Теория вырождения создается вырожденцами

Экологизм (environmentalism) не имеет, к счастью для цивилизации, идеологов, аналогичных Марксу. Отсутствие единой стройной теории с «пантеоном» авторитетов разных времен избавляет мир от наиболее радикальных форм политизации, от разрушительных войн за дельфиньи и обезьяньи интересы и даже от острых межгосударственных конфликтов вокруг квот на выбросы «парниковых газов».

С другой стороны, отсутствие такой систематизации препятствует осознанию экологизма как идеологического продукта во всех ипостасях, и это позволяет синтезировать «целевые продукты» «устойчивого развития» с прицелом на различные воспринимающие субстраты.

Так, при адаптации «теории устойчивого развития» для постсоветского левого интеллектуалитета не афишируется одно из базовых оснований теории – ограничение численности населения.

Между тем идея «пределов роста» прямо восходит к мизантропической философии, закономерно появившейся на свет в самой могущественной на тот период морской империи, причем именно в то время, когда она научилась укреплять свое могущество за счет крупномасштабной частно-государственной торговли дурманом.

Сэр Томас Мальтус и его современник Джереми Бентэм сформировались как философы не в кабинетных условиях, а в период работы в Ост-Индской компании, где их роль состояла именно в идеологическом обеспечении крупномасштабной и длительной колониальной операции.

Примечательно, что Мальтус, как и другие философы-мизантропы раннего периода, действовал в лоне официальной церкви. Это обстоятельство внесло свой вклад в его репутацию философа правящего класса.

Его споры с современниками-прогрессистами, в том числе де Кондорсе и Руссо, не были вполне предметны, поскольку, в отличие от них, он наблюдал голодные массы отсталых в тот период народов своими глазами. Гамма ощущений от страха до брезгливости перед миллионами нищих, которые могут заполонить цивилизованный мир, вполне типична для земельного аристократа именно островной империи.

Месседж, заключенный в его проповедях, исходил из того, что дикари не развиты не только социально, но и нравственно, и соответственно, выход из проблем человечества состоит в том, чтобы обучить их самоограничению, в том числе в деторождении.

Что касается самого неравенства, то он считал его столь же естественным, как деление животных тварей на хищников, грызунов и некрофагов: классы он отождествлял с «природным разделением труда».

Он был убежден в том, что проблема перенаселенности Земли низкоразвитыми народами является испытанием, посланным Господом. Отсюда как бы естественно проистекала убежденность в полезности зла для «активизации» добра. «Зло существует в мире не ради отчаяния, а ради активности», – писал Мальтус, объясняя труд стремлением избежать голодной смерти.

Соответственно, по его оценке, народы тропических стран не развиты в силу природной ренты: «Если бы численность населения и пища прибывали с одинаковой скоростью, человечество никогда бы не поднялось из дикого состояния». «Зло воодушевляет добро, так же как смерть дополняет жизнь».

Мальтус также истолковывал периодические экономические кризисы (эта тема его увлекла под влиянием работ Сисмонди по истории Италии и Франции) с религиозных позиций – как следствие массового искушения, за которое потом та или иная нация расплачивается. Это описание дополнило его специфический дуализм, происхождение которого его биографы не исследуют. Не исключено, что этот манихейский элемент мировоззрения был почерпнут как раз из тех культур, которые он считал недоразвитыми.

Труды Мальтуса высоко оценил Ч. Дарвин и его круг, включая молодого Спенсера, а в XX веке – Дж. М. Кейнс, каждый по своим соображениям. Вполне естественно, что самый горячий протест они вызвали у левой интеллигенции (при жизни – у поэта П.Б. Шелли, назвавшего Мальтуса «евнухом и тираном»). Социальная философия Мальтуса стала в левой публицистике символом олигархического взгляда на мир и философским обоснованием колониализма.

В то же время имя Джереми Бентэма, современника Мальтуса и коллеги по той же интеллектуальной группе Ост-Индской компании, аристократа из семьи убежденных сторонников тори, в левых кругах воспринималось вполне сочувственно: «принцип наибольшего счастья» как критерий политики, идея социального контракта, а также гуманизации системы наказаний характеризовали его в глазах социалистов как прогрессивного просветителя.

Утилитаристская теория Бентэма предвосхитила Фрейда, будучи в своей основе также дуалистической: «движущими началами» человеческих поступков, двумя самостоятельными источниками мотивов он определял наслаждение и боль.

