Россия-2015: что нас ждет?

Война холодная, война реальная: есть ли у демократии в РФ шанс выжить в условиях острого конфликта с Западом

Когда говорят пушки, музы молчат — ХХ век внес дополнение в эту известную еще с древних времен мудрость: когда говорят пушки, демократия стремительно увядает. Невозможность заключения человека в тюрьму без решения суда уже не одну сотню лет является краеугольным камнем британской политической системы. Но год спустя после начала Второй мировой войны при горячем одобрении публики в британские тюрьмы без судебного ордера было брошено свыше тысячи человек, включая действующего члена парламента, знаменитого оперного дирижера и бывшего члена кабинета министров.

Идея коллективной вины представителей той или иной национальности абсолютно чужда американскому законодательству. Однако в тот же период Второй мировой войны граждане США японского происхождения по указанию президента были помещены в специальные концентрационные лагеря…

«Вторая серия» холодной войны, в которую оказалась вовлечена Россия, может считаться полновесной войной лишь условно. Между Москвой и столицей нашего «главного противника» Вашингтоном не прервано авиасообщение. Любой россиянин может свободно прийти в американское посольство и с большой долей вероятности получить визу. Но с каждым месяцем дыхание холодной войны становится все более горячим. Минувшей весной введение санкций США против РФ спровоцировало появление множества шутливых табличек в наших ресторанах: «Санкция — Бараку Обаме вход запрещен». Сегодня из-за вызванных в том числе конфликтом с Америкой и ЕС экономических трудностей у тех же самых ресторанов резко поубавилось клиентов. А весело шутить на тему падения рубля решаются лишь самые завзятые циники.

Есть ли у и без того хрупкой российской демократии шанс выжить в условиях постоянного ожесточения нашего противостояния с Западом? И если да, то что страна должна делать, чтобы этим шансом воспользоваться?

Что нам грозит

Гуляя в начале декабря по самому крупному музею Владивостока, я обнаружил в совершенно разных его залах две пожелтевшие газетные вырезки. Первый материал был опубликован в местной газете вскоре после начала Первой мировой войны в августе 1914 года: владелец и управляющий самого крупного и красивого магазина Владивостока «Кунст и Альберс» (ныне это ГУМ), этнический немец Даттан Альберс из-за подозрений в симпатии к врагу помещен под арест. Второй материал появился в той же газете уже в разгар войны: являвшийся офицером российской армии сын Даттана Альберса геройски погиб во время сражения с германскими войсками.

Основная доля вины за то, что российский государственный механизм не выдержал испытания Первой мировой войной и фактически самоликвидировался, естественно, лежит на императоре Николае II. Вне зависимости от своих намерений этот слабый, недалекий и некомпетентный лидер сделал все возможное, чтобы дискредитировать и разрушить структуры управления. Но, как явствует из блистательного исследования американского военного историка Уильяма Фуллера, в деле «доведения до самоубийства» российского государства у Николая II был надежный «партнер по преступлению». Этот «партнер» — российское общество.

Жаждущие продвинуть свою карьеру депутаты Государственной думы от самых разных фракций — от крайне левых до крайне правых. Журналисты с диаметрально противоположными политическими взглядами. Коммерсанты, желающие погубить конкурентов. Полусумасшедшие фанатики, к чьим безумным бредням вдруг стали прислушиваться. В своей книге «Внутренний враг» Уильям Фуллер показывает, как независимые друг от друга усилия этих людей создали в обществе атмосферу паники, шпиономании и поиска «предателей».

Такая гремучая смесь постоянно провоцировала кровавые погромы с человеческими жертвами, немотивированные казни и аресты, депортации и репрессии в отношении целых этнических групп. Это приводило к новой волне паники. А новая волна паники провоцировала новый всплеск погромов и обвинений в предательстве. В потерявшей моральные и нравственные ориентиры стране как будто включился механизм саморазрушения. По оценке Фуллера, к 1917 году положение дел в армии, оборонной промышленности и экономике России было тяжелым, но совсем не катастрофичным. Но ставшая предельно токсичной общественная атмосфера, словно кислота, «размыла» все государственные институты. И страна вдруг сложилась как карточный домик.

