Фронтовик об оболгании истории Великой Отечественной войны либеральной мразью из „Эха Москвы”

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2043895/2043895_300.jpgИзвратители истории продолжают действовать. И удивляют всё новыми «открытиями», подчас прямо-таки поразительными!

На сей раз отличились Хавкин Борис Львович и ведущий радио «Эхо Москвы» Владимир Рыжков. Этот Владимир известен с давних пор как патентованный «демократ», был депутатом Госдумы, а теперь нередко возникает в роли активного участника на бесчисленных московских телеговорушках.

Про Хавкина же я узнал, что он доктор исторических наук, профессор Академии военных наук и Российского государственного гуманитарного университета, а также сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук. В общем, можно сказать, что в трёх каретах по науке едет.

Так что же совершили эти двое? На радио «Эхо Москвы» в передаче из цикла «Цена Победы» ведущий Рыжков спросил профессора Хавкина как специалиста по истории Германии ХХ века, чем объяснить, что немцы яростно сопротивлялись даже и тогда, когда всем было очевидно: вот-вот будет завершён разгром вермахта, наступит конец гитлеровской Германии, полный капут.

Обратите внимание: собеседников не интересует, как это было достигнуто. Ведь многие крупные политики и военные специалисты того времени, в том числе военный министр США Генри Стимсон, и, конечно, сам Гитлер, его генералы были уверены, что Советский Союз будет разбит в два-три месяца. И дела наши поначалу действительно были очень плохи.

Немцы дошли до Москвы, потом — до Волги… Казалось бы, надо просить мира, сдаваться, а советский народ, его армия, обливаясь потом и кровью, всё стояли и стояли. Больше того, настал час — и Красная Армия перешла в наступление, а потом гнала оккупантов до самого Берлина. Это ж чудо! Но… советско-русские чудеса хавкиных—рыжковых не интересуют, их жжёт другое любопытство: почему немцы до самого рейхстага так яростно сопротивлялись?

Ну сопротивлялись-то далеко не все. Даже среди тех, кому это решительно полагалось по должности и званию! Иные, предчувствуя развязку и зная свою персональную ответственность за всё, что немцы натворили на советской земле, предпочли не просто дезертировать, а вообще исчезнуть, то есть дезертировать на тот свет.

Кажется, первым ещё 15 ноября 1941 года, видя, что блицкриг не состоялся, и понимая, что впереди — неминуемое поражение, застрелился генерал-полковник Эрнст Удет. Вполне возможно, что последней каплей, переполнившей чашу смертельного ужаса генерала перед будущим, были слова Сталина, сказанные за девять дней до этого в докладе о 24-й годовщине Октябрьской революции: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР.

Что ж, если немцы хотят иметь истребительную войну, они её получат». И эти слова были встречены бурными аплодисментами участников торжественного заседания. А ведь они прозвучали в подземелье, на станции метро «Маяковская». Казалось бы, вот куда загнали… Но какая сила, уверенность, спокойствие в сталинских словах! А на другой день этот кошмарный для фашистов парад на Красной площади… Генерал Удет не мог вынести.

То была первая похоронная ласточка. Затем Красная Армия перешла в наступление, и скорбные сообщения множились. Так, в июле 1944 года, когда под ударами войск Рокоссовского вдребезги рушилась оборона немцев в Белоруссии, застрелился генерал-полковник Бек. 18 августа этого же года — генерал-фельдмаршал Клюге. 28 сентября 1944-го между генералами затесался Йозеф Бюркель, рейхскомиссар Австрии. 14 октября — знаменитый и непобедимый генерал-фельдмаршал Роммель.

