А. Азимов. Пишите мое имя через букву «С»

Маршалл Жебатински чувствовал себя полнейшим идиотом. У него было такое ощущение, что тысячи глаз разглядывают его сквозь грязное стекло лавки, нахально пялятся из-за щербатой деревянной загородки.

Ему было ужасно не по себе в старом костюме, который он вытащил из шкафа, и в шляпе с опущенными полями — он в жизни не надел бы ее в любой другой ситуации. Да еще очки — Маршалл решил обойтись без них и не стал вынимать из футляра.

Жебатински чувствовал себя полнейшим идиотом, и от этого морщины у него на лбу стали глубже, а неопределенного возраста лицо слегка побледнело.

Вряд ли он смог бы объяснить кому-нибудь, почему физик-ядерщик решился посетить «специалиста» по магическим числам — нумеролога. («Никогда, — думал он. — Ни за что на свете».) Проклятье, он и себе-то не мог это объяснить. Разве что поддался на уговоры жены?

Нумеролог сидел за старым столом, наверняка купленным в магазине подержанных вещей. Никакой стол не может прийти в такое состояние, будучи собственностью одного человека. То же самое можно было сказать и про одежду невысокого темноволосого человечка, который рассматривал Жебатински живыми черными глазками.

— Среди моих клиентов еще ни разу не попадались физики, доктор Жебатински, — произнес он.

— Надеюсь, вы понимаете, что никто не должен знать о моем визите, — вспыхнув, быстро проговорил Жебатински.

Нумеролог улыбнулся, возле рта появились морщинки, а кожа на подбородке натянулась.

— Я работаю строго конфиденциально.

— Знаете, полагаю, мне нужно вам сразу кое-что сказать. Я не верю в нумерологию и не рассчитываю поверить после визита к вам, — заявил Жебатински.

— В таком случае, что вы тут делаете?

— Моя жена думает, что вы чем-то там обладаете, не знаю уж чем именно… Я пообещал ей — вот и пришел. — Он пожал плечами, и ощущение идиотизма всего происходящего стало почти невыносимым.

— А чего вы хотите? Денег? Безопасности? Более долгой жизни?

Жебатински долго сидел молча, пока нумеролог разглядывал его спокойно, без признаков нетерпения, не стараясь подтолкнуть клиента, заставить заговорить поскорее.

«Интересно, — думал Жебатински, — и что же я ему скажу? Что мне тридцать четыре года и никаких перспектив, никакого будущего?»

— Я мечтаю об успехе, — ответил он наконец. — Мне нужно признание.

— Лучшая работа?

— Другая работа. Другой тип работы. Сейчас я являюсь членом команды и мной руководят. Команда!.. Исследовательская работа, субсидированная правительством, всегда делается командами. Ты превращаешься в скрипача, затерянного в огромном симфоническом оркестре.

— А вы мечтаете солировать?

— У меня больше нет желания быть членом команды, я хочу стать собой. — Жебатински вдруг охватило невероятное волнение, у него даже немного закружилась голова — ведь впервые в жизни он рассказывал о своих сокровенных мыслях не жене, а другому, совершенно чужому человеку. Он продолжал: — Двадцать пять лет назад с моим образованием и способностями я получил бы работу на одном из первых заводов, где применяется атомная энергия. Сегодня я бы руководил таким заводом или возглавлял бы исследовательскую группу в университете. А что ждет меня через двадцать пять лет? Ничего. Я по-прежнему останусь членом команды — который приносит пользы примерно на два процента. Я тону в безымянной толпе физиков-ядерщиков! Мне просто необходимо выбраться на сушу, если вы понимаете, о чем я говорю.

Нумеролог кивнул:

— Надеюсь, вы сознаете, доктор Жебатински, что я не гарантирую успех.

Несмотря на то, что Жебатински не верил в затею жены, его охватило разочарование.

— Не гарантируете успех? А что же тогда, черт побери, вы гарантируете?

— Иные возможности. В основе моего метода лежит статистика. Вы ведь имеете дело с атомами, следовательно, как мне кажется, должны понимать законы статистики.

— Вам так кажется? — ядовито переспросил физик.

