Либо-либо
События в Белоруссии, как и многие другие, сразу перешли в эмоциональную сферу, когда именно эмоции стали определять отношение к ним, а значит - «затенять» возможность отстраненного и объективного отношения к ним. Фактически они свелись к отношению к Лукашенко — причем не к руководителю страны, а образу этого руководителя, который каждый сформировал в своей голове. Для кого-то он - «бульбофюрер», для кого-то буквально хранитель ценностей СССР. Что, конечно, всё весьма далеко от реальности.
Любой руководитель любой структуры — это в первую очередь функция этой структуры. Ее составная часть, которая даже теоретически не может противостоять системе. Не может головной мозг вести подрывную деятельность против остального организма. Поэтому любые увлекательные истории про Путина, который чуть ли не тайный агент, который в подполье борется с воровской системой, которой он же и руководит — это для совсем слабоумных. Хотя такие есть и даже, увы, не в малом количестве.
При этом каждая структура всегда существует в рамках одной из трех (ни больше и ни меньше) моделей: модели развития, модели стагнации и модели деградации. Причем опять же, нужно отдавать себе отчет в том, что невозможно построить раз и навсегда модель развития и стремиться в заоблачную высь. Так не бывает. Любое развитие всегда неравномерно. А значит — возникают противоречия, напряжения, которые накапливаются и в конечном итоге останавливают любое развитие просто потому, что на преодоление противоречий тратятся все свободные ресурсы, которых уже нет для развития.
Пожалуй, идеальный пример сказанному — современный Китай. Я не китаист ни разу, но происходящее с Китаем последние лет 20 очевидно — буквально как на ладони.
Китайская элита сформулировала текущий китайский проект развития как экспортно-ориентированную экономику. Чтобы ее построить, Китай заплатил колоссальную цену: сегодня совокупный долг страны (государственный, корпоративный и домашних хозяйств) превышает 40 трлн долларов. Модель предусматривает механизм погашения этого долга — через прибыль от экспортной продажи китайских товаров и услуг. Что, конечно, разумно. Но Китай столкнулся с проблемой — мировая экономика просто не в состоянии переварить такое количество товаров из Китая. Их слишком много. Невероятно много. Больше, чем можно потребить.
Как следствие, темпы роста китайской экономики вначале резко росли, а затем стали падать. Если в 2000 году темпы роста составляли 8%, то к 2007 году они выросли до 14, после чего вместе с мировым кризисом начался обвал. Модель себя исчерпала. Китай был вынужден переходить к другой — стагнационной модели, суть которой заключалась в переориентации на внутренний рынок. Но проблема-то в том, что на строительство огромной производящей экономики китайцы брали долги и инвестиции в долларах, а внутренний рынок доллары не генерирует, он производит юани. Стагнационная модель дала всплеск — буквально один год 2009-2010 был небольшой рост, после чего пошло неуклонное и неотвратимое снижение. Еще до коронакризиса стресс-тест банковской системы Китая дал однозначную оценку: после падения роста ВВП до 4% (гигантский рост, если мерить его российскими мерками, но абсолютно катастрофический в китайских реалиях), так вот, при 4% начинаются банкротства системообразующих банков — норма прибыли предприятий при 4% роста экономики недостаточна даже для обслуживания долга, начинается кризис неплатежей.
20 год стал годом перехода от стагнационной модели к деградационной. Теперь барьер в 4% пройден, и в лучшем случае рост китайской экономики составит 1,5-2 процента в текущем году и, возможно, 3-4 — в следующем. Пока проблему заливают ликвидностью, но это, понятно, просто отложенная катастрофа. Которая неизбежна.