Но ведь Красная Армия была ещё далеко от Берлина. А уж когда приблизилась, 21 апреля 1945 года присоединился к добровольным покойникам генерал-фельдмаршал Вальтер Модель. Когда на всю Европу запахло жареным, тут уж посыпались как горох: 30 апреля вместе со своей несчастной Евой — сам Гитлер; 2 мая — Геббельс с женой Магдой, и прихватили с собой, изверги, шестерых детей; 21 мая — Гиммлер. В те же майские дни — чехословацкий гауляйтер Конрад Генлейн, главком флота адмирал Фрейдебург, министр культуры Бернхард Руст, начальник имперской канцелярии Филипп Бюлер, начальник всех лагерей смерти Одило Глобочник, рейхскомиссар Норвегии Иозеф… 15 октября 1946 года их догнал Геринг…

Это был воистину истребительный вихрь среди гитлеровской верхушки. А об истребительной войне в широком смысле Сталин тогда, в ноябре 1941 года, сказал, конечно, только для острастки и в ответ на людоедские заявления гитлеровцев. Подлинную нашу позицию он высказал позже. И состояла она в том, что Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаются. Этим и определялись как наша политика в отношении Германии, так и пребывание Красной Армии на её территории.

Учёный Хавкин об этих самоубийствах, вынужденных страхом за чудовищные фашистские преступления в СССР и других странах, — ни слова. Неужели не знает? А ведь он представляется «специалистом по истории нацизма». Или среди названных не было ни одного нациста?

Однако всё это его не интересует. Он говорит о другом. Послушайте:

— Вот тут я скажу неполиткорректную вещь. Дело в том, что война, когда шла на территории СССР, была для советских народов Отечественной и справедливой. А когда война пришла в рейх, и Красная Армия далеко не гуманными средствами боролась в том числе с мирным населением, то каждый немецкий солдат защищал свой дом.

Вот как! До чего ж деревянный склад ума, как дровяной склад… Тут не о корректности и некорректности говорить полагается, а о скудоумии и подлости. Суть дела, видите ли, в территории, а всё, что было до этого, не имеет никакого значения. Допустим, бандит ограбил и убил человека, которому раньше клялся в дружбе. (А Гитлер клялся нам в двух договорах, да ещё какое в декабре 1939 года прислал любезнейшее поздравление Сталину по случаю его шестидесятилетия.)

За бандитом смелые люди кинулись в погоню. Он, отстреливаясь, побежал в свой хорошо укреплённый дом и, как только переступил его порог, тотчас в глазах учёного мудреца Хавкина из бандюги превратился в жертву. Он отстаивает с оружием в руках свою жизнь и свободу, а его хотят поймать и за что-то наказать. Да где же справедливость?! — вопиет Хавкин. И вот такую науку своими хавкинскими устами он проповедует во всех трёх институтах, где ему дают пищу.

А ведущий Владимир Рыжков, коллега по деревянному складу, подводит итог: «Теперь война для них была Отечественной». Ничего себе! Фашисты начали Отечественную войну… Геббельс, мол, просто не успел объявить об этом, некогда было, искал яд послаще для отравления своих детишек. Вот Рыжков и объявил то, что не успел чадолюбивый доктор Йозеф. Странно, что это детоубийство Рыжков не использовал для доказательства решимости и героизма фашистов в борьбе против Красной Армии. Ну, видимо, это в другой раз.

Тогда, надо думать, Рыжков объяснит нам и то, почему в Германии, когда мы, душегубы, туда пришли, не возникло партизанское движение. Какая же Отечественная без партизан? Где их Денис Давыдов и старостиха Василиса Кожина из нашей Первой Отечественной? Где из нашей Второй Отечественной Сидор Ковпак, дважды Герой Советского Союза, и тоже дважды Герой Алексей Фёдоров? Где Пётр Вершигора, опять же Герой, и Кирилл Орловский, Герой и Союза, и Труда? А всего 249 партизан стали Героями. А сколько Фрицев и Гансов получили Железные кресты на таком поприще? Нетути…

Прочитав в публикации «Правды» (№84 за 6—7 августа с.г.) излияния Рыжкова—Хавкина, я, конечно, чертыхнулся, сплюнул и перекрестился: «Чур меня!» А потом прочитал вслух жене. Она чуть не зашлась в хохоте. И это, конечно, самая естественная реакция нормального человека на такой вздор: наша Отечественная превратилась в захватническую, а их захватническая стала Отечественной. Как в цирке… Расхохотался и я. Ведь какое открытие, какую поразительную редкость довелось услышать! Ну где ещё, кроме путинского питомника, могут водиться такие человекообразные?

