1.4. Создание и применение образов как механизм государственного управления

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2575803/2575803_300.pngМой глаз гравером стал и образ твой
Запечатлел в моей груди правдиво.
С тех пор служу я рамою живой,
А лучшее в искусстве – перспектива.
Уильям Шекспир, сонет 24
(Перевод Самуила Яковлевича Маршака)

…Человек разумный (homo sapience) так устроен, что способен мыслить. Это аксиома, которая вытекает из самой сущности человека.

В свою очередь, мысли формируют (создают) соответствующие образы. Такие образы человек беспрестанно формирует в течение всей своей жизни (иногда их называют гештальтными сущностями).

Учитывая то, что человек тоже животное, и ему свойственны такие животные потребности, как борьба за выживание, размножение, добывание еды и т.п., формирование образов (гештальтов), однако, является сугубо человеческой потребностью, не свойственной ни одному живому существу, кроме человека.

Известно, что структура человеческой личности очень сложна, и одним из ее основных свойств является воображение, которое рассматривается как психологическая основа творчества.

В своем воображении человек может выходить за пределы окружающего мира во времени и в пространстве. Человеческое воображение может соединять несоединяемое и разъединять нераздельное, манипулировать вещами, событиями, процессами в настоящем, прошлом и будущем. Иначе говоря, человек может фантазировать в пределах своих знаний. С позиции психологии, воображение – это психический процесс создания образов предметов, ситуаций, обстоятельств путем приведения имеющихся у человека знаний в новое сочетание [34, с. 271].

Более полное представление об этом дает Психологический словарь: “Воображение (фантазия) – универсальная человеческая способность к построению новых целостных образов действительности путем переделывания содержания сформированного практического, чувственного, интеллектуального и эмоционально-значностного опыта.

Воображение – это способность овладения человеком сферой возможного будущего, придающее его деятельности целеполагающий и проектный характер, благодаря чему он выделился из “царства” животных” [18; 55]. Следовательно, чем объемнее знание человека и более богатый опыт, тем более у нее возможностей на базе разнообразных впечатлений создавать образы.

В науке их называют гештальтами. Gestalt – слово немецкое. Абсолютных эквивалентов в других языках у него нет, поэтому оно так и произносится. Идею гештальта (в переводе с немецкого – “образ” или “фигура”) оставил после себя Ф. Перлз. Он понимал гештальт как неделимый феномен, сущность которого исчезает, когда целое разрушается на части.

В этом аспекте человек для гештальтиста – существо, в первую очередь, целостное, и все в нем взаимозависимо: душа и тело, сознание и бессознательное. Более того, человек неотделим от контекста людей, с которыми он связан, семьи, в которой он живет, социальной группы, к которой он принадлежит, государства, гражданином которого он есть, и т. д. Гештальт – это, в первую очередь, целостный подход, где целое неделимо на части и представляет собой что-то больше, чем сумма его частей.

Восприятие определенного целого, например, человеческого лица, не может быть сведено к сумме составляющих его элементов, потому что целое – не что иное, как простая сумма его частей, ибо иначе как бы мы могли давать его обобщенную характеристику (например, красивое – некрасивое)? Так, вода – не что иное, как простая смесь кислорода и водорода. Лес – не просто набор растительности. Пустыня – не обязательно раскаленное под солнцем нагромождение песка.

В последнее время стало модным связывать происхождение многих наук с Древним Египтом или в наихудшем случае – с Месопотамией, Древней Грецией или Древним Римом. Складывается впечатление, что в других местах земного шара и людей не было. Делается это концептуальной властью не случайно, а с намерением и целеустремленно.

Не последнее место здесь занимает наука об образности. Однажды сформированный образ государства, как татуировка на теле человека или клеймо на теле животного, может исторически поддерживаться практически бесконечно даже после его физического исчезновения.

Если подавать историю развития человечества как набор образов событий, то прослеживается недвусмысленное стремление сосредоточить мировую научную мысль на том, что цивилизация развивалась где угодно, но только не на территории Украины, Беларуси или России. Возьмем, например, книгу доктора Вернера Келлера “Bible as history” (“Библия как история”).