Актуальны ли для международного кризиса, в эпицентре которого Россия оказалась в 2014 году, уроки кризиса, стартовавшего на сто лет раньше? В кризис 1914 года Николай II вступил уже ослабленным и дискредитированным. В кризис 2014 года Владимир Путин вошел на пике своего рейтинга. В 1914 году российская интеллектуальная элита считала революцию самым быстрым и эффективным способом решения проблем страны. В 2014 году у нас по-прежнему много «интеллектуалов», которые все еще «жаждут бури». Но для широких слоев российского среднего класса слово «революция» — синоним слов «разруха» и «катастрофа».

Однако в одном отношении Россия 2014 года является лишь ненамного менее уязвимой, чем Россия столетней давности. Мыслима ли ситуация, когда шакал или иной хищник такого же размера может нанести серьезный ущерб медведю? Если медведь, о котором мы говорим, это новорожденный медвежонок, то да. Россия как страна — это, конечно, уже вполне взрослый, уже состоявшийся медведь. Но вот сравнение наших политических и государственных институтов с новорожденным медвежонком — или, в лучшем случае, медвежонком-подростком, — к сожалению, вполне уместно.

Российская Федерация в своем нынешнем виде «родилась» всего 23 года года назад — в декабре 1991 года. В масштабе жизни человека 23 года — это приличный срок. В масштабе построения совершенно новой политической и экономической системы 23 года — это ничто, краткое мгновение. За время, прошедшее с 1991 года, Россия, по моему мнению, сумела лишь создать фундамент своей новой государственности. Мы потихоньку вновь обретали уверенность в себе и в своих силах. Мы были уже почти готовы начать строить что-то новое на этом фундаменте. И тут бац — и международный кризис.

А теперь вспомним, как развивались события в нашей стране в начале ХХ века. Вскоре после вступления в должность премьер-министра России в 1906 году Петр Столыпин заявил: «На очереди главная наша задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов… Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России».

Большинство цветистых заявлений политиков — это в чистом виде сотрясение воздуха. Но Петр Столыпин знал, о чем говорил. Россия начала ХХ века — страна, которой удалось «переключиться на пятую скорость». Экономика, культура — все росло как на дрожжах. Потенциал, который никак не мог полностью раскрыться в течение долгих столетий, был готов, наконец, «вырваться наружу».

Конечно, политическая жизнь государства оставалась еще глубоко незрелой и нездоровой. Но даже в этой сфере наметились очевидные подвижки. Сменщик Столыпина на посту председателя российского совета министров Владимир Коковцов рассказал в своих опубликованных в 1933 году в Париже воспоминаниях «Из моего прошлого» несколько показательных эпизодов.

В период первой русской революции 1905 года правительство было вынуждено официально освободить всю российскую прессу от цензуры. И в начале 1912 года в столичных газетах стало появляться все больше упоминаний о Григории Распутине и намеков на его странное влияние при императорском дворе. Недовольный этим Николай II, давая аудиенцию своему премьер-министру, предложил тому «подумать об издании такого закона, который бы давал правительству известное влияние на печать».

Владимир Коковцов был кем угодно, но только не либералом. Выступая в 1908 году в качестве министра финансов в Государственной думе, он ошарашил депутатов следующей парадоксальной фразой: «У нас парламента, слава Богу, еще нет!» Но на просьбу императора восстановить цензуру премьер отреагировал так: «Издание такого закона… нам не удастся, потому что Дума никогда не решится обречь правительство реальными правами относительно печати».

В 1913 году мать близкого к супруге императора лейтенанта флота Мочульского обратилась к императору с просьбой приказать Крестьянскому банку продать ей крупный участок бывшей монастырской земли по льготной цене. Николай II лично передал это прошение в руки премьеру. Коковцов ответил категорическим отказом: «Исполнить желание г-жи Мочульской совершенно немыслимо, так как имение покупается Крестьянским банком для распродажи всей земли исключительно крестьянам». Разгневанная императрица прекратила всяческое общение с председателем совета министров. Но заветный участок земли семья лейтенанта Мочульского так и не получила.

В предыдущие годы подобные отказы царю были бы немыслимы. Но, как явствует из этих эпизодов, в начале 1910-х годов процесс постепенного ограничения власти самодержца если не шел полным ходом, то, по крайней мере, наметился. Однако Первая мировая война поставила жирую точку во всех «постепенных процессах». Вместо «России после 20 лет покоя» исполнилось другое пророчество Петра Столыпина: «Только война может погубить Россию».