В своё время академик Д. Лихачёв, которому мы во многом обязаны избранием Горбачёва президентом, предваряя профессора Хавкина, говорил, что войну нам следовало закончить изгнанием немцев с нашей земли, а дальше идти, мол, не было никакой необходимости. И при этом ссылался на «Войну и мир» Толстого: он, дескать, не стал же описывать наш поход во Францию, наше пребывание в Париже, вот и нам надо было в 1944-м встать на границе — и всё.

Это было поразительно! Писательский замысел, художественное произведение, литературный сюжет академик уподобил, вернее, представил примером, образцом для реальной исторической действительности, да ещё совсем другой эпохи… Толстому просто не было нужды продолжать повествование, он исчерпал сюжет, а у нас-то была насущная необходимость завершить разгром фашизма. Иначе гитлеровская Германия, конечно же, зализала бы раны и снова ринулась на нас.

Тем более, как стало потом известно, немцы были близки к обретению атомного оружия и уже пугали нас своим чудо-оружием, которое вскоре они сделали для американцев. А Черчилль готовил операцию «Немыслимое» — удар по Красной Армии в Германии силами англичан, американцев и пришедших в себя немцев.

Словом, было вполне вероятно новое нападение на нас недавних союзников и старых врагов. Нет, медлить, а тем более останавливаться на границе, зачехлять пушки нам было никак нельзя! Надо было изо всех сил спешить к Берлину, к рейхстагу, к канцелярии Гитлера. И, слава богу, мы не опоздали. Хотя хавкины и рыжковы тогда под ногами тоже мешались.

А что касается «далеко не гуманных средств борьбы Красной Армии с мирным населением Германии», которые профессор Хавкин, родившийся через десять лет после войны и в армии не служивший, разглядел, поди, сразу, как только к радости Рыжкова явился на божий свет, то вот что я записал в своём фронтовом дневнике в 1945 году, находясь в составе 50-й армии Третьего Белорусского фронта в Восточной Пруссии:

«12 февраля. Хайльсберг.

Это самый крупный из всех городов в Пруссии, что мы прошли. Бой за него был упорнейший…

Эренбург пишет: «Только бы не расслабиться, только бы не забыть!» А по-моему, уже смягчились. Мы же не убиваем стариков, детей, женщин. Если такие факты и есть, они единичны. За всё время я видел только один раз труп ребёнка, неизвестно как погибшего. И раза 3—4 стариков. А ведь пятилетний ребёнок, как напоминает Эренбург, через 15 лет может быть солдатом. Нет, нет, убивать нельзя!

Случаи насилия тоже широкого распространения не имеют.

22 февраля. Лоттенбрух.

Бой с невероятной силой гремел весь день. Сейчас смолк. У нас особенно активно работают артиллерия и авиация. Такое впечатление, что самолёты ходят сотнями. Капитан Завязкин говорил, что немцы подбросили несколько танковых дивизий, чтобы успеть вывезти драгоценности.

…На хуторе метрах в сорока от нас приютились беглые немцы: две старухи, старик, женщина средних лет и шесть её детей. Я довольно легко с ними говорю. Жаль детей. Старший Франц, ему десять лет. Они мне вчера сказали, что у них нечего есть. Ночью я принёс им хлеба… Валуев всех их рассмешил, развеселил. Они перестали его бояться».

Ах, как жаль, Борис Львович, что вас там не было с нами! Может, тоже от своих академических заработков хлебушком поделились бы с немецкими детишками. А уж развеселили бы их, как сержант Валуев, наверняка! Чем? Да тем же самым, чем мою жену и меня,
— рассказом о гитлеровской Отечественной войне, закончившейся подписанием безоговорочной капитуляции. Или вы и капитуляцию считаете сталинской пропагандой?