К вопросу о цене баварского пива

В 1994 году в США сняли фильм «Специалист». Я не буду пересказывать его сюжет, но сцена, которой он начинается, весьма характерна и показательна для того, о чём речь пойдёт дальше, её я вкратце и изложу.

Итак, два спеца-взрывника из ЦРУ должны ликвидировать «плохого парня», взорвав его автомобиль. Однако, когда настаёт время «Ч», оказывается, что вместе с главной мишенью едет маленькая девочка и главный герой (его играет Сильвестр Сталлоне) решает взрыв отменить. Его антагонист, однако, с этим не соглашается и доводит дело до конца. Погибают и наркодилер, и девочка, и водитель с охранниками…

Сильвестр Сталлоне

…Один непременный нюанс – герой должен действовать в точном соответствии с моралью, которая принята в мире мягких кресел и диванов, в противном случае, если зрителю покажут, как это происходит на самом деле, он очень обидится, а критики признают фильм совершенно неправильным.

Кто-то спросит, мол, и к чему сие вступление? А к тому, что создаётся впечатление, будто у нас из реальной истории войны пытаются сделать нечто похожее на подобный фильм? И этот фильм будет признан правильным только при том раскладе, когда главный герой, а им по определению является И. В. Сталин, всех спасёт, соблюдая при этом вышеупомянутую мораль? А поскольку в реальной жизни это, мягко говоря, не всегда возможно, то некоторые люди считают допустимым признать эту войну неправильной войной.

И. В. Сталин

Так, к примеру, у нас в крайнее время стали появляться и высказываться мнения, дескать, в Великой Отечественной войне погибло слишком много людей. Да, это так, спорить с этим нельзя, другой вопрос, а почему это ставят в вину Советскому правительству и лично Сталину?

Почему, когда их действия оцениваются с точки зрения морали, то как-то забывается тот факт, что в этой войне нам противостояла сила, у которой моральная составляющая отсутствовала напрочь? Иными словами, морали не было вообще. Никакой. Ни в каком виде.

В качестве сравнения тут больше всего подходят марсиане из «Войны миров» Герберта Уэллса. Им, если кто запамятовал, наша планета глянулась именно что в качестве необходимого жизненного пространства, а населявшие её люди выглядели лишь ненужной фауной, подлежащей истреблению.

Впрочем, пардон, ещё и богатым источником пищи. В соответствии с этим марсиане и поступали. Именно так поступали и гитлеровцы.

Коллективная фотография военнослужащих вермахта. На вытащенной из школьного класса доске – квинтэссенция нацистской философии: «Русский должен умереть, чтобы мы жили»

Посмотрите на дату. С начала войны прошло чуть больше трёх месяцев. Это не сорок второй, не сорок третий годы, когда немцы уже познали вкус неудачной войны, и их стало лихорадить. Здесь же они – победители, которые торжественно маршируют по захваченной земле. Мы ещё ничего им не сделали.

Анита Мейсон

В романе «Ангел Рейха» британской писательницы Аниты Мейсон, повествующем о лётчице люфтваффе Ханне Рейч есть такие строки:

«…И Эрнст рассказал мне. Он рассказал мне все, что узнал от Плоха. Я неподвижно сидела в кресле, а Эрнст тихим ровным голосом рассказывал об ужасах, недоступных человеческому пониманию. О людях, которых убивают как скот – систематически и хладнокровно – только потому, что они не той национальности.

Об оврагах, которые используют в качестве могил; о целых местностях, превратившихся в огромные кладбища; о массовых убийствах, когда смерть отдельного человека теряет значение.

О бульдозерах, которые снова и снова разравнивают землю, уминая груды разлагающихся тел. Он сказал, что эту работу выполняют не только люди Гиммлера, но также военнослужащие строевых частей. Плох ясно дал понять, сказал он, что это не какое-то чудовищное отклонение от плана. Это и есть план…»

Телфорд Тейлор

Заместитель главного обвинителя со стороны США на Нюрнбергском процессе Телфорд Тейлор в своём выступлении сказал следующее:

«…Зверства,
совершённые вооружёнными силами и другими организациями Третьего Рейха на Востоке, были такими потрясающе чудовищными, что человеческий разум с трудом может их постичь. Почему все эти вещи случились? Я думаю, анализ покажет, что это были не просто сумасшествие и жажда крови. Наоборот, налицо имелись метод и цель.