Кто предупрежден, тот вооружен. Как и век тому назад, международный кризис обрушился на Россию аккурат в тот момент, когда она начала «подниматься с колен». Но это обстоятельство не должно рождать у нас чувство фатализма и обреченности. Да, будет трудно, даже очень трудно. Однако способ не допустить мощного отката российской политики назад существует. Этот способ, с одной стороны, очевиден, а с другой, требует радикального переворота в сознании нашего креативного класса. Нам надо отказаться от заведомо завышенных ожиданий и смертельно опасных иллюзий, связанных с демократией.

Неприглядная демократия

Одна из самых заметных политических примет 2014 года — серия наглядной агитации под общим названием «чужие среди нас». «Украшенные» надписью «Пятая колонна» карикатурные изображения российских общественных деятелей, высказывавшихся резко против присоединения Крыма к РФ, появлялись то там, то здесь: то в виде плаката на здании самого крупного книжного магазина в Москве, то в виде «звезд», вмонтированных в пол общественного туалета Киевского вокзала.

У интеллигентной столичной публики все это, как и следовало ожидать, вызвало вал ассоциаций с «новым 1937 годом». Мое отношение к «туалетным звездам» тоже можно описать как резко отрицательное. Но в то же самое время я убежден: методы наглядной агитации на грани, а может быть, и за гранью фола совсем не обязательно являются признаками «возрождения тоталитаризма».

Занимавший с 1997 по 2003 годы пост сенатора США от штата Джорджия Макс Клеланд в молодости в качестве офицера американской армии служил во Вьетнаме. За месяц до окончания срока службы во время боя ему взрывом гранаты оторвало обе ноги и одну руку. В 2002 году пользовавшийся в Сенате всеобщим уважением Макс Клеланд попытался было избраться на новый срок. Но конкуренты запустили в телеэфир мастерски сделанное рекламное объявление, в котором подвергался сомнению патриотизм Клеланда и его любовь к своей стране. Это сработало.

Новым сенатором был избран «настоящий патриот» Саксби Чамблис. В период войны во Вьетнаме он тоже был военнообязанным. Но сначала Чамблис избежал призыва в армию, поступив в колледж. А когда его студенческая отсрочка кончилась, будущий сенатор очень вовремя «повредил ногу во время игры в футбол». И был признан негодным к службе по медицинским показаниям.

В 1910 году британский город Тонипанди был парализован масштабной шахтерской забастовкой. Очень скоро бастующие перешли к тактике уличного насилия, и в городе началась настоящая война между шахтерами и полицейскими. Владельцы шахт потребовали от министра внутренних дел Уинстона Черчилля ввести в Тонипанди войска и подавить бунт, невзирая на жертвы. Черчилль вместо этого вступил в переговоры и сумел избежать ввода войск.

Однако лидеру набиравшей тогда популярность британской лейбористской партии Киру Харди такой исход стачки показался политически невыгодным. Он публично объявил шефа МВД злодеем, жаждавшим крови шахтеров. И это тоже сработало. На репутации Черчилля появилось жирное пятно. А лейбористы начали свое стремительное движение к роли одной из двух конкурирующих «партий власти» в Британии.

Какую мораль можно извлечь из этих двух неприглядных историй? Всем известно, что «политика — грязное дело». Но мало кто задумывается о том, что в каком-то смысле демократия — это тоже «грязное дело». В России принято считать демократию неким идеальным — и поэтому слабо достижимым в нашей стране — состоянием общества. Но это не так. Да, идеи демократии основаны на самых благородных идеалах и надеждах. Но если говорить о демократии в практическом преломлении, то это не «царство Божие на земле». Это всего лишь наиболее эффективная форма самоорганизации общества из всех прочих — и не более того.

Нам пора признать: не бывает качественной колбасы, приготовление которой обходится без причинения страдания животным. Равным образом не бывает демократии, в которой все «чистенько и корректненько». И здесь не обходится без грязных трюков.

Отказаться от высоких идеалов и надежд — это плохо. Но только не в нашем случае. В 1950 году британский политик Ричард Лоу — сын бывшего премьер-министра и сам бывший министр образования — опубликовал книгу «Возвращение из Утопии». В ней Лоу доказывал, что чрезмерное увлечение идеями идеального устройства общества не только не приносит пользы, но и крайне вредно. Гонка за недостижимым идеалом обречена окончиться если не слезами, то уж точно цинизмом и разочарованием. Уверен, что, по крайней мере, в случае с Россией покойный британский экс-министр уж точно попал в точку.

