«Вы что, не знаете? Теперь свобода!»
https://ic.pics.livejournal.com/colonelcassad/19281164/2221502/2221502_900.png
По просьбам читателей продолжаю публикацию интересных фрагментов из книги голландского военкора Грондейса.
Первая часть посвященная первой мировой войне и началу революции тут https://colonelcassad.livejournal.com/5294139.html, а разложению бывшей царской армии тут https://colonelcassad.livejournal.com/5295187.html
Фрагменты ниже посвящены поездке Грондейса на Дон к Корнилову и его впечатлениях от Добровольческой армии вплоть до его отъезда и попадания в плен к большевикам.
Старый казак разговаривал с революционным солдатом:
- Дураки вы! Не захотели с немцем сражаться! И что? Теперь в родных братьев стрелять будете! Много выиграли? Нет, не надо, не надо было бежать с фронта!
- Свобода этого требовала, товарищ.
- И никто не работает! Если не сеяли, что жать будем, лодыри вы беспробудные?! Только жрать и пить умеете. Вам бы домой скорей и землю пахать!
- Нет, я не хочу пахать землю! Я всю жизнь ее пахал, а потом три с половиной года кровь лил, не хочу больше ни земли, ни войны, (и обратившись ко мне) я хочу быть писателем!
Другой революционный солдат, глядя недобрым взглядом, допрашивал доктора:
- Сколько получаешь в месяц, товарищ?
- Сорок семь рублей.
- Сорок семь?! А я всего двадцать! Несправедливо!
Наступила ночь, а разговоры продолжались. Разговаривая солдаты возбуждались. Им всем хотелось грабить помещиков и уничтожать контрреволюционеров.
В удушающей духоте мне наконец удалось задремать, сидя своем чемодане, но громкие голоса вскоре меня разбудили Вокруг зажженной свечки сгрудилось несколько человек: двое кричали с искаженными лицами, добродушные крестьяне смотрели на них и посмеиваясь.
- Мы забрали и поделили зерно, – кричал один, – срубили и продали деревья, выгнали помещика, все в доме поломали, шкафы столы, картины – все!
Громкий хохот. Однако кто-то возразил:
- Ну и глупо! Буржуев убивать надо, а ломать-то все зачем. Забирать надо и пользоваться.
Разговор перешел на армию Корнилова.
- Пленных у нас не было. Брали офицера и расстреливали.
- Убивать их мало! Их надо в воду бросать! Живыми! В кипяток!
- Шкуру сдирать! Всю спину шомполами!
Разговор показался мне любопытным, и я позволил себе вмешаться.
- Мне рассказывали, что на австро-германском фронте солдаты продали неприятелю лошадей и пушки. Правда это? А сколько немцы заплатили за пушки и лошадей можете вы мне сказать?
- Вот у него спросите. Он должен знать, он командир полка.
Я взглянул на того, кого мне указали: солдата лет тридцати.
- И что ж, господин полковник, – спросил я под смех собравшихся, - много лошадей вы продали неприятелю?
- Сколько смогли. А что делать? Я хотел сначала румынам продавать, но они мало давали. Немцы мне дали по сто рублей за лошадь. :
Сразу же поднялся крик.
- Сто рублей! Как же нас-то обобрали!
Обобрали и еще как! Они своих лошадей продавали за 8, 5, 3 рубля. ля. Великолепных офицерских лошадей за 20 рублей… А лошадей туркестанского саперного батальона дешевле.
- А как пушки шли, господин полковник?
- Поначалу нашлись хитрецы, которые сумели продать свои пушки по 15 тысяч за батарею из шести трехдюймовых пушек и за 30 тысяч за тяжелую батарею. Но такой базар быстро кончился. В нашей дивизии немцы платили по тысячи рублей за пушку.
- Думаю, вы много еще чего продавали неприятелю?
- Да все подряд, что было в обозах – мыло, муку…
- В общем, полная ликвидация. А если бы мне захотелось знамя вашего полка, вы бы мне его продали?
- Почему нет? Триста рублей, если желаете. Это возьмете, мы другое сделаем.
- Дороговато за ваше знамя. Не стоит оно трехсот рублей.
Позже «полковник» мне сказал, что он вернулся с фронта, что он простой солдат! – с 27 тысячами рублей в кармане. И прогулял их за две недели с «женщинами».
Таких солдат, как эти новорежимные, не бывало еще на свете, они уникальны во всей мировой истории!
* * *
https://m.nkj.ru/upload/iblock/90c/90c51458d52112e658b52956c633a453.jpg
Троцкий в окружении офицеров штаба и матросов.
Стоило нашим казакам выйти на вокзале, где остановился поезд, как к ним тут же подходили неведомо откуда взявшиеся матрос и «рабочие»-агитаторы с горящими глазами и рублеными жестам
В запасе у них десять слов, три идеи, и они яростно твердят их настраивая и возбуждая толпу. Результат не замедлил сказаться: казаки перестали слушаться старших, начали грубить. Контакт между офицерами и солдатами нарушился. Больше никаких приказов, каждый делает, что хочет
* * *
Просидев тридцать шесть часов на стуле в комнате, набитой солдатами я С наступлением вечера наконец-то присоединился к эшелону полка донских казаков.
Толку от моего сидения было мало."Вольные сыны степей", одни наглее, другие потише, сошлись на том, что честь для них – пустой звук. Они охотно сдадут оружие.
Герои комической оперы.
* * *
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/49/Eizhen_Berg.jpg
Эйжен Августович Берг.
Едва я появился на вокзале в Александровске, солдаты меня арестовали и повели к комиссару вокзала, матросу Бергу.
Счастливый случай свел меня с настоящими военными руководителями революции. Сколько раз я спрашивал себя: каким чудом можно объяснить головокружительный успех революционных отрядов и их влияние на население? Меня, иностранца, отделяет от этих доморощенных
вождей бездна: социальное происхождение, образ мыслей, их недоверие к нам, наша симпатия к интеллектуалам. И с тем большим интересом я вслушивался в суровую речь одного из этих людей, сумевшего объединить аморфную разношерстную массу. Секрет этих опасных вождей прост: они следуют логике страстей, инстинктов и аппетита толпы.
Берг выходец из народа – сильный, суровый, безжалостный и решительный, при этом убежденный и готовый на все: тип революционера-романтика. Почему-то он проникся ко мне дружескими чувствами и рассказал свою жизнь. Сначала рабочий, потом матрос Балтийского флота, он мучительно страдал от суровой русской дисциплины, латыши не любят жить по чужим правилам. За антивоенную пропаганду в частях его посадили в крепость в Риге и, по его словам, приковали к стене. Его полные ненависти слова звучали жутковато: по всей России тысячами убивали офицеров.
- Никогда им не прощу. Они изуродовали мою жизнь. Они, видите ли, благородные, а нас они презирали, обращались, как с собаками. А вы еще спрашиваете, почему мы в одну ночь уничтожили сразу двести тридцать человек. Мы узнали в ту ночь, что революция, которую мы так долго ждали, произошла в Петрограде.
- Ничего не извиняет жестоких пыток, каким вы их подвергли.
- Они заслужили в сто раз большего, и мы жалели только, что они уже мертвые и им больше не больно. Верьте мне, революция только началась. Мы уничтожим всех дворян. Их будут убивать из винтовок, из пулеметов, на гильотине. Их много засело в Киеве, там продавшаяся австрийцам Рада их защищает, но мы возьмем Киев и очистим от них Россию.
* * *
Против нас в Петрограде пустили автомобили с пулеметами. Сверху их закрыли, чтобы нельзя было в них стрелять сверху из окон.