Эти зверства имели место в результате тщательно рассчитанных приказов и директив, изданных до или во время нападения на Советский Союз и представляющих собой последовательную логическую систему…»

Так тогда писали и говорили англичане и американцы. Мы же, к настоящему времени, упустили для себя нечто очень важное.

Мы разбирали и обсуждали справедливость оперативных и тактических решений командования РККА и Вермахта, подсчитывали соотношение сил, сравнивали тактико-технические данные оружия и техники, восхищались изысканностью многоходовых разведывательных операций. Мы так увлеклись всем этим, что забыли о том, что это была за война, мы стали относиться к ней как к обычной войне, одной из многих в истории нашей Родины, и эта потеря – самая важная, самая катастрофическая, сравнимая с ужасом поражений лета и осени сорок первого.

Эта потеря самая опасная для нас, потому что война, которая завершилась семьдесят лет назад, не была обычной войной – это была война на уничтожение нашего народа.

Руководство Третьего Рейха рассчитывало к осени сорок первого года оккупировать европейскую часть Советского Союза и приступить к ее освоению, методы которого планировались с истинно немецкой педантичностью столь же детально, как и военные операции.

Выполнить план «блицкрига» полностью нацистам не удалось, но они, хоть и частично, смогли претворить в жизнь заблаговременно спланированные мероприятия по обезлюживанию оккупированной территории. Жестокость оккупационного режима была такова, что, по самым скромным подсчётам, каждый пятый из оказавшихся под оккупацией семидесяти миллионов советских граждан не дожил до Победы.

Йозеф Геббельс

Здесь очень уместно вспомнить о «катынском деле». Это детище рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса пережило своего творца на многие десятилетия. Он мог бы гордиться этой историей – его самого давно уже нет на свете, а она живёт. Мало того – она приносит всё новые плоды, даёт пищу для многочисленных спекуляций, инсинуаций и тому подобной мерзости. Удивительно – но это факт. Конечно, для этого многим людям пришлось очень постараться, но всё равно – удивительно.

Во-первых, то, что эти несколько тысяч (число колеблется от четырёх до двадцати тысяч, ведь точных данных как не было, так и нет) человек вообще были замечены в кровавом месиве той войны. Только в Смоленске гитлеровцы по самым осторожным подсчётам уничтожили 135 тысяч мирных жителей и военнопленных – о них кто-нибудь кричит?

А с какой стати, впрочем, это вообще делать? В современной западной истории войны, к которой многие тяготеют и в России, этих людей как бы и нет вовсе. Единственные её зверства – это уничтоженные гитлеровцами евреи да изнасилованные советскими солдатами немки. Ну, разумеется, ещё поляки в Катыни.

«Польша теперь принадлежала немцам целиком, – пишет французский историк Ален Деко. – То, что происходило там в это время, относится к самым чудовищным страницам истории последней войны. Наверное, ни одна оккупированная страна не страдала от оккупантов так, как Польша».

Ален Деко

Что, и в самом деле? Нигде и ничего страшнее не было? Или г-н Деко, как многие западные историки, бессознательно ограничивает театр Второй мировой войны советской границей? А что расположено за ней, восточнее? Видимо, как в известном анекдоте: «дальше – тундра». Вот ещё из Деко:

«Гитлеровские войска дошли почти до Москвы, и там… их парализовала суровая русская зима».

Воистину: «по тундре, по широкой дороге» шла немецкая армия, пока не упёрлась в сугроб, да так и осталась.

Да уж, редко когда европейская цивилизация так откровенно являла свою расистскую сущность.