Соответственно, «наибольшее счастье» мерилось «наибольшим наслаждением». При этом Бентэм, как признают его биографы, был первым философом, обосновавшим правовые основания для легализации однополых браков. И тот же Бентэм почитается сегодняшними «зелеными» как автор понятия «права животных».

В глазах левых теоретиков утилитаризм Бентэма был шагом к материализму, а защита прав гомосексуалов – вызовом априори «реакционной» церкви. Примечательно, что еще в тот период левое движение «попадается на крючок» мнимо прогрессивного союзника, трактуя рецепт сокращения численности как отстаивание гражданских прав.

Так идеи Мальтуса «упаковались» в риторику социал-реформатора Фрэнсиса Плейса, вдохновителя и активиста движения за права профсоюзов, выступавшего за применение контрацепции для предотвращения распространения общественных пороков (задолго до появления СПИД).

Фактически и Бентэм, и Плейс заложили основы теории потребительского общества, основанного на многопартийной демократии. Бентэм в своей дихотомии удовольствия-боли предвосхитил как Фрейда и его школу, так и И.П. Павлова и его последователей.

В свою очередь, идеи Плейса внесли вклад в основания анархо-социализма, концептуализированного в «классическом» труде Энгельса «О семье, частной собственности и государстве» и до сего дня воспроизводящегося в концепциях «европейского левого» направления, где антиолигархизм неизменно сопутствует защите якобы страждущих сексуальных меньшинств.

Проповедь «прав животных» и оправдание половых извращений логически и естественно укладываются в одну и ту же философскую канву, уподобляющую человека низшим существам. Это уравнивание позаимствовано, без всяких сомнений, из восточных философий, которыми увлекалась со второй половины XVIII века вся европейская (в том числе и русская) знать – притом именно та часть ее, которая в собственных кругах, в том числе и само сообщество монархических семей, считалась наиболее «продвинутой» в силу более широких знаний об иных культурах.

Среда, в которой сформировались идеи-предшественники современного экологизма, представляет собой специфический срез мета-олигархии. Это узкий круг обслуживающего аппарата колониальной экономической стратегии, которая нуждалась в оправдании собственной брутальной практики.

И как бы сегодняшние проповедники «пределов роста» ни отрицали эту генетическую связь, она прослежена и удостоверена философским знанием и для любого неравнодушного ума не является секретом. Другое дело, что ввиду отсутствия «собственного Маркса» она нуждается в более точном описании в своем полном спектре.

На сегодня наиболее емкий термин, охватывающий собственно мальтузианство, проповедь извращений, а также идеи эвтаназии, применяют Линдон Ларуш и его ученики. Под словом «редукционизм» они понимают всю совокупность концептов, приравнивающих человека к животному. Ларуш искусственно удлиняет этот ряд в прошлое, доводя до Аристотеля.

С другой стороны, отдельные представители ларушевской школы в США ассоциируют генез редукционистских идей в философии, обслуживающей британский имперский истэблишмент, не только с восприятием (осознанным или неосознанным) восточных учений, в первую очередь даосизма и дзэн-буддизма, но также с влиянием Каббалы.

Изучение религиозных учений, оказавших влияние на синтез современных (с XVIII века) европейских мизантропических философий, – отдельная задача. В качестве первой посылки следует отметить, что в любой из мировых культур метарелигия, уравнивающая человека и животное, добро и зло и исходящая из принципа равновесия, баланса, «самоподдержания» (sustainability), возникала на периферии основной традиционной религии, а само ее возникновение было связано с выживанием в неблагоприятных условиях.
.
Это роднит все метарелигиозные манихейские концепции с племенными верованиями примитивных народов, беспомощных перед природной стихией и воспринимающих любое природное явление как данность, к которой надо приспосабливаться. Неудивительно, что в XX веке, когда пассионарность традиционных монотеистических религий угасает, на сцену выходят «ожившие», будто бы восставшие из-под спуда культы отсталых народов, и одновременно возникают синтетические неоцеркви, воспроизводящие их элементы.
.
«Зеленый свет» открывается племенным культам, сопровождающимся применением растительных алкалоидов с переживаниями «земного рая», эйфорией «слияния с природой» и сексуальными эксцессами. Культ приравнивается к вере; человек приравнивается к животному на уровне доступного удовольствия; виртуальное, галлюцинаторное удовлетворение заменяет высшие чувства; если культ и требует от человека самосовершенствования, то этот процесс замкнут в себя, обращен не к миру, а от мира.