Во главе “In “Fertile Crescent” (“В Благодатном полумесяце”) автор, опираясь, по его словам, на результаты современных методов исследований, сообщает миру, что “4000 лет тому назад этот могучий полукруг вокруг Аравийской пустыни, который называют “Благодатным полумесяцем”, включал многочисленные цивилизации, которые тесно примыкали друг к другу, словно нанизанные блестящие жемчужины. Это был луч света во мраке, который окутывал человечество. С века каменного возраста до золотой эпохи греко-римской культуры здесь был центр цивилизации.

Около 2000 лет до н. э., по мере отдаления от “Благодатного полумесяца”, больше становился мрак и меньше наблюдалось признаков цивилизации и культуры. Люди на других континентах были похожи на детей, которые еще не проснулись. У подножия Гималаев в долине реки Инд свет цивилизации отдаленно блеснул и быстро погас. Над Китаем, над бескрайними степями России, над Африкой мрак был особенно непроглядным” [79, с. 3].

Ввиду того, что тираж книги исчисляется миллионами, резонно допустить, что образ цивилизованного человека и образ бескультурного дикаря на территориях, отмеченных автором, у читателей, можно сказать, сформирован надолго.

Вполне уместно вспомнить тот факт, что дохристианскую Киевскую Русь воспринимали как страну варваров, а не как цивилизованное государство, хотя с ее мощью считалось много европейских государств.

Дело в том, что целостный образ европейской феодальной государственности обязательно предусматривал для народа одного повелителя, а в религиозно-идеологической сфере, соответственно, – единобожие как составляющую образа империи, поэтому образ Руси-варвара на тот момент не отвечал существующим международным стандартам, и его необходимо было изменить. Этим и занялся киевский князь Владимир.

Символы императорской власти в тот исторический период могли быть получены из рук византийских царей. М. Грушевский пишет: “Разные творцы и строители новых государств, которые возникали в те времена, пытались украсить себя и свою власть блеском и славой этого мирового светильника и для этого пытались породниться с византийским императорским двором, получить оттуда разные драгоценности – знаки власти, какую-либо корону, императорскую одежду” [14, с. 78].

Занимаясь укреплением единства своего государства и власти в нем, “в конце 980-х гг. князь Владимир Святославович и его дядя Доброслав (Добрыня) Малович как государственную религию ввели на Руси христианство – православие [58, с. 17]. В.И. Таланин отмечает, что “Добрыня с Владимиром вводили православие как символ русской политической независимости от Византии, при этом не собираясь отменять дохристианской веры славян”.

“При этом следует учесть, что Добрыня с Владимиром не принимали “веры” из Византии: это было невозможно, поскольку по византийским законам означало переход в византийский вассалитет. Было избранно истинное православие – Иоанна Крестителя, Иисуса Христа и Павла, то есть вера, от которой давно отошла сама Византия, оставив лишь ее наименование [58, с. 18].

Невзирая на то, что, по свидетельству древнерусских источников, “во времена Владимира Святославовича была христианизирована – да и то извне, в значительной мере формально – лишь малая часть Древней Руси” [13, с. 83], это дало киевскому государству возможность приобрести надлежащий образ и войти в круг европейских христианских государств на равных. Политический образ Великого киевского князя резко менялся к лучшему, значение его на международной арене усилилось.

Как видим, для управления государством и развития международных отношений даже с соседями самих качеств личности недостаточно. Нужен целостный образ правителя и целостный образ государства, что в целом устраивали бы как внутренние, так и внешние силы. Детали же, которые образуют эти образы (расчлененная и детализированная картина), могут существовать и развиваться внутри самого образа, принципиально не влияя на его целостность.

Мы преднамеренно выделили словосочетание со словом “образ”, чтобы обратить внимание читателей еще и на то, что лингвистическими средствами также можно успешно влиять на воображение человека с целью создания у него образного восприятия исторических событий, героев своего времени, ситуаций прошлого, настоящего и будущего.

Воображение человека не может развернуться и начать действовать на пустом месте. Для того, чтобы начать фантазировать и создавать образы, человек должен увидеть, услышать, получить впечатление и удержать это в памяти. В психологии различают произвольное (при целеустремленном решении научных, технических и художественных проблем) и непроизвольное воображение (в сновидениях). Иногда выделяют также воспроизводительное и творческое воображение.