Во-вторых, есть ещё и этическая составляющая. Давайте вспомним один неудобный нюанс: а кто избавил поляков от Гитлера? Сколько успели истребить немцы в Польше – четверть населения?

При этом панове ляхи ведут себя так, как будто именно Советский Союз подряжался спасать их от Гитлера, получил за это полновесным золотом, обязательств своих не выполнил, да ещё и офицеров перестрелял.

Так вот – ничего подобного не было! Имелся лишь пакт о ненападении, который, кстати, даже и нарушен не был. Тем не менее, нам теперь позволено только покаянно головами кивать, ибо поляки хоть худые, да европейцы, а эти, за восточной границей – Азия, звери-с…

В начале 20-х Гитлер в своей книге «Майн кампф» сформулировал будущие геополитические устремления Германии и на редкость последовательно придерживался их впоследствии, углубляя и развивая так, что к началу 40-х годов это была уже законченная, теоретически обоснованная политика.

Надо очень хорошо осознавать такой аспект той эпохи (впрочем, актуален он и сейчас) – само понятие жестокости было разным. Очень жёстко и наглядно это показано в интервью петербургского священника Вячеслава Харинова, который всерьёз занимается историей войны.

Отец Вячеслав Харинов

В одном из своих интервью он говорит следующее:

«…Помню встречу с одним старым немецким офицером, будто вышедшим из карикатурного советского фильма про фашистов: весь такой сухопарый, характер нордический… Он мне сказал:

«А у меня никакого раскаяния перед русскими нет. Иван воевал очень жестоко. Мы всю Европу прошли, соблюдая Женевскую конвенцию. Но когда вступили в Россию, наш санитарный батальон тут же вырезали подчистую: русские зарезали раненых и фельдшеров, словно баранов. После этого командование, которое до того на Ленинградском фронте сдерживало нас, сказало: ответим русским тем же! Больше пленных не берем. Через месяц мы уже сами не могли остановиться».

На меня эти слова старого фашиста крепко подействовали. Я не знал, чем ответить на этот жуткий упрёк…»

Вот она – разница между нами и ими. Русский священник, который прекрасно знает, что творили немцы на оккупированной советской земле, не задаётся вопросом – а что же увидели наши бойцы перед тем, как вырезать немецкий санбат? Выжженные деревни с заживо сожжённым населением?

Порезанные из пулемётов семьи комсостава? Замученных женщин и закопанных живыми детей? Повешенных или посаженных на колья военнопленных? Он даже не обращает внимание собеседника на то, что наши солдаты не замучили, а просто зарезали немецких раненых. Они не вспарывали им животы, не выкалывали глаза, не закапывали и не жгли заживо. Он чувствует вину даже за это. Но потом…

«…Но потом, слава Богу – объявился свидетель с противоположной стороны. Мой прихожанин Михаил рассказал, как на десятый день войны в Новгороде купался вместе с другими детьми в прудах близ города. Вдруг в небе появился самолет, и немецкий лётчик на бреющем полете начал расстреливать ребятишек из пулемета.

Они обезумели от ужаса. Один закричал: прыгайте в воду, другой – нет, лучше бежим к кустам! Самолет сделал круг и вернулся. Этот мой прихожанин, Михаил, видел лицо этого пилота и сказал, что не забудет его до самой смерти. Как не забудет вид своего дружка, мальчишки, лежавшего в пыли с простреленной головой. И маленькую девочку, крутившуюся на земле от боли. Она повторяла «мамочка, мамочка» и прижимала руки к окровавленному животу…»

Прервёмся ненадолго. Когда гитлеровцы на оккупированной территории уничтожали мирное население, они любили такой изыск: выпустить приговорённому четыре пули в живот и оставить умирать. Это называлось «эсэсовский квадрат».

Вот один из многочисленных снимков, которые так любили делать немцы, они потом стали неопровержимыми доказательствами их злодеяний. Попадать в плен с подобными снимками в кармане было непростительной глупостью, но это так, к слову. Здесь я прошу посмотреть на униформу палачей – это не эсэсовцы, это не полицаи, это даже не ваффен-СС, это Вермахт.