— По правде говоря, именно так я и думаю. Я математик и имею дело с математикой. И говорю вам это вовсе не потому, что намерен повысить плату за свои услуги. Она стандартна. Пятьдесят долларов. Однако будучи ученым, вы лучше других моих клиентов сможете понять суть того, что я делаю. Если честно, я даже рад, что смогу вам все объяснить.

— Вот этого, честно говоря, не хотелось бы, — сказал Жебатински. — Числовое значение букв, их мистический смысл и тому подобные вещи меня не интересуют. Давайте перейдем к делу…

— Значит, я должен вам помочь, но не обременять ваше сознание всякими ненаучными глупостями и рассказывать, каким образом действует моя система, так что ли?

— Вот именно. Вы все правильно понимаете.

— И вы считаете, что я нумеролог… Однако я таковым не являюсь. Просто не хочу, чтобы меня беспокоила полиция и, — маленький человечек сухо рассмеялся, — психиатры. Я математик, и больше ничего.

Жебатински улыбнулся.

— Я занимаюсь компьютерами, — продолжил нумеролог. — И изучаю варианты будущего.

— Что?

— Вы считаете, что это еще хуже, чем нумерология? Почему? Если есть достаточно информации и компьютер, способный производить некоторое количество операций за определенное время, можно предсказывать будущее — по крайней мере, с точки зрения теории вероятности. Когда вы вводите в компьютер данные о передвижении ракеты, чтобы запустить противоракету, разве в этом случае вы не предсказываете будущее? Ракета-перехватчик не встретится с целью, если ваше предсказание окажется ошибочным. Я занимаюсь тем же самым. Поскольку я имею дело с большим количеством переменных величин, результаты моих исследований менее точны.

— Иными словами, вы собираетесь предсказать мое будущее?

— Весьма приблизительно. Сделав это, я модифицирую данные, изменив только ваше имя, и больше ничего. После этого запущу новую информацию в операционную систему. Потом попробую проделать то же самое с другими именами. Изучу все полученные варианты будущего и постараюсь отыскать тот, в котором для вас имеется возможность стать знаменитым. Нет-нет, подождите, я попытаюсь объяснить иначе. Я отыщу вариант будущего, в котором возможность признания ваших способностей будет выше, чем в настоящем.

— А зачем менять имя?

— По нескольким причинам. Во-первых, это совсем простое изменение. Ведь если я внесу какие-нибудь серьезные модификации или их будет слишком много, мне придется иметь дело с таким количеством переменных величин, что я буду не в состоянии интерпретировать результат. У меня не очень мощный компьютер. Во-вторых, это вполне разумный подход к решению проблемы. Ведь я же не в состоянии изменить ваш рост, цвет глаз или темперамент, правда? В-третьих, изменение имени — достаточно серьезная вещь. Имена играют исключительно важную роль в жизни людей. И наконец, в-четвертых, в наше время многие берут себе новые имена.

— А если вам не удастся найти для меня лучшего будущего? спросил Жебатински.

— Хуже-то вам не станет, друг мой.

— Я не верю ни единому вашему слову. Скорее я готов проникнуться уважением к нумерологии. — Жебатински с сомнением посмотрел на маленького человечка.

— Мне казалось, — вздохнув, проговорил нумеролог, — что физик будет чувствовать себя спокойнее, если узнает правду. Я очень хочу помочь, и вам предстоит еще немало сделать. Если бы вы считали меня нумерологом, у нас бы ничего не получилось. Я не сомневался, что, узнав правду, вы позволите мне оказать вам помощь.

— Если вы можете увидеть будущее… — начал Жебатински.

— Почему я тогда не самый богатый человек на свете? Вас это интересует? Знаете, я очень богат — у меня есть все, что нужно. Вы нуждаетесь в признании, а я люблю одиночество. Я делаю свою работу. Меня никто не трогает. И от этого я чувствую себя миллиардером. Денег мне нужно совсем немного, и я их получаю от людей вроде вас. Помогать другим приятно — психиатр, вероятно, сказал бы, что моя деятельность дает мне ощущение власти над людьми и тешит самолюбие. Итак, вы хотите, чтобы я вам помог?

— Сколько, вы сказали, это будет стоить?