Мои люди карабкались на автомобили, закрывали ветровое стекло, чтобы изнутри ничего видно не было. Потом они забирались на крышу, один выворачивал пулемет, а другой из револьвера в дыру расстреливал экипаж. Первый автопулемет помог нам захватить остальные.
И вот вам мое слово, больше они их не видели. Для отряда в сто человек неплохая добыча, не находите?
- После таких подвигов, я думаю, вы наградили своих крестами и орденами?
- Орденами? Вот еще! Ордена это при старом режиме. Мы сражаемся за свободу. И против контрреволюционеров. Как дьяволы. Никто нас больше не заставит подчиняться их дисциплине. А вот вы послушайте, что мы в Белгороде устроили. Там в большом количестве
окопались кадеты. Повсюду пулеметы – и на мельнице, и на колокольне. На колокольне мы и нашли попа, который в нас стрелял…
- Вы уверены, что он в вас стрелял?
- А что еще он мог делать возле пулемета?
- Что делать? Да просто был вместе с солдатами, это его обязанность.
- Никогда не поверю, что священник должен находиться среди тох, кто воюет!
- Почему же? Есть люди, верящие, что попадут в ад, если не получат перед смертью отпущения грехов, поэтому религиозная помощь…
Берг расхохотался.том
- Знаю, есть такие идиоты. А мне тридцать лет вместе с крестом еще кнут и цепи подсовывали.
Теперь баста, никто меня на это не купит. А этот поп, которого мы взяли на колокольне и поставили к стенке, стал большим крестом передо мной махать и грозить страшным судом.
Подумаешь, крест! Нажал на курок и разнес ему голову. Потом приказал расстрелять восемь офицеров, которые нам попались. Мы редко когда берем пленных.
* * *
- А вы не боитесь возмездия? Что если однажды окажетесь не сильнее, а слабее?
- Я свой выбор сделал. У меня два девиза: «Nach einem trau ' Leben, ein mathiger Tod*» и «Gieb mir nicht ein, Kreuz, gieb mir nur у rotea Sarg». И у меня в жизни были хорошие минуты. В Финляндии тридцать тысяч человек мне аплодировали. Сумасшествие какое-то ей-богу! И хорошо я воевал со своими людьми.
У нас командиров не ставят, у нас их сами люди выбирают. Мы друг друга видели в деле, и если меня выбрали, если поставили, то потому что знают: я с револьвером впереди всех бегу, и если они погибнут, за них отомстят. А как мы на бронепоезд под Москвой напали? Чистое безумие, приятно вспомнить. Сорок процентов моих людей погибли, а с той стороны все, без исключения.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Я спросил:
- А откуда у вас полномочия? Откуда деньги, какими вы расплачиваетесь с людьми?
- Я ни от кого не завишу. Даже от Ленина. Работаю самостоятельно.
Раз я бью буржуев, уверен, что прав. Вот смотрите – мы взяли Белгород, и я обложил буржуазию налогом в полтора миллиона. Буржуи не спешили мне нести денежки. Пришел я к одному толстопузому, и он мне, ясное дело, не обрадовался. Протянул я ему обязательство на тысячу рублей: давай подписывай, а он мнется. Тогда я риставил ему револьвер к правому глазу, и палец держу на курке, он сразу и подписал. Но вообще они редко капризничают.
- А вы не думаете, что солдаты и матросы могут класть деньги в свои карманы?
- Бывает.
Он равнодушно пожал плечами. Потом показал мне мандат. Мандат давал ему, в качестве комиссара, право беспрепятственно бороться с контрреволюцией в Белгородском уезде. Выдан мандат советом города, о центральной власти и правительстве нет и речи.
* * *
Жажда мести, жгучая жажда личной мести толкнула в революцию этого вовсе незаурядного человека. У него умное лицо, прямой взгляд, губы кривятся усмешкой, он привык смотреть в глаза опасности. Все говорит о несгибаемой воле и свирепой решимости, столь характерной для настоящего вожака…
Я еще вернусь к этой теме, ибо знаю, такого рода мужество встречается не часто.
Во время нашего разговора он тоже задал мне вопрос, но один-единственный:
- По вашему мнению, – спросил он, – почему наши матросы настолько лучше всех других революционных отрядов, например, Красной гвардии?
- Ответ прост: дело в суровой дисциплине, на которую вы так жалуетесь. Она воспитала спаянность, чувство локтя, которое ничем не заменишь и которое сразу дает себя знать. Ваши жертвы вручили вам оружие, которым вы побеждаете дворянство и капитал.
https://imgprx.livejournal.net/7af3efbf8d32e3e9403fc1c62021a108b32c1484/7ixNbyk1FhLJt-HOO5ON6YfaNZldk_wjLcSwhqFyIvw4WFl7waWWBGSO9OaeazfsuOoF2W8-lXFClV1JANRTOvCje-4Rgk7pUn84HBwdW3Q
Расстрел 26 бакинских комиссаров. Одним из них был Берг.
Когда большевики взяли город – почти без сопротивления, – то первым делом занялись созданием военной кассы и организацией местной Красной гвардии. Ночью они арестовали нескольких богатых горожан и сообщили семьям, что не ручаются за их жизнь, если на следующее утро сумма в 500 000 рублей не будет доставлена в комитет.
Родственники заложников бегали всю ночь, собирая требуемую сумму в царских денежных знаках: большевики не принимали ни чеков, ни местных кредитных билетов. Городская буржуазия жаловалась, что насильственная контрибуция распределялась между богатыми несправедливо. В частности, фабрикант Коопс, по вере и по происхождению голландец, сообщил мне следующие новости. У него забрали 50 000 рублей, а коммерсант-еврей с тем же капиталом и доходами заплатил всего 3000, причем протестовал против несправедливости.
Красную гвардию вербовали из рабочих. Революция существенно изменила условия их жизни: увеличилась заработная плата, уменьшилась норма выработки. За 5 часов самой заурядной работы в день рабочий получал от 400 до 500 рублей в месяц.
* * *
Я имел нескромность спросить в революционном комитете, кого именно они называют буржуями? Сами комитетчики ходят в солдатских шинелях и крестьянской одежде, но в карманах у них пачки денег, так что их определение выглядит неубедительно. Еще я узнал, что на одной из фабрик – фабрике Коопса – рабочие уволили 83 человека из своих товарищей и заменили их другими. Состав преступления: занимались накопительством, кое-кто даже прикупил себе домик, два-три гектара земли, корову… Стали «буржуями».
* * *
Что касается участия евреев Александровска в большевистском движении, то вот, что мне рассказывали сами революционеры. Во второй революции местным евреям удалось получить от Красной гвардии все главные посты в красных комитетах. Своим новым положением они воспользовались с необыкновенным рвением. Взяли на службу всю родню до пятого колена, стали заключать со своими договоры на самых выгодных условиях, преследовали богатых христиан, щадя своих богачей, выказывали по отношению к церкви и русским такое презрение и вели себя с таким высокомерием, что подняли против себя все население и свою собственную гвардию в том числе. В результате кто-то-то из них сбежал, кто-то был смещен. Однако русские, которые пришли им на смену, оказались настолько неспособны к управлению и все организационно-общественные дела пошли настолько плохо, что солдаты вынуждены были вновь прибегнуть к помощи революционеров-евреев, так как не хотели использовать старые кадры царского режима. Евреи не отказались, но стали действовать с большей осмотрительностью.
* * *
Вечером я встретил генерала Леша. Я виделся с ним в ставке Брусилова, когда он командовал 3-й армией. Здесь я увидел старика, разбитого душой и телом. Солдаты принуждали его выполнять черную работу: чистить картошку и прочее. Он ехал на Кавказ. У него был небольшой домик, который, как он надеялся, никто не тронул, и собирался там доживать. Этот человек потерял все. И желание жить тоже. Передо мной стоял конченый человек.