Вот, кстати, вопрос, много ли подобных снимков известно миру с немецкими солдатами и мирными жителями в роли жертв? Если кому-то таковые известны – поделитесь…

Продолжим читать интервью:

«Потом его вместе с матерью усадили на баржу. Были сшиты из простыней полотнища, на них нарисованы красные кресты, и три баржи, гружённые женщинами и детьми, двинулись по реке. Тут налёт немецкой авиации – бомбы кидали точно на кресты. Запертый в трюме, он слышал крики и стоны с палубы…»

Этот рассказ совсем не так невероятен, как может показаться на первый взгляд. Естественно, если сбросить на баржу тяжёлую фугасную бомбу, то она очень быстро затонет. Но у немцев имелись и лёгкие противопехотные бомбы, и, судя по всему, это были как раз они.

Но и в самом деле, немецких асов очень даже можно понять: бомбить и расстреливать безоружные баржи и колонны беженцев легко, весело, а главное – безопасно. Войсковые колонны прикрыты зенитками, да и солдаты палят по пролетающим самолётам из всего, что есть в наличии, а пуля из трёхлинейки или «дегтяря», всаженная в мотор или бензобак, а то и в кабину пилота…

Вот, кстати, ещё вопрос, много ли раз наши самолёты в Германии обстреливали из пулемётов колонны беженцев? Может тому есть свидетели – откликнитесь…

Но вот прихожанин отца Вячеслава продолжает свой рассказ:

«…Они с матерью добрались тогда до Урала, осели в одном из городков. Михаил вспоминал: «Я мечтал увидеть только одного человека на земле – того лётчика». Однажды в городке несколько бараков оцепили колючей проволокой. Пошёл слух, что там собираются открыть лагерь для военнопленных, и вскоре их действительно привезли. После школы Михаил ходил туда и подолгу стоял около проволоки, вглядываясь в лица пленных.

Конечно, того немца он не встретил. Как-то мать дала ему кусок хлеба и сказала: «Отнеси, брось пленным за проволоку, говорят, они там голодают. Многие наши женщины подкармливают их. Иди!»

Он пошёл послушно с этим хлебом, встал у колючей проволоки. Немцы с той стороны смотрели, ждали, когда он кинет хлеб. А он не мог! Он сказал мне: «У меня руки стали как каменные. Я не мог их поднять. Вернулся домой, сказал – я не могу…»

Нет, те, кто побывал в Германии тоже вспоминают многое по разному и в этих воспоминаниях встречаются случаи, когда немцы помогали русским пленным, даже подкармливали их. В основном это касалось тех, кто работал вместе с немцами на производстве, особенно в женских цехах.

Есть совершенно замечательный рассказ об одном заводе, где немецкие женщины приносили русским еду, одежду, а надзирательница относилась к ним скорее как пионервожатая в отряде, чем как немка-охранница. Да-да, такой рассказ есть. В единственном числе. А типичные воспоминания, как правило, выглядят следующим образом:

«…Нас гонят по улице небольшого рурского городка… По тротуару идут две нарядные молодые женщины с нарядными детьми. Дети кидают в нас камни, и я жду, когда женщины или полицейские остановят их. Но ни полицейские, ни женщины не говорят им ни слова…»

Я очень прошу, приведите мне хотя бы один пример, когда немецкие матери посылают детей кидать хлеб советским военнопленным за проволоку – и я возьму все свои жестокие слова обратно, мне совсем не нравится признавать тот факт, что хотя все люди и произошли от Адама и Евы, но народы все-таки разные…

Русские солдаты тоже имели опыт расправ с мирным населением. Это происходило, к примеру, во время Гражданской войны – хотя детишек всё же почти не трогали, исключением были головорезы атамана Семёнова, да события в казачьих регионах.

