Предчувствие Тарковского

Сегодня, 4 апреля, мастеру исполнилось бы 90. А ровно сорок лет назад Андрей Тарковский закончил снимать свой, можно сказать, пророческий, фильм «Ностальгия». Это был трудный момент в жизни великого режиссера, окончившийся его невозвращением на родину. В 1982 году он выехал в Италию в творческую командировку по приглашению известного итальянского поэта и сценариста Тонино Гуэрры, который стал соавтором сценария. И остался.

Тонино Гуэрра, работавший с такими выдающимися режиссерами, как Федерико Феллини и Микеланджело Антониони, был мастером в изобретении оригинальных, эксцентричных историй. Однако сюжет фильма «Ностальгия», несмотря на итальянскую обстановку и участие западных актеров (за исключением Олега Янковского, который исполнил главную роль), получился очень русским, может быть, даже более русским, чем в иных фильмах Тарковского, сделанных на родине.

Основная тема фильма, проходящая через все киноповествование, – это отверженность, бездомность, неприкаянность русского художника за границей, которую впоследствии испытал на себе и сам его создатель.

Андрей Горчаков, главный герой, в котором легко угадать «альтер-эго» самого Тарковского, приезжает в Италию собирать материал для книги о композиторе Павле Сосновском (его прототипом стал Максим Березовский), и, подобно русскому композитору XVIII века, добившемуся известности за границей, но не мыслившему жизни вне России, он тоже переживает глубокий внутренний кризис, оставаясь безучастным к окружающим его красотам.

Уже первые кадры фильма позволяют понять духовное состояние Андрея, когда он говорит: «Надоели вы мне все со своими красотами. Зачем они мне для одного себя только?» Андрей в «Ностальгии» – это тот тип русского интеллигента, который Достоевский определил как «тип всемирного боления за всех». В силу этого зарубежная командировка становится для него не столько работой над книгой, сколько поиском истины и заканчивается метафорическим восхождением на Голгофу.

Выбирая натуру для съемок, режиссер намеренно избегал места, входящие в привычные туристические маршруты, а искал те, которые хотя бы отдаленно напоминали ему Россию. В фильме появляются развалины аббатства Сан-Гальгано, церковь Сан Пьетро в Тускании или термы Баньо-Виньони недалеко от Сиены, в то время еще относительно спокойные и уединенные, которые в фильме становятся символом уходящей в небытие патриархальной Италии.

Герой фильма, а вместе с ним и сам Тарковский, ищет среди чуждого для него пейзажа родные черты, а среди людей – родственные души. В церкви Сан Пьетро мы видим театральную процессию женщин, одетых в черное, которые идут к Богоматери вымаливать ребенка для одной из них. Такие процессии в начале 80-х годов в Италии были уже редкостью, но вплоть до конца 50-х годов их вполне можно было встретить во многих провинциальных городах.

Здесь же происходит интересный разговор между Эудженией, переводчицей Андрея (актриса Домициана Джордано), с местным пономарем, который спрашивает ее, пришла ли она тоже просить о ребенке. «Нет, я просто смотрю», – отвечает она. «Тогда ничего не получится. Сюда надо приходить только с молитвой, а так ничего не будет».– «А что может быть?» – «Все, что пожелаешь. Но для этого как минимум нужно встать на колени».

И вот в этом-то и заключается проблема, что Эуджения, молодая, красивая, энергичная и внешне удачливая, но внутренне глубоко несчастная женщина, как ни старается, не может встать на колени.

Тарковский острым взглядом наблюдателя отмечал эту растущую пропасть между прошлым и настоящим Европы и видел, что современный средний европеец, выразителем которого в фильме как раз становится Эуджения, больше не способен молиться, не способен встать на колени.

Но всегда куда-то спешит и «выдает себя не за того, кто он есть на самом деле». Не случайно, чтобы найти основы духовной культуры Европы, режиссер обращается к образам раннего Возрождения.

Именно исчезновение из западной культуры духовности Тарковский воспринимал как трагедию, положившую начало непониманию, отчуждению Запада и России.

Эуджении, которая читает на итальянском языке книгу стихов Арсения Тарковского, отца режиссера, герой фильма велит выбросить ее, потому что поэзия не переводится. «Но как бы мы поняли тогда Пушкина, Толстого?», спрашивает она. И он горько отвечает: «Ничего-то вы в России не понимаете».

Однако, несмотря на это непонимание, мучительное для него, Андрей все равно ищет родную душу. В термах Баньо-Виньони он неожиданно встречает очень странного человека, некоего Доменико (этого героя придумал Тонино Гуэрра). Все считают его сумасшедшим, потому что он продержал семь лет свою семью дома взаперти, а затем ему пришла новая странная идея – войти в бассейн с зажженной свечой, чему посетители терм всячески противятся, думая, что он хочет утопиться.

Андрея заинтересовывает этот экстравагантный персонаж и позже он приходит к нему в полуразрушенный дом, где тот влачит свое одинокое существование в компании собаки. Доменико встречает Андрея, протягивая ему хлеб и вино, символ причастия вечной жизни, и дает ему свечу, объясняя, что он вместо него должен пройти с ней через бассейн и тем спасти мир от уничтожения.

Шведский актер Эрланд Юзефсон, исполнитель роли Доменико, спросил Тарковского, почему он должен был пройти со свечой именно через воду, и тот ответил: «Потому что из воды образовался мир».

Есть что-то пророческое в том, что именно на Западе Тарковский ощутил опасность, нависшую над миром. Он видел эту опасность в воздвигнутых непроницаемых границах, разделяющих народы, в превосходстве цивилизации над культурой, в растущем отрыве человека от природы, самых простых и естественных истин.

Доменико вносит свой посильный вклад в спасение мира, когда, сидя на конной статуе Марка Аврелия в Риме, произносит речь о братстве людей и любви к природе, призывая людей опомниться и вернуться в тот момент, когда человечество свернуло с правильного пути. «Люди, что же это за мир, что я, сумасшедший, кричу вам, что вы должны стыдиться самих себя!» – вопрошает он в конце, а затем сжигает себя на площади.

Однако Андрей Тарковский, великий мастер, не был пессимистом, и своим первым фильмом, снятом на Западе, он как раз протянул тонкую ниточку духовности между Россией и Европой. Фильм заканчивается символично: Андрей сидит на земле с собакой Доменико на фоне русского пейзажа и своего отчего дома, заключенного, как в драгоценную оправу, в развалины аббатства Сан-Гальгано, над которым тихо падает снег.

Русская и европейская культура глубоко связаны, и как бы ни хотели сегодня некоторые невежественные силы разорвать эту связь и «отменить» русскую культуру, у них ничего не получится. Россия была и будет частью Европы, и частью очень значительной.

В конце концов, в «Ностальгии» именно Андрею, русскому, удалось то, чего не смог сделать итальянец Доменико, а именно, пройти с зажженной свечой через бассейн и ценой собственной жизни спасти мир.