В этой работе нас больше интересует особенная форма воображения, которое образует мечта. С позиции концептуальной власти, формирование мечты на уровне сознания масс людей обращено не к решению мгновенных управленческих заданий, а к сфере более-менее отдаленного будущего и не предусматривает сиюминутного достижения реального результата и полного его совпадения с образом желаемого. На уровне государственного управления мечта, которая возникла по форме воображения, может стать мощным мотиватором творческой активности масс.

Вероятнее всего, воображение возникло у человека в ходе какой-то ассоциативной деятельности. Более обычным для нас является понятие трудовой деятельности. Предусматривать результаты труда можно было, только мыслью опередив сделанное в этот момент. Во всем, что делал человек, имелся образ, воображаемая картина того, что выйдет, произойдет в скором будущем в результате его целеустремленной активной деятельности. Естественно, для этого нужно было прилагать определенные усилия, в первую очередь физические.

С развитием и осложнением трудовой деятельности совершенствовалось и воображение. Оно рисовало картины далекого будущего, радужные результаты потраченных усилий. Так, человек может бесконечно фантазировать в пределах своих знаний и не более того. В связи с этим его миропонимание было ограниченным, а следовательно, неполным.

Много природных явлений он не мог объяснить, поэтому родилось представление о существовании сил, которые стоят над человеком, возникла религия. А раз человек сам не мог себе что-то объяснить, то появились толкователи, которые пользовались этим для укрепления своих властных полномочий.

Относясь к человеку как к объекту управления, они понимали, что на его поведение влияет не только внешняя среда, но и его внутреннее мироощущение, которое можно целеустремленно формировать, влияя на сознание. Однако довести этот процесс до какого-то раз и навсегда определенного алгоритма управления невозможно.

Это связано с тем, что человек наделен не только формальным сознанием. Он может чувствовать, анализировать, обобщать и, в конечном итоге, основываясь на личном и коллективном опыте, действовать, поэтому разъяснения, которые временами сводились к простому: если не понимаешь, то принимай на веру, потому что не готов еще к самостоятельному пониманию – могут быть лишь временной составляющей в алгоритме управления, как отдельными людьми, так и социальными группами в целом. Однако, даже будучи временными составляющими, в общей системе государственного управления, они способствуют решению локальных заданий управления.

В связи с этим уместно вспомнить о таком приеме управления людьми, как недоговоренность и неопределенность. Например, пресловутые послевоенные облигации (долговые расписки правительства), которые насильственно вручались гражданам СССР вместо реально действующих денежных знаков.

Государство гарантировало возвращение денег по номинальной стоимости облигаций, однако сроки возвращения были неопределенными, а о покупательной стоимости непонятно когда возвращенных денег вообще не говорилось. Но обвинить государство в неправде нельзя. Никто никому не врал. Просто что-то не говорили вслух. Поэтому миллионы людей так и прожили свою жизнь с пачками облигаций, представляя себя владельцами обеспеченного государством капитала, который поможет в жизни если не им самим, то, безусловно, детям и внукам.

В этом случае произошла подмена декларируемой государством цели – построение “светлого будущего” и создания образа “коммунистического рая” – размытой реализованной целью, которая в процессе каскада поколений свела недосказанность и неопределенность к нулю, что в дальнейшем дало возможность создавать в воображении людей следующих поколений новые образы.

Можно также отметить некоторую синхронизацию в действиях организационных структур государства и населения страны, которая возникает при погоне за “светлым образом”.

Если “толпу”, по определению А.П. Назаретяна, рассматривать как “скопление людей, не объединенных общностью целей и единственной организационно-ролевой структурой, но связанной между собой общим центром внимания и эмоциональным состоянием” [32, с. 21], то посредством каких-то “идеальных образов”, поставленных в центр внимания, можно контролировать мотивацию, темперамент, стрессостойкость “толпы” и делать ее толерантной ко многим несчастьям.

Принимая во внимание положение о том, что в массе личность теряет здравый рассудок, можно допустить, что “человек “толпы” также контролируем посредством образов.

Гештальт опирается на насущные желания людей, на то, что больше всего тревожит “толпу” в этот момент. Гештальт почти всегда популярен у властных структур, поскольку дает возможность максимально быстро соответственно современному моменту превращать иллюзию в объект подражания или в непримиримого врага (образ коммуниста, образ ученого, образ героя своего времени, образ процветающего бизнесмена, образ белогвардейца, образ кулака, образ империалиста, образ шпиона, образ супермена и т. д.).