Прошло двадцать пять лет и подобные случаи насчитывались единицами – при том, что наши солдаты видели и украинские рвы, и белорусские гари, и детские концлагеря, и многое другое. Это к вопросу о том, что сталинский СССР был «империей зла»…

Следует понимать, что война сама по себе – это очень жестокая вещь. Поэтому, говорить о том, что одна сторона лучше, а другая хуже, как правило – некорректно. Как правило – но не в этом случае.

Есть ведь рассказы и иного рода. Вспоминают немецких солдат, делившихся своим пайком с русскими детьми, защищавших местное население от собственных сослуживцев. Есть и рассказы о жестокости наших по отношению к немцам. Но вот пропорции – один к ста, один к тысяче…

Вот, кстати, и ещё один вопрос – много ли имеется снимков, подобных этому, где полевая кухня – немецкая и действие происходит но оккупированной территории СССР?

И. В. Сталин очень долго не уставал повторять, что немцы – это народ высокой культуры и очень многие люди в СССР с этим были вполне согласны.

Известны настроения и случаи, когда бойцы РККА не хотели стрелять в солдат Вермахта, полагая последних братьями по классу, обманутых гитлеровской властью, которым надо разъяснить положение вещей, и они повернут оружие против нацистов.

Но такие настроения довольно быстро прошли и поспособствовали этому во многом сами немцы. В конце концов, это признал и Сталин. Уже 6 ноября он перестал отделять их от фашистов. Выступая на митинге в честь 24-ой годовщины Октябрьской революции, Сталин иногда употребляет термин «немецко-фашистские захватчики», но в основном в этой мало цитируемой речи звучит: немцы, немцы, немцы…

«… И эти люди, лишённые совести и чести, люди с моралью животных, имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации… Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они её получат…

Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей родины в качестве её оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам!..»

Я повторюсь – перед Сталиным встала задача, которая едва ли часто выпадала главе государства в мире людей – война с противни-ком, который прямыми приказами своего руководства полностью был лишён каких бы то ни было морали, чести, этики.

Нет, в античные времена правители тоже иной раз приказывали своим армиям уничтожать все живое, но тогда мораль, честь и этика были совсем другими, и в них подобные деяния вполне вписывались.

Это лишний раз подтверждает правоту известного английского историка и философа Р. Д. Коллингвуда, который утверждал, что личность любого мало-мальски значимого исторического деятеля следует рассматривать непременно с учётом времени, в котором он жил и работал, а также конкретных исторических условий.

Робин Джордж Коллингвуд

Вспомним значение слова «эксцесс». Как правило, под ним понимается острая и нежелательная ситуация, нарушающая обычный порядок или крайнее проявление, злоупотребление или излишество в чём-либо.

То есть, нормальная военная ситуация выглядит следующим образом: командование и политическое руководство устанавливают некие правила, в которых говорится кого и при каких обстоятельствах надо щадить, а в процессе исполнения эти правила то и дело нарушаются, что и является эксцессом.

Как правило, виновные в таких эксцессах подлежат наказанию. В случае германской агрессии против СССР мы наблюдаем обратную картину: политическое руководство даёт директиву на тотальное истребление целых социальных групп, а эксцессы заключаются в том, что в ходе исполнения данной директивы кого-то всё-таки щадят.

Кстати, когда исследователи говорят о жестокостях гитлеровских оккупантов на нашей территории, то они совершенно напрасно называют их беспримерными. Да, они резко выбиваются из правил ведения войны на территории Европы. Но они прекрасно вписываются в другой ряд – в правила ведения колониальных войн.

Цивилизованные белые колонизаторы – англичане, французы, голландцы, испанцы, португальцы – на захваченных ими землях Азии, Африки и Америки вели себя именно так по отношению к местному населению. Другой вопрос, что европейская история не рассматривает эти войны как полноценные. Сказать, почему или догадаетесь сами? Да потому что велись они с неполноценными людьми, с недочеловеками, с унтерменшами.