ВЕРБОВКА ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЕЙ

На «переднем крае» бурно развивавшегося в XIX веке естествознания оказались ученые-исследователи – биологи и особенно антропологи, а в дальнейшем – специалисты по генетике. Их труды неизменно вызывали интерес как у имперского интеллектуалитета Великобритании и Голландии, так и в среде смежного обслуживающего сословия – разведывательных службах.

В 1889 году в Великобритании учреждается Королевское общество защиты птиц, в 1903-м – и Общество за сохранение дикой фауны Империи (FFPS). Учредители – вице-президенты лорды Мильнер, Грэй, Кромер, Керзон и Минто были имперскими проконсулами в Индии и Африке.

В 1908 году антрополог Фрэнсис Гальтон вместе с Леонардом Дарвином, сыном автора «Происхождения видов», и основателем математической статистики Карлом Пирсоном создают Общество евгенического обучения (с 1926-го – Британское Евгеническое общество).

В 1926-м сэр Стэмфорд Раффлз, бывший королевский наместник Индии и основатель Сингапура, учредил Лондонское Зоологическое Общество, а затем его филиалы в Нью-Йорке и Франкфурте. В 1930-м на базе Лондонского географического общества было основано Зоологическое общество.

В составе руководства обеих структур, помимо биологов и географов, входили ветераны вооруженных сил – Фельдмаршал Лорд Анан Брук, начальник Главного штаба Великобритании (1950–1954), сэр Фрэнк Чэппл, бывший главнокомандующий Британской Армии.

Это сочетание, на первый взгляд, было естественным: натуралисты и путешественники испокон веков «по совместительству» выполняли поручения не только департаментов иностранных дел, но и военных разведок.

Сотрудники Ларуша доказывали, что такой деятельностью занимался во время своих многочисленных путешествий и сэр Джулиан Хаксли – двоюродный брат писателя Олдоса Хаксли, биолог, убежденный атеист-эволюционист и один из авторов синтетической теории эволюции, первый директор ЮНЕСКО.

Первоначально левый гуманист, Хаксли после нескольких рискованных путешествий в Южную Африку обнаружил районы, совершенно незаселенные человеком ввиду обитания в этих местах насекомых – переносчиков паразитов, и описал свой восторг перед «совершенно нетронутой человеком природой»; позже он стал высказываться в пользу разработки программ сокращения численности населения.

Исследователи из движения Линдона Ларуша считают возникновение этих структур на основе Географического общества не случайным: в состав его руководства входил и сэр Фрэнсис Гальтон. Печатный орган ЛГО, Географический Журнал, был основан Майклом Хаксли, двоюродным братом Джулиана. Руководители Географического общества вместе с сэром Питером Скоттом основали движение Survival International.

Идеи контроля над численностью населения и эволюционизм возникли в Великобритании действительно из одного корня. Дед Ч. Дарвина и Ф. Гальтона, Эразмус Дарвин, лейб-медик и стихотворец, написал поэму «Любовь цветов», довольно забавно поэтизируя «секс» у растений. Впрочем, он считал универсум с его цветущим многообразием творением Господа и не был мизантропом.

Не были таковыми ни Дарвин, ни Гальтон – это были типичные для своего времени неутомимые естествоиспытатели, причем Гальтон оставался таким до конца жизни. Селекционист Дарвин и антрополог Гальтон от унитаристского квакерианства эволюционировали в сторону атеизма, как и отец Спенсера.

До политического и административного применения евгеники Гальтон не дожил, но вряд ли благословил бы эту практику: он призывал не к принудительной стерилизации неполноценных особей, а к добровольному поиску талантливых женихов и невест для «выведения» гениев.

Хаксли также всю жизнь считал себя гуманистом, и хотя в период 1950-х годов этот термин стал все чаще приобретать двойственное содержание, его призывы к ограничению численности населения вызвали категорическое неприятие у людей из его же круга, что и стоило ему поста главы ЮНЕСКО. В тот период идеи, ставшие к 1990 году лозунгом ООН, были если не табуированы, то локализованы.

Впрочем, следует отметить, что социал-дарвинистское и экологистское направления разделяются еще в начале XX века. Евгенисты-антропологи, включая русских авторов Кольцова и Тимофеева-Ресовского, были прямыми наследниками Гальтона по мироощущению, то есть энтузиастами научных открытий и ни в коем случае не сторонниками ограничения научной и промышленной деятельности.

В США Эйн Ранд, которой Ларуш обоснованно приписывает влияние на Гитлера (хотя без «Философии истории» Гегеля развитие его мировоззрения непредставимо), впервые связала романтику науки по улучшению человека с теоретической политикой. Однако ее ближайшие и отдаленные ученики были до мозга костей либертарианцами.