Причем такие гештальты, как правило, подаются “клиенту” через все доступные власти средства массовой информации (литература, кино, телевидение, реклама и др.) в идеальном или в гипертрофированном виде.

Это дает человеку возможность не расходовать усилие на очистку образа от всякой шелухи и в кратчайший срок лучше понять себя и то, чего он в действительности хочет от этой жизни. При таком подходе применение гештальта концептуальной властью можно рассматривать как использование информационного оружия.

Но в то же время мы понимаем, что в концептуальной власти нет врагов, а имеются объекты, на которые по месту и по времени необходимо оказывать информационное влияние или посредством информации как оружия создавать условия, в которых эти объекты должны жить.

Следовательно, использование информационного оружия, доведенное до информационной агрессии, с большей вероятностью можно ожидать на нижних уровнях пирамиды концептуальной власти – на уровне государственного управления. На этом самом уровне гештальт как разновидность информационного оружия может быть направлен не только на внешнего противника, но и на решение заданий управления государством.

Ввиду того, что в человеке далеко не все прекрасно, и то, что человек – существо достаточно ленивое, он изберет для подражания тот образ, который чаще перед ним мелькает и овладеть которым можно с меньшими усилиями.

Концептуальная власть без особых усилий предоставляет человеку такую возможность. Раньше великие люди становились историческими личностями, легендами истории в основном посмертно. Их легендарность лишь по прошествии времени формировала и закрепляла образ. Сегодня образ можно купить. Великим сейчас может стать тот, кто чаще всех мелькает на телевизионных экранах, печатным образом которого забиты страницы газет и журналов, изображением которого заполнены бигборды.

Согласитесь, что бесплатно это не бывает. Следовательно, в настоящее время образ – это такой же товар, как и все остальное. Разница лишь в том, что такие образы быстро обесцениваются.

Соответственно, напрашивается и выбор антипода, с которым нужно бороться. Следовательно, посредством образов власть, не прибегая к силовым методам управления и не конфликтуя с “толпой”, может формировать ее ценности и убеждения, осуществлять над ней контроль. Иными словами, субъект управления осуществляет власть над объектом не только тогда, когда вынуждает объект делать то, что тот не хочет делать, но и когда формирует его желание.

Здесь мы видим бесконфликтный способ, который дает возможность вынудить объект влияния соблюдать законы, установленные государством как органом насилия. Ведь если субъект управления не выполняет законов, то под сомнение попадает наличие государства как такового. В итоге между субъектом и объектом отсутствует конфликт преференций (субъективных желаний и целей), но имеется конфликт интересов: объект действует соответственно своим намерениям, но вопреки своим реальным (объективным) интересам, которые он не осознает.

В связи с этим, учитывая концепцию Г. Даля (А имеет власть над Б настолько, насколько может вынудить Б делать что-то, что Б иначе не стал бы делать” [73, с. 80]), а также концепцию его критиков П. Бекрера и Г. Беретца (А может вынудить Б не делать то, что Б хочет делать [72, с. 6]), мы в своих рассуждениях, однако, более близки к идее С. Льюкса.

Который подчеркивает, что “высшая и наиболее коварная форма осуществления власти – это предотвращение в той или иной степени возможного недовольства людей путем формирования в них таких восприятий, знаний и преференций, которые обеспечили бы принятие людьми своих ролей в существующем порядке вещей – либо из-за того, что они не видят альтернативы этому порядку, либо потому, что считают его божественно определенным или выгодным” [77, с. 24].

То есть посредством гештальтов может формироваться образ жизни как отдельно взятой личности, так и социальных групп. Именно в таком образе и проявляет себя личность. Возникает вопрос: “Может ли “элита” полноценно осуществлять управление “толпой”, доведенной до образного восприятия окружающей действительности, а если может, то как долго?”. Возьмем, например, опыт прививания “толпе” образа трудового героя.