— Пятьдесят долларов. Мне понадобятся ваши подробные биографические данные; я подготовил список вопросов, который облегчит вашу задачу. Он достаточно длинный, но тут уж ничего не поделаешь. Однако если вы сможете послать ответы почтой к концу этой недели, мы получим результат к… — Нумеролог выставил вперед нижнюю губу и нахмурился, производя устные расчеты, — к двадцатому числу следующего месяца.

— Пять недель? Так долго?

— У меня ведь есть и другая работа, друг мой, вы не единственный клиент. Если бы я был мошенником, то проделал бы все гораздо быстрее. Ну, договорились?

Жебатински встал.

— Хорошо, договорились… Строго между нами.

— Не сомневайтесь. Вы получите назад все свои анкеты, когда я сообщу вам, какие изменения необходимо внести. И еще — даю честное слово, что не стану использовать полученные сведения в собственных интересах.

Физик остановился в дверях.

— А вы не боитесь, что я вас разоблачу?

— А кто вам поверит, друг мой? — покачав головой, ответил нумеролог. — Даже если на минуточку представить себе, что вы кому-нибудь расскажете о своем визите ко мне.

Двадцатого Маршалл Жебатински стоял у облезлой двери, искоса поглядывая на маленькую табличку, гласившую: «Нумерология»; сквозь толстый слой пыли буквы были едва различимы. Жебатински осторожно заглянул внутрь, тайно надеясь, что там окажется какой-нибудь посетитель и тогда можно будет со спокойной совестью отправиться домой.

Он несколько раз пытался выбросить из головы мысли о своем первом визите сюда. Несколько раз принимался за анкету и откладывал ее в сторону. Почему-то это занятие его раздражало. Он чувствовал себя как-то глупо, переписывая имена друзей, отвечая на вопросы о том, сколько стоил дом и были ли у его жены выкидыши, а если были, то когда. Да, Маршалл Жебатински несколько раз откладывал анкету в сторону.

Но и забыть о ней окончательно и бесповоротно тоже не мог. И возвращался к ее дурацким вопросам каждый вечер.

Возможно, дело было в компьютере, в том, что наглый маленький человечек утверждал, будто у него есть компьютер. Жебатински не удержался перед соблазном рискнуть и посмотреть, что из всего этого получится.

В конце концов он послал сведения о себе почтой, решив, не взвешивая конверт, наклеить на него марок на девять центов. «Если письмо вернется, — решил он, — больше ничего делать не буду».

Письмо не вернулось.

А сейчас Жебатински стоял и заглядывал в лавку — там было пусто. Не оставалось ничего иного, как войти. Звякнул звонок.

Из-за занавески, прикрывавшей какую-то внутреннюю дверь, появился нумеролог.

— Да? Ах, это вы, доктор Жебатински.

— Вы меня помните? — Жебатински попытался улыбнуться.

— Конечно.

— Ну и каков приговор?

Старик потер руки с неровными шишковатыми пальцами.

— Прежде… сэр, одно маленькое дельце…

— Вы имеете в виду плату?

— Я же сделал работу, сэр. И заработал деньги.

Жебатински не стал возражать. Он был готов заплатить. Уж если он так далеко зашел, нет смысла поворачивать назад из-за денег.

Он достал пять десятидолларовых купюр и положил их на прилавок.

— Ну?

Нумеролог тщательно пересчитал деньги, а потом засунул их в ящичек кассы, стоявшей на прилавке.

— Ваш случай оказался невероятно интересным, — сказал он. — Я советую вам поменять имя на Себатински.

— Себа… Как это пишется?

— С-е-б-а-т-и-н-с-к-и.

Жебатински был искренне возмущен.

— Что, поменять первую, букву? Изменить «Ж» на «С»? И все?

— Да. Если такой маленькой замены оказывается достаточно, это просто замечательно, потому что вносить небольшие изменения всегда безопаснее.

— Послушайте, как может такая замена хоть на что-нибудь повлиять?

— А как вообще имя влияет на судьбу человека? — тихо спросил нумеролог. — Не знаю. И тем не менее это вполне возможно, больше мне нечего вам сказать. Я же вас предупреждал, что не даю никаких гарантий, не забыли? Естественно, если вы не хотите менять имя, оставьте все как есть. Но в этом случае я не верну вам ваших денег.

— И что же мне делать? — поинтересовался Жебатински. — Заявить всем, что теперь мое имя пишется с буквы «С»?