* * *
Корнилов, бледный, с живыми сверкающими умными глазами, без сомнения озабочен бесчисленными трудностями, стоящими перед новообразованной аримей , но не хочет этого показать: прямодушный человек, набраавшийся опыта среди интриг и заговоров, республикаствующий среди монархистов.
* * *
Только здесь и жив еще хороший тон, здесь обрела последнее прибежище русская элегантность. Горстка смельчаков решилась противостоять могучему валу десятков миллионов безумцев, глашатаев социальной мести. Трудно себе представить одиночество этой маленькой группы людей – патриотов, генералов, светских мужчин и женщин, честных республиканцев
* * *
Их враги – это люди, которых умелая пропаганда переполнила ненавистью, и они не знают, что такое прощать. Война ведется с ожесточением, какое ведомо одним только враждующим братьям. Молодой офицер, сын начальника железнодорожной станции Марцево, неподалеку от Таганрога нашел искалеченный труп своего отца, его убили красные. Преступление старика состояло в том, что он носил с собой портрет сына-офицера в форме Добровольческой армии. Сын захватил несколько красных и убил их. Несколько дней он возил с собой искалеченный труп отца, пока длилось следствие, и убивал большевиков, попадавшихся ему в руки. С этого дня он не брал больше пленных.
* * *
Личная смелость отдельных убежденных революционеров составляет контраст с колеблющимся, неуверенным большинством, рабочий, которого белогвардейцы взяли в заводской конторе, откуда он стрелял в них, крикнул:
- Расстреливайте! Пролетарии борются с капиталом!
Они выполнили его требование.
Другой красноармеец, окруженный возле Таганрога офицерами из полка Корнилова, воскликнул: «Не хочу быть убитым кадетами!» – и пустил себе пулю в лоб.
Офицеры-добровольцы из милосердия приканчивают своих раненых товарищей, если вынуждены оставить их на поле боя.
* * *
Корнилов сибирский казак, а значит, прирожденный республиканец . Он не раз говорил мне, что считает республику высшей формой власти, а царскую и императорскую власть переходными этапами у тех народов, которые еще не научились править сами. Когда разразилась революция, он даже раньше Брусилова выразил симпатию новому режиму. Керенский назначил его командующим войсками Петрограда, но Корнилов не смог найти общего языка с советами и солдатскими депутатами. Он поставил условия, их не приняли, и он ушел в отставку.
Вот одна из цепочек случайностей, какими так богата русская революция, чем невольно вызывает мысль, что она повинуется какому-то тайному закону: на всех этапах военной карьеры Брусилова его сопровождал его полный антагонист Корнилов. Гибкий выжидатель Брусилов тормозил движение армии и нации; устремлявшийся к бездне. Корнилов ускорял падение необдуманными политическими действиями и плохо организованными заговорами.
* * *
Корнилов, слишком рано заявивший о себе как о диктаторе, потерял армию и проиграл как политик, но это не значит, что он или человек, подобный ему, не способен спасти нацию. Он ошибся, выступив слишком рано, когда никто еще не мог остановить катящуюся вниз обезумевшую массу. Лишившись армии, которую разложила большевистская пропаганда снизу и декреты Керенского сверху, офицеры пошли за Корниловым, когда «главный болтун русской армии» предал его и приказал арестовать. Преданность Корнилову стоила жизни двадцати тысячам из них.
* * *
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/3/36/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%BD%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D1%8A-%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D1%8A.jpg
Корнилов в Новочеркасске. 1918.
Меня представили Корнилову, и я поговорил с ним несколько минут. Он продолжал верить казакам. А мы, мы относились к ним скептически. Кто как не они повсюду и всегда подводили и бросали Добровольческие отряды? Если они действительно поднялись всем народом или хотя бы формируют боевые отряды, нужно будет пойти им на помощь, чтобы защитить Дон. Но казаки точно такие же вояки и патриоты, как и остальные русские «товарищи», а значит, нет смысла оставаться в этом большом городе, который невозможно отстоять, теряя без толку людей. Нам бы хотелось сохранить наш полк в целости и отступить с ним к казакам на Кубань или даже к Астрахани. Вечером передали шепотом ужасную весть; казачий атаман
Каледин покончил с собой. Его смерть – зловещий символ разрушения России и трагического конца великой мечты. Она отсекла многие вопросы.
* * *
Штабс-капитан, бывший инженер, сердечный умный человек, делится со мной своей болью: «Ради чего воюем? Зачем убитые, зачем столько крови? Бог знает, ради чего… Ради родины, которая нас бросила? Ради народа, который травит нас, как диких зверей, ненавидит до исступления, и не только прикончит раненого, но потом еще изуродует труп? Так для чего все это?».
Понятно, что положение у нас уязвимое. Народ расколот, и не угадаешь, кто тут нам друг, а кто враг. Красногвардейцы воюют в рабочих блузах, им достаточно бросить оружие и их не узнаешь в толпе. А мы на виду, за нами следят и рабочие, и крестьяне. Они могут взорвать позади нас рельсы и отрезать нам отступление. Массовые расправы – единственное действенное средство против вооруженного населения, но как можно их применять, если хочешь привлечь это население на
свою сторону? Наши раненые, зная свою участь, предпочитают самоубийство на поле боя.
* * *
https://nik191-1.ucoz.ru/Revolut/Gr_voina/dv_1918_18_1_kaledin_1.jpg
Похороны атамана Каледина после самоубийства.
Казаки самых разных возрастов, есть которым под шестьдесят. К ненависти к немцам у них прибавляется презрение к рабочим и крестьянам, которых они считают гораздо ниже себя, «грязью». Новые веяния тоже внушают им смутный страх.
* * *
Удалось вернуться к нам пешком, совершенно обессилевшими. На вокзале шум. Один казак громко кричит: «Офицеры нас предали!» Крик словно начинен порохом, за ним следует взрыв, люди бросаются к нашей группе корниловцев, мрачно и молчаливо наблюдающей за возмущением. '
- Пусть господа офицеры сами дерутся, если нравится! С нас хватит! Мы по домам! Война закончена!
Возле вокзала конные казаки, те самые, что разбежались ночью, уезжают к себе в станицы по два-три человека, не глядя на нас. Те, что толпятся на вокзале, кричат, чтобы им дали поезд. «Война кончилась!» «По домам!» Сорок человек влезают на паровоз, остальные набиваются в товарные вагоны.
История с казаками закончилась. Мы еще раз поверили в пустые крики и фальшивые обещания «вольных сынов Дона». Сердце сжимает отчаяние. Так что же, все кончено? Неужели кончено?
* * *
Возле распахнутых и освещенных окон кафе хорошо одетые молодые люди пьют шампанское с девицами легкого поведения. Одна из них показывает на нас пальцем. Это коммерсанты и сыновья коммерсантов, наше присутствие их не радует. Наши неудачи удивляют их и внушают тревогу, наполняя враждебностью. Ростов, торговый город, внушив нам надежду на будущее, теперь сожалеет о том, что нас принял. Мы его компрометируем. Большевики тоже внушают тревогу, их считают грубыми и опасными, но с ними надеются договориться торговать. Здесь это главное.
* * *
Я долго беседовал с женой подполковника Корнилова, в прошлом певицей Петроградской оперы, которая пожелала всюду следовать за мужем. Она ждет конца этой тщетной и кровавой кампании. «Всякий раз отряд теряет треть или четверть своих людей. Виноваты казаки! Они бросают нас постоянно. Когда же кончатся наши мученья? Как бы я хотела жить спокойно со своим мужем!»