Именно в этом кроется причина того, что всячески смакуя имевшие место жестокости РККА в Германии, нынешние европейцы и американцы, в упор не хотят видеть несравнимо больших жестокостей гитлеровских войск в СССР. Любые сравнения тут неуместны, ибо мы для них были, есть и будем недочеловеками. Они – люди, а мы – унтерменши. Без разницы, даже если Европа и США будут сидеть по горло в дерьме, а Россия летать на Луну и Марс и кормить своих жителей на завтрак черной икрой – ничего не изменится. Это не лечится.

Это и в самом деле – война миров. Впрочем, героям Уэллса было проще. Марсианин до самого конца оставался марсианином, а немцы, попадая в руки наших солдат, моментально превращались в людей, к которым, несмотря ни на что, приказано было относиться так, как принято на цивилизованной войне.

Нет, сами они в воспоминаниях, конечно, пишут, что отношение было ужасным и варварским. К счастью, они приводят факты этих самых ужасов. Так, к примеру, в «страшном сибирском лагере», который, на самом деле, расположен в Коми АССР, немцы-заключённые имели отдельные кровати (поднимите мне веки и покажите такую роскошь в наших лагерях), а нормы питания для них были такими же, как и для русских зэков. Исключением был разве что 1946 год – но тогда голодали все.

Охранник мог ударить пленного (есть сведения, что в Германии в 1945 году охранять пленных назначали солдат, которые имели личные счёты с врагом – в основном тех, чьи семьи погибли на оккупированной территории и уж, наверное, было не без эксцессов), но систематических издевательств не было, и уж точно никого не вешали, не жгли и не закапывали заживо, не распинали в наказание на столбах лагерного ограждения, не проводили медицинских опытов…

Ну, а то, что при общем голоде и разрухе их кормили и содержали не лучше, чем местное население… а почему, собственно говоря, в Советском Союзе был голод? Что, немецкие солдаты тут совсем уже ни при чём?

Но вернёмся снова на войну. В тот долгожданный день, когда солдаты Красной Армии вступили на землю Рейха.

Они прошли по обугленной, практически мертвой земле.

Все эти годы они дрались и выживали с одной мыслью – отомстить за погибших друзей, за обесчещенных жен, за детей, лишённых детства, за мечты, которые не сбылись, за надежды, которые были втоптаны в грязь немецкими сапогами.

Они шли через огонь и смерть с одной целью – добить фашистского зверя в его собственном логове.

За страшные годы войны слова «враги» и «немцы» стали для них синонимами; нацисты – проклятое семя: людоеды, поджигатели, человеконенавистники.

Германия – это страна, в которой было организовано серийное производство убийц и она должна была узнать всю меру горя.

Это племя дикарей, которое нужно ненавидеть.

Это позор истории человечества, который необходимо уничтожить.

Такова была твердая уверенность красноармейцев и они для этой уверенности имели все основания.

Этой уверенности придал выразительную художественную форму писатель Илья Эренбург. Его военные статьи и сегодня нельзя читать без волнения. Он писал:

«…Мы ничего не забудем. Мы идем по Померании, а перед нашими глазами разоренная, окровавленная Белоруссия. Мы и до Берлина донесем неотвязный запах гари, которым пропитались наши шинели в Смоленске и в Орле. Перед Кенигсбергом, перед Бреслау, перед Шнейдемюлле мы видим развалины Воронежа и Сталинграда.

Мы много говорили о прорыве ленинградской блокады. Думали мы при этом о самой блокаде, о наших детях, о погибших детях, которые, умирая, молили мать: крошку хлеба! Солдаты, которые сейчас штурмуют немецкие города, не забудут, как матери на салазках тащили своих мертвых детей. За мужество Ленинграда Ленинград уже вознагражден.

За муки Ленинграда Берлин еще ответит. …Теперь он скоро ответит – за все. Он ответит за немца, который порол беременных женщин в Буденовке. Он ответит за немца, который подбрасывал детей и стрелял в них, хмыкая: «Новый вид спорта…» Он ответит за немца, который жег русских женщин в Ленинградской области и хвастал: «Эти русские горят, как будто они не из мяса, а из соломы».