— Я бы посоветовал обратиться к адвокату. Измените имя законным путем. Адвокат посоветует, как это сделать.

— И сколько уйдет времени? Я имею в виду… ну, прежде чем моя жизнь станет другой?

— Откуда мне знать? Может быть, этого никогда не произойдет. А может быть, все изменится завтра.

— Но ведь вы же видели будущее. Вы утверждаете, что видели его.

— Ну, совсем не так, как вы думаете — будто ваше будущее предстало передо мной в мерцающем хрустальном шаре. Нет-нет, доктор Жебатински. Мой компьютер выдал серию закодированных цифр. Я могу сообщить вам о возможных вариантах, но никаких красочных картин я не видел.

Жебатински повернулся и быстро вышел из лавки. Пятьдесят долларов за то, чтобы поменять одну букву в фамилии! Пятьдесят долларов за «Себатински»! Господи, ну и имя! Еще хуже, чем Жебатински.

Прошел еще целый месяц, прежде чем Жебатински решился отправиться к адвокату. Он убеждал себя, что всегда сможет еще раз изменить имя, получить свое старое назад.

Нужно попробовать, убеждал он себя.

Черт подери, это ведь не запрещено законом.

Генри Бренд просматривал папку страницу за страницей, он был профессионалом и посвятил Службе безопасности четырнадцать лет своей жизни. Ему не требовалось обращать внимание на каждое слово. Любое несоответствие, любая странность сами привлекли бы его внимание.

— Этот парень кажется мне абсолютно чистым, — сказал он.

Генри Бренд тоже был абсолютно чистым, большое симпатичное брюшко, розовое, тщательно выбритое, словно только что умытое, лицо. Точно тот факт, что ему приходится иметь дело с разного рода неблаговидными поступками, начиная от простого недомыслия и кончая возможным предательством, вынуждает его мыться чаще, чем это принято.

Лейтенант Альберт Квинси, который принес ему папку, был молод и исполнен чувства ответственности — он гордился тем, что является представителем Службы безопасности.

— Но почему Себатински? — настойчиво требовал он ответа.

— А почему бы и нет?

— Потому что это бессмыслица какая-то. Жебатински — иностранное имя, я бы и сам его изменил, но на что-нибудь англосаксонское. Если бы Жебатински сделал так, это было бы понятно, я бы даже и внимания на него не обратил. Но зачем менять «Ж» на «С»? Мне кажется, мы должны это выяснить.

— А его самого кто-нибудь спрашивал?

— Конечно. Естественно, в частной беседе. Я за этим проследил. Он говорил только, что ему ужасно надоело носить фамилию, которая начинается на последнюю букву алфавита [Z (Zebatinsky) — последняя буква английского алфавита].

— Почему бы и нет, лейтенант?

— Это возможно, но ведь он мог поменять имя на Сэндс или Смит, если ему уж так хотелось, чтобы его фамилия начиналась с «С». И вообще, коли парень так утомился от буквы «Ж», почему бы не изменить имя совсем и не взять букву «А»? Например… ну… Ааронс?

— Я бы сказал, что это не очень англосаксонское имя, — проворчал Бренд, а потом добавил: — Но ведь у нас ничего на него нет. Вряд ли мы можем предъявить ему обвинение только на том основании, что он хочет изменить фамилию, каким бы странным ни казалось нам его поведение.

У лейтенанта Квинси сделался ужасно несчастный вид.

— Ну-ка, выкладывайте, лейтенант, — проговорил Бренд, — у меня такое ощущение, что вас беспокоит что-то конкретное. Какие-то идеи? У вас есть теория относительно Жебатински? Признавайтесь, в чем дело?

Лейтенант нахмурился, светлые брови сошлись у переносицы, губы превратились в тонкую ниточку.

— Ну… проклятье, сэр, он же русский.

— Вовсе нет, — возразил Бренд. — Он американец в третьем поколении.

— Я хотел сказать, что у него русское имя.

Обманчиво мягкое выражение покинуло лицо Бренда.

— И снова ошибка, лейтенант. Это польское имя.

Лейтенант сердито вскинул руки, ладонями вверх.

— Какая разница!

Девичья фамилия матери Бренда была Вишевская, поэтому он повысил голос:

— Никогда не говорите этого поляку, лейтенант, — и, немного подумав, добавил: — Или русскому.