* * *
Я поехал в Аксай вместе с несколькими офицерами нашего отряда за распоряжениями начальства. По дороге паровоз, на котором мы сгрудились, был обстрелян. Предположительно, казаками, они чувствуют наше поражение.
В Аксае я встретил штабс-капитана Левашева, с которым когда-то виделся в Ставке. Высокого роста, видный, говорит и держится беззаботно.
Рассказал мне историю, которая, очевидно, его занимает:
- Вы только представьте себе, до какой степени революция перевернула людям мозги! Позавчера профессор теологии попросил генерала Алексеева принять его, у него, мол-де, есть интересное предложение.
И разворачивает перед нашим генералом целый план, как убить Ленина и Троцкого. По его словам, это будет стоить нам сто тысяч рублей. И это говорит человек, который всю жизнь изучал Святое Писание!
* * *
Офицер, только что приехавший из Новочеркасска, сообщил мне новости о знаменитом 6-м полку, который вернулся с Дона, не сдав оружия, и который так торжественно чествовало донское правительство на площади перед собором. Каждому казаку было выдано по 400 рублей, а потом дан приказ выступать против большевиков в Каменоломне. И тут без всяких причин и объяснений полк развернулся и отправился по домам. Я был прав, когда им не поверил!
* * *
Тон, который они сохраняют, невольно производит впечатление. Они культивируют вежливые обороты, настаивают на дворянских привилегиях, хотя их окружает враждебный к ним народ, который с удовольствием будет их пытать и мучить.
В деревнях, по виду совершенно спокойных, тлеет жестокость и ненависть. Я встретил двух мужичков, которые тащили сани.
- Скажи, казак, сколько отсюда до станицы?
- Я не казак, я крестьянин. Вот он казак (он указывает на своего товарища), а я большевик.
Его товарищ, желая ответить мне, вклинивается в разговор и говорит, что до станицы версты три, но крестьянин продолжает:
- Ваш Корнилов… будь он проклят! (тут он плюет на землю). Скоро он своего дождется! И он, и все его подголоски! Всех убьем до единого!
- А это мы еще посмотрим! Я хоть и иностранец, а вас хорошо узнал. Вы смелы на словах, но я-то видел вас перед немцами. Как заметите, врассыпную, как зайцы!
- Немцы? Ну, нет, чего их бояться! Мы их палкой погоним. Нам и ружей не надо, мы их палкой, палкой!
* * *
К нам пришла депутация, попросив разрешения задать полковнику следующие вопросы: «Какова ситуация на Дону? У кого больше шансов, у большевиков или у корниловцев?» К крестьянам послали адъютанта, он должен был просветить этих… идеалистов. Случаи, о которых поведал нам поп, окончательно расставили все по местам. Политической ориентацией крестьяне обязаны солдатам, вернувшимся с фронта. Они еще приходят на службу, но уже курят и плюют на пол в церкви. Когда поп заставляет их читать правила, как вести себя в Доме Божием, они высокомерно улыбаются: «Вы что, не знаете? Теперь свобода!»
* * *
https://ichef.bbci.co.uk/news/976/cpsprodpb/1353B/production/_96436197_kerensky-1getty.jpg
"Отец русской демократии" Керенский.
У меня на языке вертится вопрос, и вечером после такого же долгого мечтательного молчания я задаю его:
- Ходят слухи, что Керенский где-то здесь, неподалеку. Как вы поступите, если он объявится и попросит вашей защиты?
- Под конвоем отправлю в главный штаб. Но сомневаюсь, что объявится.
- Почему вы все так его ненавидите?
- Почему? А вы знаете, как создается хороший полк? Двадцать лет подряд только о нем и печешься, все дела, все мысли только о нем, постепенно полк проникается духом товарищества, завоевывает репутацию, становится послушным, опасным орудием. И представьте: в три месяца декретами и бесчестными действиями дисциплина уничтожена, и твой полк стал бандой трусливых грабителей, они бегут от врага, убивают сограждан. Посмотрите, кто подписывал декреты?
Там стоит одно и то же имя! Спросите, откуда появилась революционная пропаганда и пораженческая идеология в армии? Виноват все тот же человек, на нем лежит за это ответственность. Теперь вам понятно, почему мы ненавидим автора всех этих постыдных дел и решений?
- А что вы тогда скажете о генералах, о бывших военных министрах, бывших командующих армиями, чье послушание служило одновременно личным амбициям и политическим проектам адвокатов?
О генералах Янушкевиче и Поливанове, они готовили и подписывали те самые декреты, о которых вы говорите? О Черемисове, который вступал в заговоры с солдатами и революционными комиссарами против своего начальства?
Щербачеве, предоставлявшем свою гостиную для большевистских заговорщиков? Алексееве, подписавшем декрет о солдатских комитетах? Брусилове, поощрявшем Керенского в роли стимулятора гибельных процессов? Если бы они попали вам в
Руки, вы бы их расстреляли?
- Я не имею право судить свое вышестоящее начальство.
* * *
https://imgprx.livejournal.net/0a9774efde50be489d8d47a34f4a14019422cb1b/7ixNbyk1FhLJt-HOO5ON6dAzTLtrvwVc_uZ-lk2JWE3dlBAW7yKEbLEjbdoJspiWlQRtNSRLaCGbAzkxWwDtfG58IYB5c6Ti3hFhHlsfNpQHj1ZvkQRYxhtkI2Lo6UtuYBBHKsE546ZFD4aQHj514A
Повешенный рабочий в Ростове.
Нас выслеживают со всех сторон, и мы будем вынуждены наказывать противника с особой жестокостью, чтобы запугать население и лишить его инициативы. Понадобится множество хитростей, чтобы обмануть противника на пути, который мы выберем, и в тех пунктах, где мы наметим переходить через железную дорогу, которую противник будет издалека обстреливать из орудий. А ведь переходить через пути будет не только кавалерия, но и подводы с золотом, провиантом, с ранеными и сестрами милосердия. Наше войско утратит таинственность, какой обладало в степи, оно обнаружит свою слабость перед свирепым и внимательным врагом, население встанет на его сторону. Я не мог разделить оптимизм Корнилова. Я верил в немыслимый героизм его соратников, но не верил в поддержку хаотичной массы русского народа, лишенного идей, но увлеченного анархией, которую он пока еще считал для себя выгодной.
* * *
За утренним чаем мы обсуждали способы, которые помогут мне избежать расправы населения, находящегося, безусловно, в ярости после казни 260 пленников в Среднем Егорлыке.
* * *
Хотя мундиры у нас рваные и грязные, симпатии мы не вызываем. Лица искажены ненавистью.
Раздаются крики: «Капиталисты! Убить их!» Нас толкают, показывают кулаки. Кое-кто в толпе вооружен. Сейчас достаточно первого удара, и толпу уже не остановить. Бывшему поручику царской армии, похоже, стало нас жалко, он толкнул нас в повозку, и мы поехали, слыша угрожающие крики сотен гвардейцев, они сначала шли за нами, потом отстали.
* * *
https://img-fotki.yandex.ru/get/6731/97833783.49a/0_b69f8_cc2e77b2_orig
Комиссар Шостак.
Я сообщил Шостаку, что должен попасть в Киев, ну и так далее.
- У вас ничего не получится. Железная дорога между Торговой и Ростовом, Новочеркасском и Тихорецкой перерезана разведкой Корнилова.
- Я мог бы поехать на санях.
- Далеко не уедете. Вас пристрелят в первой же деревне. Я выделю вам купе в моем поезде. Как человек нейтральный вы будете наблюдателем этой гражданской войны и увидите, как рассеется мелкая банда (that little bunch) разбойников.
Завтра-послезавтра сделаю еще одну выборку о пребывании Грондейса в "гостях" у комиссара Шостака и его впечатлениях о красных.
