след», происки «голубого лобби», предательство в ближнем окружении Пушкина (не исключено, что речь может идти об одних и тех же людях). Дуэль Лермонтова с Барантом является зеркальным отражением дуэли Пушкина с Дантесом, но возможно, это сходство было устроено преднамеренно. Обе истории напоминают классический английский детектив: много свидетелей, много подозреваемых, а настоящий преступник в тени, и обнаруживается самым неожиданным образом. Быть может, геополитический подтекст обеих дуэлей даст ключ для решения этих исторических головоломок.

На сегодняшний день собраны многочисленные документы и свидетельства, стали доступны многие архивы и в России, и за рубежом (в том числе и дипломатические). Они еще ждут своих исследователей, чтобы сейчас, по истечении срока давности, открылись тайны дуэлей двух гениальных русских поэтов – Александра Сергеевича Пушкина и Михаила Юрьевича Лермонтова.

Елена Лейтланд

1. Дуэли Лермонтова http://dic.academic.ru/dic.nsf/lermontov/427/Дуэли
2. Э. Герштейн «Судьба Лермонтова» http://feb-web.ru/feb/lermont/critics/ger/ger-001- .htm
3. Н. Таньшина «Посол Франции барон Проспер де Барант и его «Заметки о России» http://www.perspektivy.info/print.php?ID=49550
4. Ункиар-Искелесский договор России с Турцией и противоречия великих держав в восточном вопросе http://www.diphis.ru/turecko_egipetskiy_konflikt_i_poziciya_veliki-a225.html
5. Восточный вопрос http://www.akra-city.ru/istoriya-vneshney-politiki-rossii/1-vostochnii-krizis-1839—1841-godov-i-russko-angliiskoe-sblizhenie-v-preddverii-revolucii-1848—1849-godov.htm