— Я только имел в виду, сэр, — лейтенант покраснел, — что поляки и русские находятся по другую сторону «железного занавеса».

— Кто же этого не знает?

— А у Жебатински или Себатински, неважно, как мы станем его называть, там могут быть родственники.

— Уже три поколения Жебатински живут в нашей стране. У него, конечно, могут быть там какие-нибудь троюродные братья. Ну и что из того?

— Само по себе это ничего не значит. Многие имеют там дальних родственников. Только вот Жебатински решил изменить имя.

— Продолжайте.

— Может быть, он хочет отвлечь внимание. Может быть, какой-нибудь троюродный брат Жебатински стал там слишком знаменит, и наш боится, что это помешает ему здесь, лишит его возможности продвижения по службе или еще что-нибудь в таком же духе.

— Изменение имени тут не поможет. Они же все равно останутся родственниками.

— Конечно, но он, возможно, думает, что это не будет так бросаться в глаза.

— Вы что-нибудь слышали о каком-нибудь Жебатински на той стороне?

— Нет, сэр.

— В таком случае вряд ли он очень знаменит. И откуда может наш Жебатински знать о нем?

— А почему бы ему не поддерживать связи со своими родственниками? Это, конечно, выглядело бы весьма подозрительно — он же физик-ядерщик.

Бренд снова и весьма методично просмотрел папку.

— По-моему, все это притянуто за уши, лейтенант. Очень маловероятно.

— А у вас есть какое-нибудь другое объяснение, сэр, почему он решил изменить свою фамилию именно таким образом?

— Нет. Согласен, я не могу этого никак объяснить.

— В таком случае, сэр, я считаю, нам следует немножко покопаться в этом деле. Поищем человека по имени Жебатински там, у них, и посмотрим, можно ли как-нибудь связать его с нашим. — Лейтенанту пришла новая идея, и он заговорил немного громче: — Возможно, парень решил изменить фамилию, чтобы отвлечь наше внимание от них. Ну, чтобы защитить их.

— Мне кажется, он добился прямо противоположного результата.

— Может быть, он этого не понимает, и все же такой мотив нельзя сбрасывать со счетов.

— Ладно, — вздохнул Бренд, — займемся этими Жебатински. Но если нам не удастся отыскать ничего определенного, закроем дело, лейтенант. Оставьте мне папку.

Когда информация наконец добралась до Бренда, он успел забыть о лейтенанте с его теориями. Получив список польских и русских граждан, носящих фамилию Жебатински, и их подробные биографии, он первым делом подумал: «А это еще что такое, черт возьми?»

Потом вспомнил, выругался про себя и принялся читать.

Начиналось все с американского Жебатински: Маршалл Жебатински (отпечатки пальцев прилагаются) родился в Буффало, штат Нью-Йорк (дата рождения, выписка из больничной карты). Его отец тоже родился в Буффало, мать в Осунго, штат Нью-Йорк. Родители его отца родились в Белостоке, Польша (дата въезда в Соединенные Штаты, дата получения гражданства, фотографии).

Семнадцать русских и польских граждан по фамилии Жебатински все до единого были потомками людей, которые примерно полвека назад жили неподалеку от Белостока. Можно предположить, что все они родственники, но ни в одном случае это не доказано определенно. (Статистические данные в Восточной Европе после Первой мировой войны собирались и хранились весьма недобросовестно, если вообще кто-нибудь этим занимался.)

Бренд просмотрел истории жизни современных Жебатински, мужчин и женщин (просто потрясающе, с какой тщательностью была проделана работа, наверное, русская служба безопасности работает так же). Бренда заинтересовала одна биография — брови тут же полезли вверх, он нахмурился. Отложил папку в сторону и продолжил изучение остальных. В конце концов сложил все папки в стопку, все, кроме той, которая заинтересовала его, и, задумчиво глядя вдаль, долго постукивал аккуратным, ухоженным ногтем по своему столу. Потом неохотно отправился звонить доктору Полу Кристову из Комиссии по атомной энергии.

Доктор Кристов слушал его с каменным выражением на лице. Только время от времени касался мизинцем носа, напоминающего огромную картофелину, словно хотел смахнуть крошечную пылинку. У него были стального цвета седые волосы, коротко остриженные и весьма немногочисленные.