Отсюда яростное противодействие поклонника Ранд, экс-советника президента Андрея Илларионова подписанию Россией Киотского протокола.

Фактически для либертарианского ума оно так же естественно, как настояния отказаться от зависимости у мировых финансовых организаций (в отличие от частных банков, здесь нет возражений). Более того, современные американские блоггеры, критикующие экологизм, в подавляющем большинстве исходят из неприятия принципа государственного регулирования, а не из представлений о философском добре и зле.

Таким образом, в «чистое» неомальтузианство вовлекались не все атеисты-антропологи, а лишь определенный круг предрасположенных лиц. Иногда эта предрасположенность была благоприобретенной. Хаксли эволюционировал в сторону мизантропического отношения к человеческому будущему также под влиянием классического олигархического мышления своего окружения начиная с 1930-х годов, когда он был удостоен правительственной должности в специальной Комиссии по исследованиям населенности (Population Investigation Commission), а затем приглашен в Королевский институт международных отношений.

Тот же опыт продолжился и в период его работы в ЮНЕСКО. Путешествия уже в новом элитарном качестве в множестве бедных стран, где предполагалось взять под охрану природные и культурные памятники, неизбежно предполагали наблюдения массовой бедности, в том числе детской. Разведывательные поручения были не обязательны для такого мировоззренческого сдвига.

Утверждается, что прямое личностное воздействие на Хаксли оказал один из самых влиятельных чиновников британского Foreign Office Макс Николсон, которому удалось усидеть в кресле секретаря ведомства при пяти послевоенных правительствах. С 1952 по 1966 гг. Николсон возглавлял Nature Conservancy, официально – исследовательскую структуру при королевском Тайном Совете, созданную по инициативе принца-консорта Филиппа Маунтбаттена.

Чиновник Николсон первым оценил потенциал воздействия «зеленых» идей на массы, прежде всего для их отвлечения от «красных» идей, а в лучшем случае – их перерождения. В британских СМИ он отметился своей первой антииндустриальной кампанией – против применения ДДТ (по иронии, открытого химиком Александром Кингом, который стал одним из основателей Римского клуба). Тогда еще трудно было вообразить масштаб воздействия «зеленых» идей на экономику.

В 1948 году Николсон привлек Хаксли к основанию Международного союза за сохранение природы (International Union for Conservation of Nature, IUCN) с офисом в городе Гланд (Швейцария), в состав которой вошли представители FFPS вместе с чиновниками. По инициативе Николсона организация получила статус структуры при ООН.

IUCN был учрежден по инициативе голландского принца Бернарда, троюродного брата сестры кайзера Вильгельма – принцессы Виктории Гогенцоллерн. Для советской элиты не был секретом тот факт, что Бернард был близок к нацистам (публиковались его фотографии в нацистской форме). Эта деталь биографии стала предметом скандала во время бракосочетания Бернарда с принцессой Юлианой: тогда были опубликованы свидетельства о том, что еще в 1934 году в Берлинском университете он был завербован нацистской разведкой и направлен на работу в IG Farben, которая производила газ Циклон-Б для газовых камер).

Бернард по инициативе иезуита Йозефа Ретингера (автора проекта объединения Австрии, Венгрии и Польши в одно иезуитское государство после войны) в 1953 году основал Бильдербергское общество, которое финансирует ежегодные секретные совещания североамериканских и европейских представителей «единой элиты». Он же стал первым председателем Всемирного фонда дикой природы (World Wildlife Fund, WWF).

Возникновение мировой публичной организации, поднявшей на знамена заботу о нетронутых уголках природы, а также, почти сразу, – о первобытных племенах, подвергаемых «угрозе» ассимиляции, произошло с подачи Хаксли. В 1960 году, когда значительная часть Африки готовилась к независимости, 74-летний Джулиан Хаксли пустился в трехмесячный вояж по африканским странам, заклиная, что новым независимым государствам «нельзя доверить сохранение дикой природы». WWF был создан на фоне именно этой неоимперской агитации.

Использование ученых-гуманистов для откровенно манипулятивных геополитических целей не могло быть достигнуто обыкновенными средствами вербовки, особенно когда речь шла об уже немолодых и самодостаточных естествоиспытателях. Трансформация Олдоса Хаксли в антикоммуниста наводит на мысли о том, что и его брат мог мотивироваться вовсе не природоохранными соображениями, а желанием, чтобы «отпущенная» Африка не досталась Советскому Союзу. Однако Джулиан Хаксли был по-прежнему на хорошем счету в СССР, где его почитали и переводили.