По просьбам читателей продолжаю публикацию интересных фрагментов из книги голландского военкора Грондейса.
Первая часть посвященная первой мировой войне и началу революции тут https://colonelcassad.livejournal.com/5294139.html, а разложению бывшей царской армии тут https://colonelcassad.livejournal.com/5295187.html
Фрагменты ниже посвящены поездке Грондейса на Дон к Корнилову и его впечатлениях от Добровольческой армии вплоть до его отъезда и попадания в плен к большевикам.
Старый казак разговаривал с революционным солдатом:
- Дураки вы! Не захотели с немцем сражаться! И что? Теперь в родных братьев стрелять будете! Много выиграли? Нет, не надо, не надо было бежать с фронта!
- Свобода этого требовала, товарищ.
- И никто не работает! Если не сеяли, что жать будем, лодыри вы беспробудные?! Только жрать и пить умеете. Вам бы домой скорей и землю пахать!
- Нет, я не хочу пахать землю! Я всю жизнь ее пахал, а потом три с половиной года кровь лил, не хочу больше ни земли, ни войны, (и обратившись ко мне) я хочу быть писателем!
Другой революционный солдат, глядя недобрым взглядом, допрашивал доктора:
- Сколько получаешь в месяц, товарищ?
- Сорок семь рублей.
- Сорок семь?! А я всего двадцать! Несправедливо!
Наступила ночь, а разговоры продолжались. Разговаривая солдаты возбуждались. Им всем хотелось грабить помещиков и уничтожать контрреволюционеров.
В удушающей духоте мне наконец удалось задремать, сидя своем чемодане, но громкие голоса вскоре меня разбудили Вокруг зажженной свечки сгрудилось несколько человек: двое кричали с искаженными лицами, добродушные крестьяне смотрели на них и посмеиваясь.
- Мы забрали и поделили зерно, – кричал один, – срубили и продали деревья, выгнали помещика, все в доме поломали, шкафы столы, картины – все!
Громкий хохот. Однако кто-то возразил:
- Ну и глупо! Буржуев убивать надо, а ломать-то все зачем. Забирать надо и пользоваться.
Разговор перешел на армию Корнилова.
- Пленных у нас не было. Брали офицера и расстреливали.
- Убивать их мало! Их надо в воду бросать! Живыми! В кипяток!
- Шкуру сдирать! Всю спину шомполами!
Разговор показался мне любопытным, и я позволил себе вмешаться.
- Мне рассказывали, что на австро-германском фронте солдаты продали неприятелю лошадей и пушки. Правда это? А сколько немцы заплатили за пушки и лошадей можете вы мне сказать?
- Вот у него спросите. Он должен знать, он командир полка.
Я взглянул на того, кого мне указали: солдата лет тридцати.
- И что ж, господин полковник, – спросил я под смех собравшихся, - много лошадей вы продали неприятелю?
- Сколько смогли. А что делать? Я хотел сначала румынам продавать, но они мало давали. Немцы мне дали по сто рублей за лошадь. :
Сразу же поднялся крик.
- Сто рублей! Как же нас-то обобрали!
Обобрали и еще как! Они своих лошадей продавали за 8, 5, 3 рубля. ля. Великолепных офицерских лошадей за 20 рублей… А лошадей туркестанского саперного батальона дешевле.
- А как пушки шли, господин полковник?
- Поначалу нашлись хитрецы, которые сумели продать свои пушки по 15 тысяч за батарею из шести трехдюймовых пушек и за 30 тысяч за тяжелую батарею. Но такой базар быстро кончился. В нашей дивизии немцы платили по тысячи рублей за пушку.
- Думаю, вы много еще чего продавали неприятелю?
- Да все подряд, что было в обозах – мыло, муку…
- В общем, полная ликвидация. А если бы мне захотелось знамя вашего полка, вы бы мне его продали?
- Почему нет? Триста рублей, если желаете. Это возьмете, мы другое сделаем.
- Дороговато за ваше знамя. Не стоит оно трехсот рублей.
Позже «полковник» мне сказал, что он вернулся с фронта, что он простой солдат! – с 27 тысячами рублей в кармане. И прогулял их за две недели с «женщинами».
Таких солдат, как эти новорежимные, не бывало еще на свете, они уникальны во всей мировой истории!
* * *
https://m.nkj.ru/upload/iblock/90c/90c51458d52112e658b52956c633a453.jpg
Троцкий в окружении офицеров штаба и матросов.
Стоило нашим казакам выйти на вокзале, где остановился поезд, как к ним тут же подходили неведомо откуда взявшиеся матрос и «рабочие»-агитаторы с горящими глазами и рублеными жестам
В запасе у них десять слов, три идеи, и они яростно твердят их настраивая и возбуждая толпу. Результат не замедлил сказаться: казаки перестали слушаться старших, начали грубить. Контакт между офицерами и солдатами нарушился. Больше никаких приказов, каждый делает, что хочет
* * *
Просидев тридцать шесть часов на стуле в комнате, набитой солдатами я С наступлением вечера наконец-то присоединился к эшелону полка донских казаков.
Толку от моего сидения было мало."Вольные сыны степей", одни наглее, другие потише, сошлись на том, что честь для них – пустой звук. Они охотно сдадут оружие.
Герои комической оперы.
* * *
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/49/Eizhen_Berg.jpg
Эйжен Августович Берг.
Едва я появился на вокзале в Александровске, солдаты меня арестовали и повели к комиссару вокзала, матросу Бергу.
Счастливый случай свел меня с настоящими военными руководителями революции. Сколько раз я спрашивал себя: каким чудом можно объяснить головокружительный успех революционных отрядов и их влияние на население? Меня, иностранца, отделяет от этих доморощенных
вождей бездна: социальное происхождение, образ мыслей, их недоверие к нам, наша симпатия к интеллектуалам. И с тем большим интересом я вслушивался в суровую речь одного из этих людей, сумевшего объединить аморфную разношерстную массу. Секрет этих опасных вождей прост: они следуют логике страстей, инстинктов и аппетита толпы.
Берг выходец из народа – сильный, суровый, безжалостный и решительный, при этом убежденный и готовый на все: тип революционера-романтика. Почему-то он проникся ко мне дружескими чувствами и рассказал свою жизнь. Сначала рабочий, потом матрос Балтийского флота, он мучительно страдал от суровой русской дисциплины, латыши не любят жить по чужим правилам. За антивоенную пропаганду в частях его посадили в крепость в Риге и, по его словам, приковали к стене. Его полные ненависти слова звучали жутковато: по всей России тысячами убивали офицеров.
- Никогда им не прощу. Они изуродовали мою жизнь. Они, видите ли, благородные, а нас они презирали, обращались, как с собаками. А вы еще спрашиваете, почему мы в одну ночь уничтожили сразу двести тридцать человек. Мы узнали в ту ночь, что революция, которую мы так долго ждали, произошла в Петрограде.
- Ничего не извиняет жестоких пыток, каким вы их подвергли.
- Они заслужили в сто раз большего, и мы жалели только, что они уже мертвые и им больше не больно. Верьте мне, революция только началась. Мы уничтожим всех дворян. Их будут убивать из винтовок, из пулеметов, на гильотине. Их много засело в Киеве, там продавшаяся австрийцам Рада их защищает, но мы возьмем Киев и очистим от них Россию.
* * *
Против нас в Петрограде пустили автомобили с пулеметами. Сверху их закрыли, чтобы нельзя было в них стрелять сверху из окон.
Мои люди карабкались на автомобили, закрывали ветровое стекло, чтобы изнутри ничего видно не было. Потом они забирались на крышу, один выворачивал пулемет, а другой из револьвера в дыру расстреливал экипаж. Первый автопулемет помог нам захватить остальные.