— Нет, я ничего не слышал о русском Жебатински. Впрочем, я и об американском ничего не слышал, — признался он.

— Ну, — Бренд почесал висок, — лично я не думаю, что в этом что-то есть, но мне не хочется откладывать в сторону расследование. На меня наседает один молодой лейтенант — вы же знаете, они бывают весьма настырными. В мои планы совсем не входит отчитываться перед комиссией конгресса. Кроме того, один из русских Жебатински, Михаил Андреевич, является физиком-ядерщиком. Вы уверены, что никогда о нем не слышали?

— Михаил Андреевич Жебатински? Нет… нет, никогда.

— Можно было бы посчитать все это простым совпадением, но выглядит оно как-то странно. Один Жебатински здесь и еще один Жебатински там, оба физики-ядерщики, а наш вдруг решает поменять фамилию на Себатински, причем ведет себя чрезвычайно настойчиво. Ни за что не соглашается на другое написание. Требует: «Пишите мое имя через „С“». Этого вполне достаточно, чтобы некий подозрительный лейтенант, которому всюду мерещатся шпионы, оказался на минуточку прав… И вот еще что странно: русский Жебатински около года назад неожиданно куда-то исчез.

— Его казнили! — уверенно проговорил доктор Кристов.

— Может быть. При обычных обстоятельствах я бы именно так и подумал, хотя русские не глупее нас и не убивают физиков-ядерщиков в ситуациях, когда тем можно сохранить жизнь. Существует другая причина, по которой физик может неожиданно пропасть из виду. Надеюсь, нет необходимости объяснять вам, что это за причина.

— Исследования, сверхсекретные. Вы это имеете в виду?

— Если рассматривать все в совокупности, добавить сюда интуицию лейтенанта… Знаете, у меня появились определенные сомнения.

— Ну-ка, дайте мне эту биографию! — Доктор Кристов потянулся за листком бумаги и дважды внимательно прочитал написанное. Покачал головой, а потом сказал: — Нужно проверить в «Статьях по ядерным исследованиям».

«Статьи по ядерным исследованиям» занимали целую стенку в кабинете доктора Кристова, где микрофильмы лежали в аккуратных маленьких ящичках.

Представитель Комитета по атомным исследованиям занялся проектором, а Бренд призвал на помощь все терпение, которое только имелось у него в наличии.

— Некий Михаил Жебатински был автором и соавтором дюжины статей, напечатанных в советских журналах за последние шесть лет. Сейчас найдем эти статьи и посмотрим, что можно из них извлечь. Вряд ли это что-нибудь серьезное.

Селекторное устройство отобрало нужные микрофильмы. Доктор Кристов сложил их, потом запустил в проектор, и вдруг у него на лице появилось удивление:

— Как странно…

— Что странно? — спросил Бренд.

Доктор Кристов откинулся на спинку кресла.

— Пока еще рано что-либо говорить, но не могли бы вы достать мне список имен других физиков-ядерщиков, пропавших из виду в Советском Союзе за последний год?

— Иными словами, вам удалось кое-что нащупать?

— Не совсем. По крайней мере, сами эти статьи мне ни о чем не говорят. Только вот если рассматривать их с точки зрения секретного исследования и учесть подозрения, которые вы во мне поселили своими вопросами… — Он пожал плечами. — Пока ничего конкретного.

— Может, расскажете, что у вас на уме? — серьезно проговорил Бренд. — Я ведь могу составить вам компанию — будем вдвоем чувствовать себя идиотами.

— Ну, если вам так хочется… Существует возможность, что этот человек заинтересовался гамма-излучением.

— Разъясните.

— Если удастся создать экран против гамма-лучей, можно будет построить индивидуальные убежища, которые будут защищать от радиоактивных осадков. Вы же должны знать, что главную опасность представляют именно радиоактивные осадки. Водородная бомба может уничтожить город, а вот осадки в состоянии покончить с населением на огромных территориях.

— А мы занимаемся подобными исследованиями? — быстро спросил Бренд.

— Нет.

— И если они получат такой экран, а мы нет, они смогут уничтожить Соединенные Штаты, потеряв, скажем, всего десять городов?

— Ну, это дело далекого будущего… Кроме того, на чем основаны наши с вами подозрения? На том, что какой-то человек решил изменить одну букву в своей фамилии.