Можно сослаться для объяснения на безграмотность и хрестоматийный субъективизм Н.С. Хрущева. Ведь при нем так же превозносили Бертрана Рассела – лорда, мультимиллионера, числившегося гуманистом за противопоставление религии науке, а также за финансовую поддержку освободительных движений по мотивам, которые Хрущев принимал за альтруистические.

Между тем Рассел оказывал поддержку не всем повстанцам подряд, а определенному кругу – притом именно антисталинистскому. Революционные партии, которым он оказывал покровительство, в частности турецкая TKP-ML, позже сформировали Revolutionary International Movement (RIM) – альянс подрывных структур, целенаправленно поддерживавших сепаратизм как в своих, так и в других странах, и вовлеченных, что неудивительно, в оборот не только оружия, но и наркотиков.

Однако в случае с Хаксли следует учесть то обстоятельство, на которое обратили внимание – хотя в основном ради создания отрицательного образа – сотрудники Ларуша. Они отметили, что в роду Хаксли было несколько душевнобольных. Уход Олдоса Хаксли в мистику в последние годы жизни – столь же известный факт, как и неоднократные госпитализации Джулиана Хаксли в психиатрические клиники. Периодическим психозом страдал и Фрэнсис Гальтон.

Душевная болезнь, как известно на множестве примеров, может трансформировать мировоззрение творческой личности даже не постепенно, а в один момент – по механизму бредового озарения.

Самым поучительным и впечатляющим примером является трансформация бесстрашного летчика-испытателя Говарда Хьюза в запущенного параноика, постоянно меняющего место жительства в связи со страхом перед «медленным ядом». Человек, которого называли американским Чкаловым, в итоге так зафиксировался на процессах в собственном организме, что отказался от еды и был найден на улице умирающим от голода.

УЧИТЕЛЯ ПРИНЦА ФИЛИППА

Психическая патология является обстоятельством, которое невозможно обойти при изучении истоков любой аутистической концепции. К экологизму это относится в особенности. Мать принца-консорта Филиппа Маунтбаттена, курирующего WWF с 1976 года (когда его друг Бернард был уличен в получении 1,1-миллионной взятки от корпорации «Локхид»), страдала тяжелой ядерной формой параноидной шизофрении.

Странности его отпрыска, принца Чарльза, и его детей многократно привлекали внимание прессы. Сам принц, однажды заявивший публично, что хотел бы в другой жизни (!!!) стать вирусом, чтобы окончательно разрешить проблему перенаселения Земли, – несомненно, личность глубоко патологическая.

Несколько десятилетий принц Филипп Маунтбаттен и его сын Чарльз находились под влиянием человека из бедной семьи, не имевшего ни рыцарских званий, ни чиновного статуса по имени Лоуренс ван дер Пост. Он родился в Южной Африке в голландской (бурской) семье, но воспитывался нянькой местного происхождения из готтентотов, которая научила его верованиям южноафриканских племен.

В период Второй мировой войны ван дер Пост пошел на службу добровольцем и в 1943 году попал в японский плен на Яве (об этом он написал мемуары, экранизированные в Японии).

По версии New York Post, он в тот период увлекся некоей японской сектой. После освобождения из плена в октябре 1945 года в Лондоне он познакомился с лордом Луисом Маунтбаттеном – дядей будущего принца-консорта Филиппа. В дальнейшем по его протекции он работал в Индонезии в интересах голландской короны и пытался наладить диалог между колониальными чиновниками и индонезийскими националистами, включая А. Сукарно.

В конце 1946 года он написал рапорт Маунтбаттену об опасности восстания на Яве, затем прибыл с личным донесением в Амстердам, однако его предупреждения не были оценены всерьез. После ухода британских войск с Явы он работал военным атташе в Батавии.

В 1949 году вторая жена ван дер Поста, Ингрид, познакомила его с психиатром-мистиком К.Г. Юнгом, для чего супруги специально приехали в Швейцарию.

Как признавал после этого Лоуренс в своих мемуарах, именно после знакомства с юнговскими переработками восточной философии (Тибетская книга мертвых) у него полностью сформировалось мировоззрение.

В книге «Черный глаз в Африке» он развил тему комплементарности белого и черного начал в человеческой душе. В 1952 году он отправился в путешествие по пустыне Калахари в поиске первобытных культур с верованиями, основанными на языческих культах, и написал книги «Затерянный мир Калахари» и «Сердце охотника».