Отказ от отношения к демократии как к чему-то священному, сакральному и существующему в своей самой чистой форме «где-то, но не здесь» неминуемо приведет и к избавлению российской политики от еще одного крайне опасного заблуждения. В 1930–1950-е годы во многих странах Западной Европы были очень популярны коммунистические партии. В Италии и Франции у коммунистов были даже реальные шансы прийти к власти через выборы.

Но постепенно популярность западноевропейских коммунистов пошла на спад. У этого спада, естественно, нет одной единственной причины. Но вот причина, которую я считаю одной из самых основных. Закордонные коммунисты относились к лидерам в Кремле как к неким апостолам, хранителям священного тайного знания и, следовательно, как к людям, которым нужно безоговорочно подчиняться.

Например, до лета 1939 года Коммунистическая партия Франции резко отрицательно относилась к гитлеровской Германии. Но в августе того года председатель Совета народных комиссаров СССР Молотов подписал с министром иностранных дел Германии Риббентропом договор о ненападении. И после громкого окрика из Москвы позиция французских коммунистов развернулась на 180 градусов. Начиная с сентября 1939 года Париж и Берлин уже находились в состоянии войны. А Коммунистическая партия Франции настойчиво требовала принятия «мирных предложений» Гитлера.

В конце концов до основных лидеров западноевропейских коммунистов дошла вся абсурдность и ущербность их сугубо подчиненной роли. Благодаря генсеку из Испании Сантьяго Каррильо и его итальянскому коллеге Энрике Берлингауэру на свет появилась идеология «еврокоммунизма» — в заветы Маркса и Энгельса мы по-прежнему свято верим, но вот приказам из Москвы не подчиняемся.

Я бы хотел избежать ненужных обобщений. Но очень многие сторонники демократических идей в России, с моей точки зрения, по-прежнему находятся во власти иллюзий, сходных с заблуждениями коммунистов из Европы до реформ Каррильо–Берлингауэра. Между верой в идеалы демократии и необходимостью ориентироваться на позицию Вашингтона автоматически ставится знак равенства. Демократ в России — это с очень большой долей вероятности человек с проамериканскими взглядами.

Но вот оправданно ли это? Мне кажется, что ответить на такой вопрос можно только отрицательно. Идеи демократии — не «интеллектуальная собственность» Америки, не ее подарок миру. Я считаю себя человеком демократических взглядов. Но при этом я свято верю в необходимость защиты национальных интересов своей страны. И я в упор не вижу здесь никакого противоречия.

И нет, это, с моей точки зрения, не делает меня антиамериканистом. Очень многое в Америке мне нравится. Очень многое — вызывает как минимум сильное удивление. Но в целом я отношусь к Америке как к могущественной зарубежной стране, чьи интересы могут частично совпадать с нашими, а могут частично не совпадать. Когда имеет место совпадение — как это иногда бывало раньше, — я всей душой за сотрудничество. Когда мы сталкиваемся с несовпадением — как, например, сейчас, — я не вижу иной альтернативы, кроме соперничества.

Я чувствую себя довольно неловко, так подробно прописывая вещи, которые мне представляются азбучными истинами. Но, как я уже сказал выше, определенная часть населения страны так не считает. И такое положение дел создает, по моему мнению, дополнительные риски для стабильности российского государства.

ХХХ

Понятия «демократия» и «Америка знает лучше» слеплены воедино в сознании абсолютного меньшинства населения государства. Но меньшинство меньшинству рознь. Меньшинство, о котором мы говорим, включает в себя неслабую часть интеллектуальной элиты России. И это не только ослабляет возможности страны эффективно защитить свои интересы на международной арене. Это рождает у широких слоев россиян отвращение к демократии, отношение к ней как к хитроумному американскому трюку.

Если в результате конфронтации с Западом подобные настроения вдруг станут в России доминирующими, то это будет означать гигантскую трагедию для страны. Мне могут возразить: нельзя потерять то, чего ты не имеешь. Мол, неужели в России до начала украинского кризиса наблюдалось обилие демократии? Обилия действительно не наблюдалось. Но зато наблюдался процесс движения вперед. Да, этот процесс был медленным, робким, противоречивым, иногда пунктирным и слаборазличимым. Очень часто он прерывался мощными откатами назад. Но этот процесс был. Этот процесс есть. И мы не должны его потерять.

Источник