— Ну хорошо, предположим, я спятил, — согласился Бренд. — Но я не собираюсь закрывать это дело на данном этапе. Только не на данном этапе. Я достану вам список исчезнувших физиков, даже если мне придется слетать за ним в Москву.

Бренд достал список. Они с доктором Кристовым внимательно просмотрели работы этих физиков. Собрали всех членов Комиссии, а потом лучших физиков-ядерщиков страны. Доктор Кристов ушел с ночного заседания, которое посетил сам президент.

Его поджидал Бренд. У обоих был измученный вид, в последнее время они явно недосыпали.

— Ну? — спросил Бренд.

— Большинство с нами согласны, — кивнул Кристов. — Кое-кто еще сомневается, но большинство согласны.

— А вы? Вы уверены?

— Я ни в чем не уверен, но вот что я вам скажу: гораздо легче поверить в то, что русские работают над защитой от гамма-лучей, чем в то, что все обнаруженные нами данные никак не связаны между собой.

— Приняли решение, что и мы должны заняться такими же исследованиями?

— Да. — Кристов попытался пригладить свои короткие, похожие на щетину волосы. — Мы собираемся уделить этой проблеме самое серьезное внимание. Изучив работы тех физиков, что исчезли с горизонта, мы сможем быстро догнать русских. Может быть, нам даже удастся их обойти… Они, естественно, узнают о том, чем мы занимаемся.

— Ну и отлично, — сказал Бренд. — Пусть узнают. Тогда не станут на нас нападать. Не думаю, что будет правильно отдать им десять наших городов, чтобы взамен получить десять их; если им станет известно, что мы изобрели защитный экран — замечательно.

— Только не слишком рано. Мы же не хотим, чтобы они обо всем узнали слишком рано. А как насчет американского Жебатински-Себатннски?

Бренд покачал головой:

— Он никак со всем этим не связан, мы ничего не нашли — пока. О Господи, мы искали, тут вы можете не сомневаться! Я, естественно, с вами согласен. Сейчас он находится в весьма неподходящем месте, и мы не можем себе позволить, чтобы он там оставался, даже если он и абсолютно чист.

— Но и выбросить его с работы просто так, без причины, мы тоже не можем, потому что тогда у русских возникнут подозрения.

— У вас есть какие-нибудь идеи?

Они шли по пустому, длинному коридору в сторону лифта, было четыре часа утра.

— Я интересовался его деятельностью, — сказал доктор Кристов. Жебатински хороший работник, лучше многих, но недоволен своим положением. Он не создан для работы в команде.

— И что?

— Этот человек скорее подходит для академической карьеры. Если мы сможем устроить так, что какой-нибудь большой университет предложит ему преподавать физику, он с удовольствием согласится. Там он будет занят интересным делом, а мы вытащим его из «неподходящего» места. Кроме того, мы сможем за ним присматривать, да и вообще, это будет настоящее продвижение по службе. И русские ничего не заподозрят. Ну как?

— Отличная идея, — согласился Бренд. — Звучит великолепно. Доложу шефу.

Они вошли в лифт, и только тут Бренд подумал о том, к какому забавному повороту событий привело желание человека поменять одну букву в своей фамилии.

Маршалл Себатински был так взволнован, что с трудом мог говорить.

— Клянусь, понятия не имею, как все это произошло, — сказал он жене. — Я был уверен, что меня и не замечают… О Господи, Софи, адъюнкт-профессор, преподаватель физики в Принстоне. Ты только подумай!

— Может быть, это благодаря твоему выступлению на заседании Американской ассоциации физиков? — предположила Софи.

— Сомневаюсь. Доклад стал таким тоскливым после того, как его раскритиковали все, кому не лень, в нашей группе. — Он щелкнул пальцами. — Это, наверное, Принстон меня проверял. Вот именно. Знаешь, за последние полгода мне пришлось заполнить целое море анкет, да и разные интервью, о целях которых мне не говорили. Честно говоря, я уже решил, что попал под подозрение и меня вот-вот обвинят в шпионаже… а на самом деле мной заинтересовался Принстон! Надо сказать, они делают свою работу весьма тщательно.

— А может, дело в твоем имени, — сказала Софи. — Я имею в виду, что ты поменял фамилию.