И вот вам мое слово, больше они их не видели. Для отряда в сто человек неплохая добыча, не находите?
- После таких подвигов, я думаю, вы наградили своих крестами и орденами?
- Орденами? Вот еще! Ордена это при старом режиме. Мы сражаемся за свободу. И против контрреволюционеров. Как дьяволы. Никто нас больше не заставит подчиняться их дисциплине. А вот вы послушайте, что мы в Белгороде устроили. Там в большом количестве
окопались кадеты. Повсюду пулеметы – и на мельнице, и на колокольне. На колокольне мы и нашли попа, который в нас стрелял…
- Вы уверены, что он в вас стрелял?
- А что еще он мог делать возле пулемета?
- Что делать? Да просто был вместе с солдатами, это его обязанность.
- Никогда не поверю, что священник должен находиться среди тох, кто воюет!
- Почему же? Есть люди, верящие, что попадут в ад, если не получат перед смертью отпущения грехов, поэтому религиозная помощь…
Берг расхохотался.том
- Знаю, есть такие идиоты. А мне тридцать лет вместе с крестом еще кнут и цепи подсовывали.
Теперь баста, никто меня на это не купит. А этот поп, которого мы взяли на колокольне и поставили к стенке, стал большим крестом передо мной махать и грозить страшным судом.
Подумаешь, крест! Нажал на курок и разнес ему голову. Потом приказал расстрелять восемь офицеров, которые нам попались. Мы редко когда берем пленных.
* * *
- А вы не боитесь возмездия? Что если однажды окажетесь не сильнее, а слабее?
- Я свой выбор сделал. У меня два девиза: «Nach einem trau ' Leben, ein mathiger Tod*» и «Gieb mir nicht ein, Kreuz, gieb mir nur у rotea Sarg». И у меня в жизни были хорошие минуты. В Финляндии тридцать тысяч человек мне аплодировали. Сумасшествие какое-то ей-богу! И хорошо я воевал со своими людьми.
У нас командиров не ставят, у нас их сами люди выбирают. Мы друг друга видели в деле, и если меня выбрали, если поставили, то потому что знают: я с револьвером впереди всех бегу, и если они погибнут, за них отомстят. А как мы на бронепоезд под Москвой напали? Чистое безумие, приятно вспомнить. Сорок процентов моих людей погибли, а с той стороны все, без исключения.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Я спросил:
- А откуда у вас полномочия? Откуда деньги, какими вы расплачиваетесь с людьми?
- Я ни от кого не завишу. Даже от Ленина. Работаю самостоятельно.
Раз я бью буржуев, уверен, что прав. Вот смотрите – мы взяли Белгород, и я обложил буржуазию налогом в полтора миллиона. Буржуи не спешили мне нести денежки. Пришел я к одному толстопузому, и он мне, ясное дело, не обрадовался. Протянул я ему обязательство на тысячу рублей: давай подписывай, а он мнется. Тогда я риставил ему револьвер к правому глазу, и палец держу на курке, он сразу и подписал. Но вообще они редко капризничают.
- А вы не думаете, что солдаты и матросы могут класть деньги в свои карманы?
- Бывает.
Он равнодушно пожал плечами. Потом показал мне мандат. Мандат давал ему, в качестве комиссара, право беспрепятственно бороться с контрреволюцией в Белгородском уезде. Выдан мандат советом города, о центральной власти и правительстве нет и речи.
* * *
Жажда мести, жгучая жажда личной мести толкнула в революцию этого вовсе незаурядного человека. У него умное лицо, прямой взгляд, губы кривятся усмешкой, он привык смотреть в глаза опасности. Все говорит о несгибаемой воле и свирепой решимости, столь характерной для настоящего вожака…
Я еще вернусь к этой теме, ибо знаю, такого рода мужество встречается не часто.
Во время нашего разговора он тоже задал мне вопрос, но один-единственный:
- По вашему мнению, – спросил он, – почему наши матросы настолько лучше всех других революционных отрядов, например, Красной гвардии?
- Ответ прост: дело в суровой дисциплине, на которую вы так жалуетесь. Она воспитала спаянность, чувство локтя, которое ничем не заменишь и которое сразу дает себя знать. Ваши жертвы вручили вам оружие, которым вы побеждаете дворянство и капитал.
https://imgprx.livejournal.net/7af3efbf8d32e3e9403fc1c62021a108b32c1484/7ixNbyk1FhLJt-HOO5ON6YfaNZldk_wjLcSwhqFyIvw4WFl7waWWBGSO9OaeazfsuOoF2W8-lXFClV1JANRTOvCje-4Rgk7pUn84HBwdW3Q
Расстрел 26 бакинских комиссаров. Одним из них был Берг.
Когда большевики взяли город – почти без сопротивления, – то первым делом занялись созданием военной кассы и организацией местной Красной гвардии. Ночью они арестовали нескольких богатых горожан и сообщили семьям, что не ручаются за их жизнь, если на следующее утро сумма в 500 000 рублей не будет доставлена в комитет.
Родственники заложников бегали всю ночь, собирая требуемую сумму в царских денежных знаках: большевики не принимали ни чеков, ни местных кредитных билетов. Городская буржуазия жаловалась, что насильственная контрибуция распределялась между богатыми несправедливо. В частности, фабрикант Коопс, по вере и по происхождению голландец, сообщил мне следующие новости. У него забрали 50 000 рублей, а коммерсант-еврей с тем же капиталом и доходами заплатил всего 3000, причем протестовал против несправедливости.
Красную гвардию вербовали из рабочих. Революция существенно изменила условия их жизни: увеличилась заработная плата, уменьшилась норма выработки. За 5 часов самой заурядной работы в день рабочий получал от 400 до 500 рублей в месяц.
* * *
Я имел нескромность спросить в революционном комитете, кого именно они называют буржуями? Сами комитетчики ходят в солдатских шинелях и крестьянской одежде, но в карманах у них пачки денег, так что их определение выглядит неубедительно. Еще я узнал, что на одной из фабрик – фабрике Коопса – рабочие уволили 83 человека из своих товарищей и заменили их другими. Состав преступления: занимались накопительством, кое-кто даже прикупил себе домик, два-три гектара земли, корову… Стали «буржуями».
* * *
Что касается участия евреев Александровска в большевистском движении, то вот, что мне рассказывали сами революционеры. Во второй революции местным евреям удалось получить от Красной гвардии все главные посты в красных комитетах. Своим новым положением они воспользовались с необыкновенным рвением. Взяли на службу всю родню до пятого колена, стали заключать со своими договоры на самых выгодных условиях, преследовали богатых христиан, щадя своих богачей, выказывали по отношению к церкви и русским такое презрение и вели себя с таким высокомерием, что подняли против себя все население и свою собственную гвардию в том числе. В результате кто-то-то из них сбежал, кто-то был смещен. Однако русские, которые пришли им на смену, оказались настолько неспособны к управлению и все организационно-общественные дела пошли настолько плохо, что солдаты вынуждены были вновь прибегнуть к помощи революционеров-евреев, так как не хотели использовать старые кадры царского режима. Евреи не отказались, но стали действовать с большей осмотрительностью.
* * *
Вечером я встретил генерала Леша. Я виделся с ним в ставке Брусилова, когда он командовал 3-й армией. Здесь я увидел старика, разбитого душой и телом. Солдаты принуждали его выполнять черную работу: чистить картошку и прочее. Он ехал на Кавказ. У него был небольшой домик, который, как он надеялся, никто не тронул, и собирался там доживать. Этот человек потерял все. И желание жить тоже. Передо мной стоял конченый человек.