Шахтер Стаханов побил все мыслимые и немыслимые рекорды по добыче угля. “Толпа” радуется. Она гордится своим товарищем. Имеется образ трудового героя. Есть на кого равняться. Есть к чему стремиться. Вполне естественно, что появляются люди, которые, вдохновленные образом, готовы догнать и перегнать героя Стаханова. Они честно напрягаются морально и физически, выполняют и даже перевыполняют производственные нормы. Но – вот неудача! – не выходит рекорд.

Вроде бы и желание есть, и Бог силой не обделил, и отбойный молоток такой же, и опыта не меньше, чем у героя, а рекорд не выходит.

В чем же дело? А в том, что не каждому из “толпы” дано знать, что рекорд готовился. В его подготовке принимали участие не только мышцы Стаханова, окутанные патриотизмом и верой в “образ светлого будущего”. Представители “элиты” соответствующего уровня предварительно позаботились об организационном и материально-техническом обеспечении процесса установления рекорда, отгородив его от случаев и обеспечив чистоту эксперимента.

Поэтому рекорд при всей его привлекательности повторить было тяжело. Он представлял собой искусственно созданный властью иллюзорный образ, к которому можно стремиться как к “образу светлого будущего”. И люди стремились. В очередной раз сработал режим автосинхронизации [37, с. 128], который позволяет управлять толпой в обход сознания.

В итоге в 1935 г. в угольной промышленности Донбасса возникло стахановское движение работников за повышение производительности труда и лучшее использование техники. Потом оно распространилось в другие отрасли промышленности, на транспорт и сельское хозяйство [3, с. 1147]. На наш взгляд, это означает, что “толпа” осмысленно соединила необходимые компоненты в образ героя труда не формально, а по существу, что, в свою очередь, дало возможность этому образу стать легендарным и перейти в категорию мифов. Немногих в дальнейшем интересовала судьба легендарного человека.

Как видим, посредством образов в режиме автосинхронизации можно вынудить огромные массы людей принимать участие в реализации планов власти. Иными словами, стойкие образы, создаваемые в интересах государственного управления, способны спровоцировать “толпу” на любые действия.

Примеров создания образов подобного типа, на которых воспитывались миллионы советских граждан, можно привести множество: Павлик Морозов – для юных пионеров, Павел Корчагин – для комсомольцев, Александр Матросов – для солдат, Николай Гастелло – для офицеров, Валерий Чкалов – эталон летного мастерства для всех летчиков и т.п.

Из истории мирных народных подвигов государственного значения: строительство Днепрогэса, освоение целинных земель, ежегодная “битва” за урожай и т.п.

Немало образов народных героев нам дает художественная литература, театр и кино (герои гражданской войны 1812 р.: полководец Михаил Кутузов, легендарный партизан Денис Давыдов, народные мстители; обобщенные литературные персонажи: Илья Муромец, Тарас Бульба, Наталка-Полтавка, Свирид Петрович Голохвастов и Проня Прокопиевна, и даже дядя Степа-милиционер).

Это дает нам возможность утверждать, что процесс создания и использования властью разных образов (гештальтов) дает возможность осуществлять управление определенными процессами манипулирования социальными группами и государством в целом и отнести этот процесс к категории механизмов государственного управления.

Система любого управления, в том числе и система управления государством, – это живая система со своим индивидуальным видом. Каждый отдельный человек благодаря своей индивидуальности в повседневной жизни воспринимает систему, в которой живет, в целом, а не в виде структурных единиц ее составляющих. Во внешнем образе системы (гештальте) создаваемые и уничтожаемые внутренние образы имеют, на наш взгляд, локальное значение.

Однако здесь следует отметить следующее: образы можно создавать как позитивные, так и негативные; созданные и внедренные в сознание людей образы нуждаются в своевременной замене другими образами, ибо иначе у власти любого иерархического уровня может остаться лишь иллюзия управления. Человек станет самостоятельно производить неуправляемые властью гештальты, разрушая законченный гештальт существующей системы (гештальт-систему), которая выступает в роли нормативного регулятора, что дает возможность собирать и сплачивать в своем энергетическом поле единомышленников.

Власть (или лицо, которое ее олицетворяет) будет считать, что она руководит, хотя реальное управление уже отсутствует. В таком состоянии внутренние связи, которые собственно и делают гештальт-систему системой, ослабевают. Она становится менее стойкой к внешнему влиянию. Гештальт-система, которая теряет способность решительно противостоять внешнему влиянию, неминуемо и интенсивно испытывает влияния гештальтов других гештальт-систем, вплоть до саморазрушения.

