Стрелков в Приднестровье

Воспоминаниями о Стрелкове поделился с корреспондентом сайта «Русская весна», его боевой товарищ, поэт, бард, казачий полковник Устинов Михаил Георгиевич.

— Михаил Георгиевич, вы знакомы с Игорем Ивановичем Стрелковым довольно давно. Где и при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство?

Мы с ним познакомились задолго до Приднестровской войны. Это случилось в Москве в 1990 году. Тогда он был совершенно молодым человеком, он был в форме и погонах младшего унтер-офицера, насколько я помню, императорской армии. Красивый, молодой человек с благородным лицом и одухотворённым взглядом, которой всегда вдохновлял, создавал хорошее настроение.

Это был действительно юнкер, действительно молодой человек из Белой гвардии, который зажигал своим образом. Это человек был идеальной культуры, он был очень предупредительным. Очень деликатный и очень нетерпимый к несправедливости. Всё это мне бросилось в глаза при нашем знакомстве.

Знакомство наше случилось на первом монархическом съезде. Тогда был удивительный порыв. Игорь был в императорской форме, и я тоже, в то время это очень сближало и объединяло.

После этого съезда мы с ним время от времени виделись на разных монархических мероприятиях, тогда я жил в Риге и в Москву надолго не мог приезжать.

— Как вы попали в Приднестровье?

Я поехал туда, потому что у меня в Приднестровье был ранен товарищ, его звали Сережа Чайкин. Я пришёл его навестить и у него узнал, как проехать в Приднестровье.

Добирался я сам на перекладных в форме офицера императорской армии. Случилось это в мае 1992 года. У меня была рекомендация от Союза казаков. По прибытию в Тирасполь я нашёл казачий штаб, он располагался на улице Ленина. Брать меня в казаки не хотели, потому что у меня не оказалось военного билета. Его у меня конфисковали рижские кагебешники при обыске много лет назад, когда я начинал бороться с советской властью. Я был всегда за монархию, я создал организацию Братство русских людей, у меня был арест и обыск.

Вообще без военного билета меня не ставили на военный учёт. Помогло то обстоятельство, что я к этому времени был лауреатом прибалтийского конкурса авторской песни. На Приднестровском радио я сделал авторский концерт, который всем очень понравился. Заканчивая концерт, я попросил помочь мне провести концерт на позициях.

Так я оказался на передовой в районе Кошнице и сделал концерт в казачьем штабе. И вот когда атаман заплакал под одну из моих песен, это был мой звёздный час, я попросил, : «Скажите, а можно я не уйду с позиций, не поеду обратно в Тирасполь, останусь у вас, уже столько людей погибло». И произошло чудо, у меня не спросили военного билета и зачислили в 5 взвод.

Когда я потом попал под Бендеры, и там я встретил совершенно случайно Игоря. Мы обнялись, и были счастливы и рады. Я был очень счастлив, что встретил своего товарища, с которым познакомился на первом монархическом съезде. И случилось это под Бендерами в пятиэтажке на вокзале, там был ещё кинотеатр с проломленной стеной — туда попал снаряд.

Игорь Иванович там был рядовым, мы были с ним в одном взводе. Вооружён он был автоматом Калашникова. Встреча наша случилась в июне 1992 года. С Игорем мы были там примерно месяц. Потом я уехал, а в Бендерах начались страшные бои, в которых Игорь участвовал от первого до последнего дня.

— Какие задачи выполнял ваш взвод в июне 1992 года в Бендерах?

Там тогда шла позиционная война. Были окопы, блиндажи. Мы стояли напротив ОПОН (Отряд полиции особого назначения). Лично я в то время ходил в ночные караулы. Над зданием ОПОНа, развивался флаг, а я на пятиэтажках поднял наш монархический флаг — бело-сине-красное с жёлтым четырёх угольником и двуглавым орлом, Игорь это помнит, знамя этот я привёз из Риги. И оно стояло на позиции напротив опоновского.
— Общались ли вы с Игорем Ивановичем после Приднестровской войны?
Да, периодически мы встречались на военно-исторических мероприятиях. У нас были очень тёплые отношения. Мы могли несколько лет не видеться, а потом опять встречались и как будто не расставались.

— Как вы отнеслись к тому, что Игорь Иванович пошёл на службу в ФСБ?

Об этом он мне рассказал сам. В Риге, как вы понимаете, первый кагебешный допрос у меня был в 1968 году, последний обыск в 1986 году. Разных допросов в КГБ за 20 лет было очень много. И, конечно, кагебешники изучают меня, а я изучал их. Их логику, их психологию. Допрос — это же обоюдная вещь. Через какое-то время начинаешь понимать, что он хочет от тебя услышать.

Допрос — это тоже такой психологический поединок. Если бы я не знал Игоря, если бы я не полюбил этого человека, я отнёсся бы по другому к нему. Я отношусь к нему в этом отношении по-иному. У него нет советского кагебешного начала, которое было у тех следователей, которые допрашивали меня в Риге. У меня есть предположение, что ему в этой конторе самому было не уютно. И потом когда он мне сказал, что он в отставке, я про себя подумал: вы, Игорь Иванович, не удержались в этой конторе, вы чужой там, это не ваша служба.

— Как вы отнеслись к появлению Игоря Ивановича в Славянске…

В интернете я увидел и его портрет, и его обращение. И поскольку я знаю этого человека по Приднестровью, я знаю, какой он заботливый, какой он тёплый в духовном, человеческом понимании. И раз там Игорь, значит, надо ехать.

— Стали ли для вас неожиданными перипетии судьбы Стрелкова на Донбассе…

Для такого романтика как Игорь Иванович, это нормально. Давайте вспомним, что он в 20 лет помогал организовывать монархический съезд, потом поехал в Приднестровье именно в казачью часть, где в штабе стояли иконы, а не портрет Ленина. В 1992 году это было просто счастье, не правда ли. Нет партаппаратчиков, а есть иконы, и батюшка Михаил благословляет перед боем.

— Как вы думаете, он на Донбасс сам поехал или его послали?

Я думаю, что сам, он ведь отчаянный. И все это знают. Не нужны ему никакие согласования,

— Есть ли перспективы у Стрелкова?

Вы знаете, в чём дело. Как знать? Это всё по Пушкинскому, это всё по казачьему. Или грудь в крестах, или голова в кустах! Вот начал человек и что-то делает, потому что он верит. А другие к нему присоединяются.