Биографы расходятся в датировке близкого знакомства ван дер Поста с Филиппом Маунтбаттеном, но очевидно, что оно приходится уже на период юности принца Чарльза. В то же время в аристократический круг Хаксли он не входил. Считается, что живой интерес Филиппа к ван дер Посту был обусловлен интересом самого Филиппа к трудам Юнга и его оккультным источникам.

В 1976 ван дер Пост написал книгу «Юнг и история нашего времени» В 1977-м он свозил Чарльза в экспедицию в Африку, где Чарльз якобы и «научился разговаривать с цветами». В дальнейшем он был настолько близок к семейству, что в 1982 году стал крестным отцом принца Уильяма, что насторожило англиканскую церковь ввиду «странных» религиозных взглядов наставника.

В 1991 году ван дер Пост прославился высказыванием «Гниющий труп социализма слишком долго отравлял воздух». Следует отметить, что он бывал в СССР в период Хрущева и написал книгу «Путешествие по нескольким Россиям».

Южноафриканский гуру скончался в 1996 году. Впрочем, это был не единственный
наставник семьи Маунтбаттенов. В послевоенные годы в Японии принц Филипп познакомился с религиозным деятелем по имени Мокичи Окада – в прошлом традиционным синтоистом, испытавшим «озарение» и создавшим затем собственную Церковь Всемирного Мессианства.

Культ, построенный на особых методах целительства, был явно востребован: после смерти Окада оставил большую коллекцию драгоценностей, а его «органическая ферма», построенная на принципе «особого пути жизни», выросла в целую корпорацию, включающую Фонд искусства и культуры, Междисциплинарный институт экологических наук, Фонд натурального фермерства, Институт агро- и микробиологии и др.

Mokichi Okada Association соучредила с WWF Ассоциацию религиозной консервации и финансировала форумы под председательством принца, на которых идеи ограничения народонаселения внушались иерархам различных традиционных и новейших церквей.

Тяга к Востоку овладела с конца 1960-х не только принцем и его отпрысками, но и многими влиятельными представителями лондонской аристократии. Глава Группы по правам человека при верхней палате британского парламента Эрик Лаббок, лорд Эйвбери – внук барона Джона Лаббока, энтомолога, руководителя Линнеевского общества и друга Чарльза Дарвина, начал свою деятельность с защиты страждущих христиан Южного Судана, затем отправился в Тибет и вернулся оттуда буддистом и одновременно – яростным поборником сокращения народонаселения.

«Население мира фактически не достигнет 11 миллионов к началу XX века, как следовало бы арифметически. Массовый голод в регионах Латинской Америки, Африки и Азии восстановит баланс», – уверенно предрекал лорд.

«Баланс» – центральное, ключевое понятие европейского редукционизма, который интеллектуальная «обслуга» англо-голландских колониалистов импортировала с Востока. Теория «баланса» – «опиум для народа», ныне навязываемый мировым истэблишментом столь же бесцеремонно, как физический дурман Ост-Индской компанией, – суть теория не неразвития, а деградации, распада.

Выстраивая манихейскую формулу ценностей, эта теория лишь номинально уравновешивает добрые и злые начала, лишь условно навязывает количество энергии, которое дозволяется использовать, и количество атмосферного кислорода, которое человеку дозволено потребить, и число детей, которых можно родить: эти показатели можно установить совершенно произвольно, и все равно человек будет «повинен» если не в выбросе выхлопного газа, то в выдыхании углекислоты.

Фактически «теория баланса», якобы отстаивающая жизнь на земле в «многообразии», противостоит не только современному человеческому быту, но и жизни как таковой, поскольку живой органический процесс сам по себе есть нарушение равновесия. Гармония сосуществования живых существ не означает некоей нулевой суммы от сложения их деятельности. Человеческий вид с момента своего возникновения нарушал эту гармонию, подчинял ее себе, ставил себе на службу.

И теперь, чтобы искупить – перед кем на самом деле? – свою вину, он должен перестать быть самим собой, уподобиться шимпанзе, встать на четвереньки. В 1992 году в России вышел на экраны фильм «Два капитана-2» Сергея Курехина, где эпилог нарочно скомканной, как лист бумаги, истории XX века заканчивался картиной идиллии голых людей в девственном лесу. Это была знаковая кинолента: она откровенно показывала направление того процесса, куда Россию увлек мировой истэблишмент на повороте истории, именуемом перестройкой.