Георгий Судовцев: Гёте, Фауст и “конец истории”

«Знай я тогда так же точно, как я знаю теперь, сколь много прекрасного существует уже в течение тысячелетий, я не написал бы ни единой строки и подыскал бы себе какое-нибудь другое занятие».

И.В. Гёте

Древний античный афоризм гласит: «Habent sua fata libelli» («Книги имеют свою судьбу»). Нынешнее 275-летие со дня рождения Иоганна Вольфганга фон Гёте — прекрасный повод для заметки и о самом юбиляре, и о судьбе самого великого его произведения, opus magnum — стихотворной трагедии «Фауст» в двух частях, которую классик немецкой и мировой литературы создавал на протяжении более чем полувека, внеся последние правки в типографские оттиски окончательного авторского варианта незадолго до своей смерти.

А начал он его писать одновременно и параллельно с первым своим прозаическим шедевром — романом «Страдания юного Вертера», который увидел свет в 1774 году — кстати, ещё одна юбилейная дата (250-летие). Гёте тогда исполнилось 25 лет, он был уже известным писателем, автором пьесы «Гёц фон Берлихинген» (вышедшей в первом издании без имени автора), совместной с Иоганном Гердером работы «О немецком характере и искусстве», которая стала манифестом нового литературного движения, вошедшего в историю как «Sturm und Drang» («Буря и натиск») и целого ряда стихотворений.

«Страдания юного Вертера» принесли молодому Гёте не просто всенемецкую, а всеевропейскую славу. Написанным всего за четыре недели романом, основанным на личных переживаниях самого писателя, зачитывались, можно сказать, все образованные люди того времени. Гёте в молодости вообще писал быстро. Так, «Гёц фон Берлихинген» (вышедший в первом издании анонимно) был написан за шесть недель, драма «Клавиго» — за восемь дней.

Ситуация с «Фаустом» оказалась принципиально иной. Первый его вариант (как драму в стихах) Гёте, с детства очарованный немецкой народной легендой (и пьесой) об учёном, продавшем душу дьяволу, завершил уже к 1777 году — об этом свидетельствует копия «Пра-Фауста» («Urfaust»), сделанная Луизой фон Гёххаузен, фрейлиной веймарской герцогини Анны Амалии с авторского оригинала, впоследствии (позже, в связи с изданием первой части «Фауста» в 1808 году) Гёте уничтоженного как уже ненужный черновик.

И уже законченный текст «Пра-Фауста», при всех его очевидных достоинствах, писатель даже не предпринимал никаких попыток опубликовать — видимо, он мучительно желал и стремился добиться большего в этом своём opus magnum, непрерывно обогащая его форму и содержание, пока не счёл результат приемлемым. Впрочем, это не было единственным, поглощающим все силы занятием Гёте. Он был — необъятен. Он — не только писатель и поэт, но ещё и государственный деятель (пусть даже в масштабах крохотного герцогства Веймарского), и естествоиспытатель, совершавший научные открытия и ведший содержательные дискуссии с видными представителями академического сообщества, и далее всё возможное по списку.

«Фауст» так же необъятен и неисчерпаем, как и сам Гёте . Правда, эта бесспорная всеохватность и универсальность одного из величайших немецких гениев, явленная в том числе через все его произведения (на мой взгляд, особенно показательна в этом отношении его книга воспоминаний «Из моей жизни. Поэзия и правда») нередко расценивалась современниками и соотечественниками как всеядность и неразборчивость. Никто не высказывался в том духе, как Гоголь о Пушкине, что, мол, Гёте являет собой пример немецкого человека в его развитии, каким он явится через двести лет. Напротив, в 1937 году, как раз почти через двести лет после рождения Гёте, рейхсюгендфюрер Третьего рейха Бальдур фон Ширах задавался вопросом: «Гёте, этот гражданин мира, этот либеральный проповедник так называемого прогресса, — отнесся ли он с должным вниманием к Отечеству, к Нации — он, этот олимпиец, отрекшийся от своего Отечества, этот проповедник человеколюбия?»