* * *
Корнилов, бледный, с живыми сверкающими умными глазами, без сомнения озабочен бесчисленными трудностями, стоящими перед новообразованной аримей , но не хочет этого показать: прямодушный человек, набраавшийся опыта среди интриг и заговоров, республикаствующий среди монархистов.
* * *
Только здесь и жив еще хороший тон, здесь обрела последнее прибежище русская элегантность. Горстка смельчаков решилась противостоять могучему валу десятков миллионов безумцев, глашатаев социальной мести. Трудно себе представить одиночество этой маленькой группы людей – патриотов, генералов, светских мужчин и женщин, честных республиканцев
* * *
Их враги – это люди, которых умелая пропаганда переполнила ненавистью, и они не знают, что такое прощать. Война ведется с ожесточением, какое ведомо одним только враждующим братьям. Молодой офицер, сын начальника железнодорожной станции Марцево, неподалеку от Таганрога нашел искалеченный труп своего отца, его убили красные. Преступление старика состояло в том, что он носил с собой портрет сына-офицера в форме Добровольческой армии. Сын захватил несколько красных и убил их. Несколько дней он возил с собой искалеченный труп отца, пока длилось следствие, и убивал большевиков, попадавшихся ему в руки. С этого дня он не брал больше пленных.
* * *
Личная смелость отдельных убежденных революционеров составляет контраст с колеблющимся, неуверенным большинством, рабочий, которого белогвардейцы взяли в заводской конторе, откуда он стрелял в них, крикнул:
- Расстреливайте! Пролетарии борются с капиталом!
Они выполнили его требование.
Другой красноармеец, окруженный возле Таганрога офицерами из полка Корнилова, воскликнул: «Не хочу быть убитым кадетами!» – и пустил себе пулю в лоб.
Офицеры-добровольцы из милосердия приканчивают своих раненых товарищей, если вынуждены оставить их на поле боя.
* * *
Корнилов сибирский казак, а значит, прирожденный республиканец . Он не раз говорил мне, что считает республику высшей формой власти, а царскую и императорскую власть переходными этапами у тех народов, которые еще не научились править сами. Когда разразилась революция, он даже раньше Брусилова выразил симпатию новому режиму. Керенский назначил его командующим войсками Петрограда, но Корнилов не смог найти общего языка с советами и солдатскими депутатами. Он поставил условия, их не приняли, и он ушел в отставку.
Вот одна из цепочек случайностей, какими так богата русская революция, чем невольно вызывает мысль, что она повинуется какому-то тайному закону: на всех этапах военной карьеры Брусилова его сопровождал его полный антагонист Корнилов. Гибкий выжидатель Брусилов тормозил движение армии и нации; устремлявшийся к бездне. Корнилов ускорял падение необдуманными политическими действиями и плохо организованными заговорами.
* * *
Корнилов, слишком рано заявивший о себе как о диктаторе, потерял армию и проиграл как политик, но это не значит, что он или человек, подобный ему, не способен спасти нацию. Он ошибся, выступив слишком рано, когда никто еще не мог остановить катящуюся вниз обезумевшую массу. Лишившись армии, которую разложила большевистская пропаганда снизу и декреты Керенского сверху, офицеры пошли за Корниловым, когда «главный болтун русской армии» предал его и приказал арестовать. Преданность Корнилову стоила жизни двадцати тысячам из них.
* * *
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/3/36/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%BD%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D1%8A-%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D1%8A.jpg
Корнилов в Новочеркасске. 1918.
Меня представили Корнилову, и я поговорил с ним несколько минут. Он продолжал верить казакам. А мы, мы относились к ним скептически. Кто как не они повсюду и всегда подводили и бросали Добровольческие отряды? Если они действительно поднялись всем народом или хотя бы формируют боевые отряды, нужно будет пойти им на помощь, чтобы защитить Дон. Но казаки точно такие же вояки и патриоты, как и остальные русские «товарищи», а значит, нет смысла оставаться в этом большом городе, который невозможно отстоять, теряя без толку людей. Нам бы хотелось сохранить наш полк в целости и отступить с ним к казакам на Кубань или даже к Астрахани. Вечером передали шепотом ужасную весть; казачий атаман
Каледин покончил с собой. Его смерть – зловещий символ разрушения России и трагического конца великой мечты. Она отсекла многие вопросы.
* * *
Штабс-капитан, бывший инженер, сердечный умный человек, делится со мной своей болью: «Ради чего воюем? Зачем убитые, зачем столько крови? Бог знает, ради чего… Ради родины, которая нас бросила? Ради народа, который травит нас, как диких зверей, ненавидит до исступления, и не только прикончит раненого, но потом еще изуродует труп? Так для чего все это?».
Понятно, что положение у нас уязвимое. Народ расколот, и не угадаешь, кто тут нам друг, а кто враг. Красногвардейцы воюют в рабочих блузах, им достаточно бросить оружие и их не узнаешь в толпе. А мы на виду, за нами следят и рабочие, и крестьяне. Они могут взорвать позади нас рельсы и отрезать нам отступление. Массовые расправы – единственное действенное средство против вооруженного населения, но как можно их применять, если хочешь привлечь это население на
свою сторону? Наши раненые, зная свою участь, предпочитают самоубийство на поле боя.
* * *
https://nik191-1.ucoz.ru/Revolut/Gr_voina/dv_1918_18_1_kaledin_1.jpg
Похороны атамана Каледина после самоубийства.
Казаки самых разных возрастов, есть которым под шестьдесят. К ненависти к немцам у них прибавляется презрение к рабочим и крестьянам, которых они считают гораздо ниже себя, «грязью». Новые веяния тоже внушают им смутный страх.
* * *
Удалось вернуться к нам пешком, совершенно обессилевшими. На вокзале шум. Один казак громко кричит: «Офицеры нас предали!» Крик словно начинен порохом, за ним следует взрыв, люди бросаются к нашей группе корниловцев, мрачно и молчаливо наблюдающей за возмущением. '
- Пусть господа офицеры сами дерутся, если нравится! С нас хватит! Мы по домам! Война закончена!
Возле вокзала конные казаки, те самые, что разбежались ночью, уезжают к себе в станицы по два-три человека, не глядя на нас. Те, что толпятся на вокзале, кричат, чтобы им дали поезд. «Война кончилась!» «По домам!» Сорок человек влезают на паровоз, остальные набиваются в товарные вагоны.
История с казаками закончилась. Мы еще раз поверили в пустые крики и фальшивые обещания «вольных сынов Дона». Сердце сжимает отчаяние. Так что же, все кончено? Неужели кончено?
* * *
Возле распахнутых и освещенных окон кафе хорошо одетые молодые люди пьют шампанское с девицами легкого поведения. Одна из них показывает на нас пальцем. Это коммерсанты и сыновья коммерсантов, наше присутствие их не радует. Наши неудачи удивляют их и внушают тревогу, наполняя враждебностью. Ростов, торговый город, внушив нам надежду на будущее, теперь сожалеет о том, что нас принял. Мы его компрометируем. Большевики тоже внушают тревогу, их считают грубыми и опасными, но с ними надеются договориться торговать. Здесь это главное.
* * *
Я долго беседовал с женой подполковника Корнилова, в прошлом певицей Петроградской оперы, которая пожелала всюду следовать за мужем. Она ждет конца этой тщетной и кровавой кампании. «Всякий раз отряд теряет треть или четверть своих людей. Виноваты казаки! Они бросают нас постоянно. Когда же кончатся наши мученья? Как бы я хотела жить спокойно со своим мужем!»
* * *
Я поехал в Аксай вместе с несколькими офицерами нашего отряда за распоряжениями начальства. По дороге паровоз, на котором мы сгрудились, был обстрелян. Предположительно, казаками, они чувствуют наше поражение.