Он ответит за немца, который закапывал старых евреев живьем, так, чтобы головы торчали из-под земли, и писал: «Это очень красивые клумбы». Берлин ответит за все. И Берлин теперь не за горами…»

И. Г. Эренбург (справа)

До сих пор не существует вразумительного объяснения тому, что же тогда произошло. Чем объяснить тот факт, что Германия тогда осталась существовать и в ней остались живые немцы? Как понять, какие слова нашли тогда наши комиссары, и что творилось в душах наших солдат? Ведь если бы они захотели расправиться с немцами так, как те делали это у нас – от стариков до младенцев, – никакие приказы и никакие трибуналы их бы не удержали.

Если бы было принято решение вывезти из Германии всё, вплоть до ночных горшков, всех немок от 14-ти до 50-ти лет отдать для удовлетворения половых потребностей солдат и офицеров, всех мужчин, за исключением совсем маленьких детей, которых ещё можно воспитать в советском духе, отправить в трудовые армии для восстановления разрушенного в СССР, а неспособных трудиться бросить вымирать – вряд ли бы кто-то в мире очень сильно возмутился бы. Мы были бы в своём праве. Но мы этого не сделали. Скажу больше – мы и не могли этого сделать.

Ну не тот мы народ, который воюет с мирными людьми и мстит беззащитным.

Сегодня, размышляя над теми событиями, нельзя отделаться от впечатления, что весной 1945 года произошло чудо. Несмотря на пропагандистские вопли сегодняшних ревизионистов, несомненным остается один факт: немцы не испытали и сотой доли того ужаса, который их солдаты устроили на Востоке. Несмотря на отдельные эксцессы, жестко пресекавшиеся командованием, в целом Красная Армия относилась к населению Рейха на удивление лояльно.

Советский солдат со спасенной немецкой девчушкой в Трептов-парке – не пропагандистское преувеличение; это запечатленная в камне правда.

Тот же Илья Эренбург со страниц армейских газет призвал бойцов РККА к благородному милосердию:

«…Есть люди, и есть людоеды. Немцы брали детей и ударяли ими об дерево. Для воина Красной Армии ребенок – это ребенок. Я видел, как русские солдаты спасали немецких детей, и мы не стыдимся этого, мы этим гордимся.

Немцы жгли избы с людьми, привязывали к конским хвостам старух, бесчинствовали, терзали беззащитных, насиловали. Нет, мы не будем платить им той же монетой! Наша ненависть – высокое чувство, она требует суда, а не расправы, кары, а не насилия. Воин Красной Армии – рыцарь. Он освобождает украинских девушек и французских пленных. Он освобождает поляков и сербов. Он убивает солдат Гитлера, но не глумится над немецкими старухами. Он не палач и не насильник. На немецкой земле мы остались советскими людьми…»

Это не просто красивые слова, ведь по большому счёту, так всё и было. Ненависть к нацистам никуда не исчезала, но менее всего она была направлена на гражданских лиц.

Вот что ещё писал Илья Эренбург о сцене, которые видел в городе Растенбург в Восточной Пруссии:

«…Советский солдат колол штыком манекен из папье-маше в витрине разгромленного магазина. Кукла кокетливо улыбалась, а он колол, колол…
Я сказал: «Брось! Немцы смотрят…»
Он ответил: «Гады! Жену замучили…» – он был белорусом…»

И это отнюдь не проявление варварства: лишь психологическая невозможность вогнать штык в тело живой немки заставила его отыгрываться на манекене. А кухонные болтуны по этому поводу могут заткнуться.

Тех советских бойцов и командиров, которые нарушали приказы командования в части отношения к пленным и мирному населению могли не только расстрелять или отправить в штрафную часть. Зная сформированное войной отношение к жизни, смерти и солдатской чести, военно-полевые суды могли выбрать для оступившегося самое тяжёлое наказание, которое страшнее расстрела, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь, которое перечеркнёт его славное прошлое.