Но та же «всечеловечность» Гёте предельно высоко ценилась в русской культуре. Свидетельством тому — не только известное стихотворение-некролог «старцу великому» от Евгения Баратынского со строками:

Была ему звёздная книга ясна

И с ним говорила морская волна.

Свидетельством тому — и уникальный для мировой литературе по своей полной конгениальности перевод Лермонтовым стихотворения Гёте «Ночная песнь путника», датированный 1840 годом:

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнёшь и ты. —

который явно перекликается с лермонтовским же шедевром «Выхожу один я на дорогу…», написанном в 1841 году.

При этом непреодолимость дистанции всё же чувствовалась. Возможно, как раз по причине того, что «веймарский олимпиец», как представлялось при взгляде из России, в своей жизни реализовался полностью, без остатка, без недосказанности, без отсылки на какие-то будущие или возможные обстоятельства (у Баратынского: «зане совершил / В пределе земном всё земное!»).

И в данном отношении «Фауст» Гёте, выступая наиболее полным образным воплощением цивилизации западной (включая её активизм: «Лишь тот достоин жизни и свободы, /Кто каждый день за них идёт на бой!»), — контратеза ко всей русской культуре и русской цивилизации, которая вся по большей части своей была, есть и остаётся ожиданием и обещанием будущего. Не случайно в этом величайшем произведении своём автор «зазеркалил» ветхозаветную «Книгу Иова» — если там Бог лишает праведника Иова всех благ жизни, то в «Фаусте», напротив, «часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла» (перевод Бориса Пастернака) исполняет все желания героя — до тех пор, пока он не воскликнет: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»

Поэтому вовсе не выглядит странным то, что устами Френсиса Фукуямы западная цивилизация в канун крушения Советского Союза произнесла как раз эти запретные для неё слова о «конце истории», тем самым закрыв свою многовековую, возможно — тысячелетнюю «сделку с дьяволом», начало которой, по всем признакам, теряется вовсе не в Германии конца XV-начала XVI веков, когда жил исторический доктор Иоганн Георг Фауст, «странствующий алхимик, астролог и маг», а где-то в Италии примерно пятью столетиями ранее. Но это, как говорится, уже совсем другая история, к самому Гёте и его «Фаусту» имеющая лишь опосредованное отношение…

Георгий Судовцев

Комментарий редакции

Ключевые тезисы статьи:

1. Статья посвящена 275-летию со дня рождения Иоганна Вольфганга фон Гёте.

2. Главное внимание уделяется его великому произведению – трагедии "Фауст", которую Гёте писал более 50 лет.

3. Гёте начал работу над "Фаустом" одновременно с романом "Страдания юного Вертера" в 1774 году.

4. В отличие от других произведений, которые Гёте писал быстро, работа над "Фаустом" заняла большую часть его жизни.

5. "Фауст" рассматривается как всеобъемлющее произведение, отражающее универсальность самого Гёте.

6. Автор проводит параллель между "Фаустом" и библейской Книгой Иова, но с противоположной структурой.

7. "Фауст" представлен как воплощение западной цивилизации, противопоставленное русской культуре.

8. Проводится связь между идеей "конца истории" Фрэнсиса Фукуямы и темой "Фауста".

Вывод:
Статья представляет "Фауста" Гёте не просто как литературное произведение, но как философское осмысление западной цивилизации. Автор рассматривает это произведение в контексте жизни самого Гёте, его влияния на мировую культуру и даже современные геополитические концепции. "Фауст" предстает как многогранное произведение, отражающее не только личность своего создателя, но и сущность западного мировоззрения в целом. Статья подчеркивает непреходящее значение этого произведения, его способность резонировать с различными эпохами и культурами, что делает "Фауста" действительно вневременным шедевром мировой литературы.