— Ну вот теперь ты увидишь. Наконец-то моя профессиональная жизнь будет принадлежать только мне. Уж я развернусь! Как только у меня появится возможность работать без… — Он неожиданно замолчал и повернулся к жене: — Имя! Ты имела в виду «С»?

— Ты ведь получил это предложение после того, как поменял фамилию, разве не так?

— Ну, по правде говоря, далеко не сразу. Нет, это наверняка лишь совпадение. Я и раньше тебе говорил, что выбросил на ветер пятьдесят долларов исключительно ради того, чтобы ублажить тебя. Господи, каким идиотом я себя чувствовал последнее время, настаивая на том, чтобы мою фамилию теперь писали с этой дурацкой буквы «С».

Софи немедленно бросилась в атаку:

— Я не заставляла тебя, Маршалл. Просто предложила, и все, я ни на чем не настаивала. И не надо утверждать, что это все из-за меня. Кроме того, получилось-то как нельзя лучше. Я не сомневаюсь, что дело в твоем имени.

— По-моему, это предрассудки, — снисходительно улыбнулся Себатински.

— А мне наплевать, как ты это называешь, ты ведь не собираешься менять фамилию назад?

— Ну нет, зачем? Мне с таким трудом удалось приучить всех писать ее с буквы «С», что я даже боюсь подумать о том, что придется возвращать все назад и, следовательно, подвергнуться новым страданиям. Может быть, следовало взять фамилию Джонс, а? — Он истерично рассмеялся.

Но Софи была совершенно серьезна.

— И думать забудь.

— Да ладно, ладно, я пошутил. Знаешь, зайду-ка я к тому старикашке как-нибудь на днях, скажу, что все получилось, и дам ему еще десятку. Ну, довольна?

Себатински был настолько счастлив, что на следующей неделе отправился выполнять свое обещание. На этот раз он не стал одеваться так, чтобы его никто не узнал. Был в очках, своем обычном костюме и без шляпы.

Подходя к лавке, он даже что-то тихонько мурлыкал себе под нос, а увидев женщину с измученным тоскливым лицом, толкающую перед собой коляску с близнецами, галантно отошел в сторону и уступил ей дорогу.

Положил ладонь на ручку двери, но она почему-то не поддалась дверь была закрыта на замок. Пыльная, потускневшая табличка с надписью «Нумеролог» исчезла, Себатински заметил это только сейчас, когда принялся разглядывать дверь, на которой теперь красовалась другая надпись на бумажке, уже слегка пожелтевшей на солнце и истрепанной ветром: «Сдается».

Себатински пожал плечами. Ну что же, он ведь попытался.

— Что?

— А, да ладно. Вот оно все здесь, перед тобой. Посмотри, я сделал это специально для тебя.

— Сдаюсь, — неохотно сказал Местак. — Стимул класса Р.

— Значит, я победил. Ну же, признай!

— Как только Наблюдателю об этом станет известно, нам обоим не поздоровится.

Хэраунд, который изображал старого нумеролога на Земле и еще не очень пришел в себя от облегчения, что перестал им быть, сказал:

— Когда ты заключал со мной пари, тебя это не очень беспокоило.

— Ну, я был уверен, что ты не настолько глуп, чтобы заниматься подобными вещами.

— Фу, кончай расходовать энергию попусту! Кроме того, чего беспокоиться? Наблюдатель в жизни не заметит стимул класса Р.

— Может, и не заметит, зато он обязательно обратит внимание на эффект класса А. Эти телесные будут тут и через дюжину микроциклов. Наблюдатель обязательно обратит на них внимание.

— Проблема заключается в том, Местак, что ты не хочешь платить. Вот и придумываешь всякие причины.

— Да заплачу я тебе! Вот посмотришь, что будет, когда Наблюдатель узнает, что мы с тобой взялись за проблему, решать которую нам никто не поручал, да еще и внесли недозволенное изменение. Конечно, если бы мы… — Он замолчал.

— Ладно, — сказал Хэраунд, — вернем все обратно. Он ничего и не узнает.

Энергетическое облако Местака засветилось ярче, в нем появился плутоватый блеск.

— Тебе понадобится другой стимул класса Р, если ты хочешь, чтобы он ничего не заметил.