Это трудно, почти невозможно понять современному человеку, но вот всего один пример: рядового Квятковского за убийство пленного трибунал подверг этой самой страшной каре – у него отобрали награды.

Подтекст был один: ты не смеешь походить на этих!

Население Рейха не имело исчерпывающих сведений о том, что в течение долгих трех лет творили войска Вермахта и СС на советской земле. Однако и то немногое, что было известно, не позволяло надеяться на пощаду. Этот момент чётко осознавался очень многими. Вот что писал в дневнике один немецкий парень:

«…В полдень мы отъехали в совершенно переполненном поезде городской электрички с Анхтальского вокзала. С нами в поезде было много женщин – беженцев из занятых русскими восточных районов Берлина. Они тащили с собой все свое имущество: набитый рюкзак. Ничего больше. Ужас застыл на их лицах, злость и отчаяние наполняли людей! Еще никогда я не слышал таких ругательств… Тут кто-то заорал, перекрывая шум: «Тихо!»

Мы увидели невзрачного грязного солдата, на форме два Железных креста и золотой Немецкий крест. На рукаве у него была нашивка с четырьмя маленькими металлическими танками, что означало, что он подбил четыре танка в ближнем бою. «Я хочу вам кое-что сказать, – кричал он, и в вагоне электрички наступила тишина. – Даже если вы не хотите слушать! Прекратите нытье! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества.

Если победят другие – русские, поляки, французы, чехи и хоть на один процент сделают с нашим народом то, что мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!» В поезде стало так тихо, что было бы слышно, как упала шпилька…»

Нам трудно было отрешиться от ненависти, но не менее трудно немцам было увидеть в советских солдатах людей. Четыре года германский Рейх вел войну с омерзительными недочеловеками, ведомыми опьяненными кровью большевиками; образ врага был слишком привычен, чтобы сразу отказаться от него.

«Уже прошло полдня, как пришли русские, а я еще жива». Эта фраза, с нескрываемым изумлением произнесенная немецкой старухой, была квинтэссенцией немецких страхов. Пропагандисты доктора Геббельса добились серьезных успехов: прихода русских население боялось порою даже больше, чем смерти.

Офицеры Вермахта и полиции, знавшие достаточно о преступлениях, совершенных нацистами в СССР, стрелялись сами и убивали свои семьи. В воспоминаниях советских солдат есть масса свидетельств о подобных трагедиях.

Кстати, вот ещё один нюанс касательно мемуаров и общей темы. Что любопытно – наши, побывавшие в плену, вспоминают немцев по-разному, но неизменно как людей. А немецкие пленные воспринимают русских как виртуальные фигурки, или просто некую силу. Даже оказавшись в плену, они так и не смогли увидеть в нас существ, подобных себе. И это не единичный случай, а система. В любом положении мы оставались для них недочеловеками…

Вот так рассуждать о русском варварстве и европейской культуре можно долго, но пора уже завязать с этими баснями – ну сколько можно-то, в самом деле? Один мерзавец сказал, сто дураков повторили, и все население поверило. Культура – это не люстры, костюмы и мебель, и не ковры на мостовой, вымытой с мылом, культура – это совсем другое.

Вообще, на мой варварский взгляд, тот, кто делит человечество на «оберменшей» и «унтерменшей», о культуре должен помалкивать. Как говорится в известном анекдоте: или снимите крестик, или наденьте трусики…

И снова вернёмся в 1941 год. Перед тем как рассуждать о цене победы, надо очень хорошо понимать, что никакая цена не была чрезмерной. И сколько бы наших людей ни заплатило жизнью за победу, все равно цена не была слишком высока, потому что нам нечего было терять и не на что надеяться.

В статье были использованы материалы следующих произведений:

«Ленин – Сталин. Технология невозможного»

«Катынь. Ложь, ставшая историей»

Автор – Елена Анатольевна Прудникова…

…Несколько снимков, в качестве иллюстраций к материалу, подобный контент исчисляется тысячами единиц, об этом надо помнить.