Для примера достаточно вспомнить последние месяцы управления Советским Союзом первого и последнего его президента и следующий распад гештальт-системы СССР.

В конце можно отметить, что на сегодня гештальт практикуется в широких контекстах и с разными целями: в индивидуальном консультировании и терапии, в консультировании пар, в семейной терапии, в групповой терапии и в группах личностного роста, в учреждениях (школах, больницах и т.п.), в торговле, в бизнесе и на промышленных предприятиях. Это, на наш взгляд, явление полезно, поскольку способствует на локальном уровне укреплению внутренне-групповых и внутригосударственных связей, наличие которых препятствует разрушению гештальт-системы страны.

Однако если система государственного управления допускает падение престижа, например, собственных вооруженных сил, то немедленно начинает формироваться образ заморского защитника. Если загубить собственную систему образования, то приходится внедрять чужую, даже если из нее явно “выглядывает” вполне сформированный образ дебила.

Д. Замятин в книге “Метагеография: пространство образов и образы пространства” (Москва: Аграф, 2004) достаточно полно формулирует общие, геополитические и геокультурные образы Украины.

Образы Украины. Что такое Украина? Понимание Украины связано, прежде всего, с ее образами. Эти образы должны рассматриваться как географические, ибо именно географические образы разрешают задачу широкого концептуального контекста, в котором исследуются ключевые образы любой страны.

Географические образы страны активно взаимодействуют друг с другом, создавая периодически, в зависимости от определенной точки зрения, своего рода образные “бриколажи” по Леви-Строссу. Такие “бриколажи” – это моментальные фотографические “снимки” географического образного пространства, которое формируется ключевыми образами, или концептами, страны.

Какие образы определяют параметры, масштаб самой Украины? К ключевым масштабным географическим образам Украины несомненно относятся образы Восточной Европы, Византии, Европы в целом, а также образы России, Турции, Польши и даже Швеции.

Взаимодействие этих образов, которое можно представить как волновое взаимодействие, ведет в результате к решающим трансформациям географического образного пространства Украины. Интерференция масштабных образов ведет также к созданию метаобразов, которые наиболее экономно представляют Украину в течение длительных исторических периодов. Таким метаобразом можно считать образ Большой границы Украины, или образ фронтира Евразии.

Кроме масштабных образов Украины выделим образы, или символы, задающие внутренние параметры страны, как бы определяющие ее идентичность. Среди них есть и собственно географические образы – такие как Днепр, Киев, Львов, Одесса, Донецк, Крым.

Образы Украины могут постоянно транслироваться вовне, например, в сторону образов России или Европы, изменяться под их воздействием и возвращаться обратно, меняя при этом конфигурации образного пространства Украины. Образные траектории, имитируя “полет бумеранга”, формируют закономерные пульсации образов, калейдоскоп, своего рода “украинские картинки”.

Геополитические образы Украины. Современные геополитические представления об Украине складываются во многом из двух источников. Это глобальные представления о роли Украины в Европе и в Евразии, барьерность, пограничность Украины. Украина – это край, граница Европы и России. Здесь мы наблюдаем и обратный процесс воссоединения Запада и России.

Связывание этих образов в единую сеть структурирует или трансформирует первоначально отобранные геополитические образы, создавая новый контекст и для соседних, смежных геополитических пространств.

Геокультурные образы Украины. Какие геокультурные образы Украины можно считать наиболее важными?

Украина как культурный посредник между Речью Посполитой и Московским государством, барочная культура, украинская ученость, запорожское казачество, Дикое Поле, кочевые культуры Северного Причерноморья, переплетение кочевых и земледельческих культур, первичный ареал расселения индоевропейцев, естественный “коридор” между Азией и Европой, главное звено геокультурной оси Балтика – Черное море. Взаимодействие и переплетение этих образов создает единую геокультурную образную панораму, в которую помещается даже визит крымского хана ко двору шведского короля.

Пик каждого подобного цикла – в формировании оптимального на данный период геокультурного образного рельефа страны в результате “одомашнивания” очередного масштабного образа.