Деградационная модель рано или поздно приводит к одному из двух сценариев — либо элита отрефлексирует новую модель развития и сумеет перейти к ней, либо ее сменит другая элита, после чего право выбора новой модели развития перейдет уже к ней. Она тоже может не справиться — и тогда последует новая итерация, и так до тех пор, пока модель не будет найдена (или не развалится страна) История, как и природа в целом, не жестокая и не добрая. Она равнодушно-рациональная. Есть противоречие — его нужно разрешить. Кто его разрешит — несущественно. Не найдется такого — история сотрет ластиком нынешний социальный субъект и на его месте построит новый. Всё просто.
При чем тут Белоруссия? При том, что Лукашенко — функция системы, которая 26 лет назад сделала выбор в пользу проекта стагнации.Его называют проектом «стабильности» - но это просто игра слов и подмена понятий. Стагнация — это всегда движение вниз. Просто медленное и относительно контролируемое. Стагнационная модель Лукашенко производила кассовый разрыв, который Лукашенко все 26 лет покрывал за счет России, довольно успешно торгуя как геоэкономическим положением Белоруссии, так и геополитическими обещаниями интеграции с Россией и ее проектами. У России потребность к укрупнению «своего» эксклюзивного рынка объективна — экономика Пятого уклада, доставшаяся ей от Союза, требует рынок с численностью потребителей не менее 400 миллионов человек. 140 миллионов способны «прокормить» только экономику Третьего уклада. Проект ЕАЭС позволял задержать это падение Четвертым укладом, причем на очень тоненькой ниточке, но без ЕАЭС шансов нет в принципе. Поэтому российская модель все 30 лет — это модель деградационная, и ничего с этим поделать нельзя. Но мы о Белоруссии.
Слабость белорусской модели стагнации очевидна: как только прекратится дотационная политика Москвы в отношении белорусской экономики, она немедленно уйдет в зону деградационных процессов, причем быстро и буквально обвально, так как все накопленные за 26 лет противоречия, которые ранее прикрывались дотационными вливаниями, выплеснутся разом и одновременно, накрывая остатки «стабильности».
Для Белоруссии есть только два сценария устойчивого существования: утрата суверенитета и присоединение к чужому проекту либо выработка своего собственного проекта развития, позволяющего не просто удерживать «стабильность», но и давала бы пусть небольшой, но динамичный рост. Понятно, что в рамках Четвертого и даже Пятого укладов создать такую модель для маленькой белорусской экономики невозможно. А вот технологии Шестого уклада — это уже теплее. И, кстати, Белоруссия шла по этому пути — осознанно или нет, тут вопрос сложный. IT-технологии, IT-компании, развитие информационного сектора стало для Белоруссии шансом. Но переход к такой модели в рамках диктатуры Лукашенко невозможен — поэтому и столь жесткое противостояние сегодня между белорусской молодежью и карателями. Сталкивается умершая модель с еще не родившейся. Кому-то придется уйти в никуда, отсюда и ожесточение.
Безусловно, Лукашенко не может и не будет формулировать новую модель развития. Он — функция принципиально иной системы, он просто не в состоянии отказаться от нее и перейти в новую. Это будет делать кто-то другой. С Лукашенко у Белоруссии есть только одна перспектива, причем довольно скорая — банкротство. Не потому, что Лукашенко плохой или дурак или что еще. Он — функция «той» системы, которая умерла и умерла безвозвратно. Она еще может существовать какое-то время в виде зомби, но это уже не существование. А так.
Собственно, вот и вся история. Эмоции «за» или «против» Лукашенко никак не отвечают на вопрос о будущем Белоруссии. А оно — всё тот же выбор между национальной катастрофой или национальным проектом развития. Причем национальная катастрофа означает аннексию Белоруссии, ее поглощение либо Россией, либо Европой, либо (что совершенно маловероятно, но всё же) — Китаем. Не обязательно буквально, но речь идет об утрате суверенитета. И никак иначе.
И в этом смысле эмоциональное отношение к белорусской оппозиции тоже не имеет никакого смысла. Перед ней стоит точно та же задача — либо сдача национального суверенитета, либо выработка и реализация проекта развития. Либо одно, либо другое. Враскоряку стоять не получится ни у кого.