В Аксае я встретил штабс-капитана Левашева, с которым когда-то виделся в Ставке. Высокого роста, видный, говорит и держится беззаботно.
Рассказал мне историю, которая, очевидно, его занимает:
- Вы только представьте себе, до какой степени революция перевернула людям мозги! Позавчера профессор теологии попросил генерала Алексеева принять его, у него, мол-де, есть интересное предложение.
И разворачивает перед нашим генералом целый план, как убить Ленина и Троцкого. По его словам, это будет стоить нам сто тысяч рублей. И это говорит человек, который всю жизнь изучал Святое Писание!
* * *
Офицер, только что приехавший из Новочеркасска, сообщил мне новости о знаменитом 6-м полку, который вернулся с Дона, не сдав оружия, и который так торжественно чествовало донское правительство на площади перед собором. Каждому казаку было выдано по 400 рублей, а потом дан приказ выступать против большевиков в Каменоломне. И тут без всяких причин и объяснений полк развернулся и отправился по домам. Я был прав, когда им не поверил!
* * *
Тон, который они сохраняют, невольно производит впечатление. Они культивируют вежливые обороты, настаивают на дворянских привилегиях, хотя их окружает враждебный к ним народ, который с удовольствием будет их пытать и мучить.
В деревнях, по виду совершенно спокойных, тлеет жестокость и ненависть. Я встретил двух мужичков, которые тащили сани.
- Скажи, казак, сколько отсюда до станицы?
- Я не казак, я крестьянин. Вот он казак (он указывает на своего товарища), а я большевик.
Его товарищ, желая ответить мне, вклинивается в разговор и говорит, что до станицы версты три, но крестьянин продолжает:
- Ваш Корнилов… будь он проклят! (тут он плюет на землю). Скоро он своего дождется! И он, и все его подголоски! Всех убьем до единого!
- А это мы еще посмотрим! Я хоть и иностранец, а вас хорошо узнал. Вы смелы на словах, но я-то видел вас перед немцами. Как заметите, врассыпную, как зайцы!
- Немцы? Ну, нет, чего их бояться! Мы их палкой погоним. Нам и ружей не надо, мы их палкой, палкой!
* * *
К нам пришла депутация, попросив разрешения задать полковнику следующие вопросы: «Какова ситуация на Дону? У кого больше шансов, у большевиков или у корниловцев?» К крестьянам послали адъютанта, он должен был просветить этих… идеалистов. Случаи, о которых поведал нам поп, окончательно расставили все по местам. Политической ориентацией крестьяне обязаны солдатам, вернувшимся с фронта. Они еще приходят на службу, но уже курят и плюют на пол в церкви. Когда поп заставляет их читать правила, как вести себя в Доме Божием, они высокомерно улыбаются: «Вы что, не знаете? Теперь свобода!»
* * *
https://ichef.bbci.co.uk/news/976/cpsprodpb/1353B/production/_96436197_kerensky-1getty.jpg
"Отец русской демократии" Керенский.
У меня на языке вертится вопрос, и вечером после такого же долгого мечтательного молчания я задаю его:
- Ходят слухи, что Керенский где-то здесь, неподалеку. Как вы поступите, если он объявится и попросит вашей защиты?
- Под конвоем отправлю в главный штаб. Но сомневаюсь, что объявится.
- Почему вы все так его ненавидите?
- Почему? А вы знаете, как создается хороший полк? Двадцать лет подряд только о нем и печешься, все дела, все мысли только о нем, постепенно полк проникается духом товарищества, завоевывает репутацию, становится послушным, опасным орудием. И представьте: в три месяца декретами и бесчестными действиями дисциплина уничтожена, и твой полк стал бандой трусливых грабителей, они бегут от врага, убивают сограждан. Посмотрите, кто подписывал декреты?
Там стоит одно и то же имя! Спросите, откуда появилась революционная пропаганда и пораженческая идеология в армии? Виноват все тот же человек, на нем лежит за это ответственность. Теперь вам понятно, почему мы ненавидим автора всех этих постыдных дел и решений?
- А что вы тогда скажете о генералах, о бывших военных министрах, бывших командующих армиями, чье послушание служило одновременно личным амбициям и политическим проектам адвокатов?
О генералах Янушкевиче и Поливанове, они готовили и подписывали те самые декреты, о которых вы говорите? О Черемисове, который вступал в заговоры с солдатами и революционными комиссарами против своего начальства?
Щербачеве, предоставлявшем свою гостиную для большевистских заговорщиков? Алексееве, подписавшем декрет о солдатских комитетах? Брусилове, поощрявшем Керенского в роли стимулятора гибельных процессов? Если бы они попали вам в
Руки, вы бы их расстреляли?
- Я не имею право судить свое вышестоящее начальство.
* * *
https://imgprx.livejournal.net/0a9774efde50be489d8d47a34f4a14019422cb1b/7ixNbyk1FhLJt-HOO5ON6dAzTLtrvwVc_uZ-lk2JWE3dlBAW7yKEbLEjbdoJspiWlQRtNSRLaCGbAzkxWwDtfG58IYB5c6Ti3hFhHlsfNpQHj1ZvkQRYxhtkI2Lo6UtuYBBHKsE546ZFD4aQHj514A
Повешенный рабочий в Ростове.
Нас выслеживают со всех сторон, и мы будем вынуждены наказывать противника с особой жестокостью, чтобы запугать население и лишить его инициативы. Понадобится множество хитростей, чтобы обмануть противника на пути, который мы выберем, и в тех пунктах, где мы наметим переходить через железную дорогу, которую противник будет издалека обстреливать из орудий. А ведь переходить через пути будет не только кавалерия, но и подводы с золотом, провиантом, с ранеными и сестрами милосердия. Наше войско утратит таинственность, какой обладало в степи, оно обнаружит свою слабость перед свирепым и внимательным врагом, население встанет на его сторону. Я не мог разделить оптимизм Корнилова. Я верил в немыслимый героизм его соратников, но не верил в поддержку хаотичной массы русского народа, лишенного идей, но увлеченного анархией, которую он пока еще считал для себя выгодной.
* * *
За утренним чаем мы обсуждали способы, которые помогут мне избежать расправы населения, находящегося, безусловно, в ярости после казни 260 пленников в Среднем Егорлыке.
* * *
Хотя мундиры у нас рваные и грязные, симпатии мы не вызываем. Лица искажены ненавистью.
Раздаются крики: «Капиталисты! Убить их!» Нас толкают, показывают кулаки. Кое-кто в толпе вооружен. Сейчас достаточно первого удара, и толпу уже не остановить. Бывшему поручику царской армии, похоже, стало нас жалко, он толкнул нас в повозку, и мы поехали, слыша угрожающие крики сотен гвардейцев, они сначала шли за нами, потом отстали.
* * *
https://img-fotki.yandex.ru/get/6731/97833783.49a/0_b69f8_cc2e77b2_orig
Комиссар Шостак.
Я сообщил Шостаку, что должен попасть в Киев, ну и так далее.
- У вас ничего не получится. Железная дорога между Торговой и Ростовом, Новочеркасском и Тихорецкой перерезана разведкой Корнилова.
- Я мог бы поехать на санях.
- Далеко не уедете. Вас пристрелят в первой же деревне. Я выделю вам купе в моем поезде. Как человек нейтральный вы будете наблюдателем этой гражданской войны и увидите, как рассеется мелкая банда (that little bunch) разбойников.
Завтра-послезавтра сделаю еще одну выборку о пребывании Грондейса в "гостях" у комиссара Шостака и его впечатлениях о красных.
Поделиться:
