Как Хрущёв готовился оболгать Сталина во время ХХ съезда КПСС

И первое, от чего приходится отказаться, это от мифа, будто ожесточенные споры из-за того, читать или нет доклад о культе личности, длились чуть ли не в ходе всего съезда и протекали в комнате отдыха, где собирались члены Президиума ЦК в перерывах между заседаниями. Теперь нельзя сомневаться в том, что принципиально этот вопрос был решен еще до съезда.

К сожалению, до сих пор остаются недоступными протоколы заседаний Президиума ЦК и материалы к ним, которые могли бы внести полную ясность в этот вопрос. Но и тех материалов, которые стали доступными для исследователей, достаточно для того, чтобы совершенно иначе представить себе последовательность событий и несколько по-другому взглянуть на перипетии закулисной борьбы внутри высшего руководства страны того времени.

В опубликованной стенограмме июньского (1957) пленума ЦК КПСС содержится ценное признание Л.М. Кагановича о том, что "напряжение" в его отношениях с Хрущевым началось "с вопроса о Сталине, о культе личности". А произошло это, по его словам, "в октябре 1955 года, за четыре месяца до съезда партии", когда "Хрущев внес предложение о Сталине"⁴ .

Публикаторы этой стенограммы высказали предположение, что речь, видимо, идет о записке, которую первый секретарь направил своим коллегам 25 октября в связи с подготовкой отчетного доклада ЦК съезду⁵ . Однако знакомство с текстом этой записки не дает никаких оснований для такого предположения.

Речь в ней шла об упорядочении заработной платы и пенсионного обеспечения. Хрущев высказывался за то, чтобы пойти на прямое повышение заработной платы низкооплачиваемых рабочих, а также повысить размеры пенсий для рабочих и служащих. Что же касается средств, необходимых на эти цели, он высказывался за то, чтобы снизить зарплату высокооплачиваемых работников интеллигентного труда.

Предлагая ознакомиться и подумать над этим, Хрущев выражал надежду на то, что после его возвращения в Москву (он находился в отпуске в Крыму. – Авт .) на заседании Президиума ЦК состоится обмен мнениями по ним⁶ . Ничего другого в этой записке не было.

На заседании Президиума ЦК 5 ноября она была одобрена. При этом, как гласит выписка из протокола этого заседания, решено изложенные в записке мысли "учесть при составлении Отчетного доклада ЦК КПСС"⁷ .

Нельзя, конечно, полностью исключать, что Хрущев мог тогда же, если не в тот же день, направить своим коллегам еще одну записку с соображениями о необходимости выяснить судьбу и вину репрессированных Сталиным в 1937-1938 гг. членов ЦК и делегатов XVII съезда. Но ее в тех материалах подготовки съезда, которыми мы располагаем, не обнаружено.

Нет там и никаких намеков на ее существование. Например, таких, как содержащийся в другом экземпляре цитированной выше выписки из того же протокола пункт "не ставить отдельно на XX съезде КПСС вопроса об изменениях в Уставе КПСС"⁸ . Кто его ставил? Когда? И в какой форме: письменно в виде записки или устно во время заседания? Если устно, то разве точно так же внезапно не мог быть поднят и вопрос о Сталине?

Как позже вспоминал Хрущев, его рассуждения сводились к следующему: "Надо точно знать, что делалось прежде и чем были вызваны решения Сталина по тем или иным вопросам.

Особенно это касалось людей, которые были арестованы". За что их репрессировали? И что делать дальше с теми, кто остался жив, но продолжает находиться в заключении или ссылке? При этом он призывал своих коллег "набраться мужества" и "обрести внутреннюю потребность приоткрыть полог", заглянуть туда и узнать, "что же там на деле за этой ширмой"⁹ .

Однако в постановлении Президиума ЦК от 5 ноября 1955 г. "О мероприятиях в связи с днем рождения И.В. Сталина" все еще признавалось необходимым 21 декабря "осветить его жизнь опубликованием статей в печати и в передачах по радио", а также приурочить к этому дню "присуждение Международных Сталинских премий".

А в первой редакции Отчетного доклада, подготовленной в ноябре-декабре, о Сталине говорилось следующее: "Смерть вырвала из наших рядов великого продолжателя дела Ленина И.В. Сталина, под руководством которого партия на протяжении трех десятилетий осуществляла ленинские заветы"¹⁰ .

Тем не менее "напряжение" в отношениях между членами Президиума ЦК появилось. Стал обозначаться перелом в вопросе о сталинских репрессиях, 30 декабря 1955 г. был обновлен состав комиссии по реабилитации и во главе ее вместо В.М. Молотова был поставлен секретарь ЦК П.Н. Поспелов.

Ей поручили изучить материалы о массовых репрессиях в 1937-1938 гг. Комиссия принялась за порученное ей дело энергично. В Президиум ЦК пошла систематическая информация о собранных ею фактах. И все чаще возникал вопрос: что с ними делать? Принятое в конце концов решение доложить об этом съезду далось Хрущеву нелегко. Пришлось ему прибегать к самым разнообразным приемам, умело используя аппарат ЦК.

Так, 20 января 1956 г. он получил и тут же разослал своим коллегам письмо от члена партии с 1917 г. заместителя начальника политотдела ГУЛАГа А.В. Снегова. Он писал: "Начиная с Х по XVII съезд партии я присутствовал на всех съездах партии. На XVIII и XIX съездах

я не мог присутствовать по известным Вам причинам. Прошу предоставить мне возможность присутствовать на XX съезде, выдав мне постоянный гостевой билет". В тот же день это письмо было разослано членам и кандидатам в члены Президиума ЦК, а также секретарям ЦК¹¹ .

Отказать такому заслуженному человеку было неудобно. За этим появился "список реабилитированных старых большевиков для приглашения на съезд" из 12 человек, в числе которых была Шатуновская, Снегов и Мильчаков, а затем другой – из 13 человек – бывших секретарей столичных райкомов и бывшего помощника самого Хрущева¹² .

Появление этих списков могло стать дополнительным аргументом в пользу включения в отчетный доклад ЦК раздела или параграфа о культе личности Сталина и его последствиях.

Так как добиться "правильного решения" от членов Президиума ЦК ему не удавалось, он прибег к своеобразному шантажу: "Во время съезда внутренняя дисциплина, требующая единства руководства среди членов ЦК и членов Президиума ЦК, уже не действует, ибо съезд по значению выше.

Раз отчетный доклад сделан, …каждый член Президиума ЦК и член ЦК, в том числе и я, имеет право выступить на съезде и изложить свою точку зрения, даже если она не совпадает с точкой зрений отчетного доклада"¹³ . Он не сказал, что выступит в прениях на съезде с сообщением о результатах работы комиссии Поспелова.

Но, видимо, те, кто возражал ему, поняли, что он может это сделать, изложив свой взгляд на аресты и расстрелы второй половины 30-х годов. Когда Хрущев диктовал свои воспоминания, он утверждал, что не помнит точно, кто после этого персонально поддержал его: "Думаю, что это были Булганин, Первухин и Сабуров. Не уверен, но думаю, что, возможно, Маленков тоже поддержал меня… Маленков мог поддержать меня"¹⁴ .

Вполне возможно, что кто-то из них и проявил инициативу, направленную на достижение компромисса: "Раз вопрос ставится так, видимо, лучше сделать еще один доклад". Но, может быть, лучше всего это сделать не сейчас, а на следующем съезде? Ведь надо хорошенько подготовиться, изучить дополнительные материалы, все взвесить.

Но Хрущев, вырвав у своих оппонентов принципиальное согласие, решил "дожать" их до конца: "На 21-м уже будет поздно, если мы вообще сумеем дожить до того времени и с нас не потребуют ответа раньше. Поэтому лучше всего сделать второй доклад теперь"¹⁵ .

Тогда возник вопрос: кто же сделает такой доклад? Хрущев назвал Поспелова: ведь он председательствовал в комиссии, составил записку, которая сейчас и является предметом обсуждения, пусть переделает ее в доклад и зачитает на съезде. Ему стали возражать: по такому важному вопросу должен выступить не один из секретарей, а именно первый секретарь; так как в отчетном докладе об этом нет ни слова, то не будет ли выступление Поспелова воспринято как свидетельство разногласий в руководстве¹⁶ .

Как видим, пребывая в твердом убеждении, что не дело верховного органа партии знать (а значит, и судить) об отсутствии единства среди членов Президиума ЦК по отдельным вопросам, и, мало того, опасаясь любой утечки информации об этом, сами они порою оказывались из-за этого в настолько уязвимом положении, что оказывались вынужденными давать свое согласие на шаги, против которых решительно и категорически возражали.

Когда конкретно это произошло, утверждать с уверенностью нельзя. Известно только, что заседания Президиума ЦК КПСС проходили в те дни довольно часто:

23 и 30 января, 1, 3, 9 и 13 февраля 1956 г.¹⁷ Однако взглянуть на их протоколы мы пока что возможности не имеем. Но в том, что именно в эти дни было принято решение относительно отдельного доклада о культе личности Сталина, сомневаться не приходится. Об этом свидетельствуют следующие факты.

В представленном Хрущевым 25 января 1956 г. новом проекте отчетного доклада, а также в решении Президиума ЦК от 3% января принять его за основу нет даже намека на вопрос о культе личности¹⁸ .

Зато 1 февраля на заседание Президиума ЦК из тюрьмы доставили бывшего следователя по особым делам МГБ СССР Б.В. Родоса.

После его допроса ни у кого уже не могло оставаться сомнений, если таковые и были, что репрессии и пытки – это не результат злой воли "плохих" чекистов, а заранее спланированное самим Сталиным и им же руководимое истребление неугодных ему людей.

Хрущев сразу же поставил перед своими коллегами вопрос: "Хватит ли у нас мужества сказать правду?". Маленков согласился, что вопрос о Сталине ставится правильно и об этом следует сказать партии. Не был против вроде бы и Молотов.

Правда, он оговорился, что не мешало бы при этом напомнить съезду о заслугах Сталина как великого руководителя, достойного продолжателя дела Ленина. Ему возразил М.З. Сабуров: "Если факты верны, разве это коммунизм? За это простить нельзя"¹⁹ .

Свидетельством определенной договоренности, если не прямого поручения, может служить и второе письмо Снегова, от 1 февраля: "Уважаемый Никита Сергеевич! Как вы считали нужным, – передаю проект своего выступления на ваше усмотрение. Само собой разумеется, что заранее принимаю все ваши изменения и поправки. Если вы сочтете необходимым коренную переделку, – то просил бы эти указания дать мне лично"²⁰ .

К 3 февраля 1956 г. относится указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда К.Е. Ворошилову в честь его 75-летия.

В традиционном приветствии от ЦК КПСС и Совета Министров СССР он характеризовался как "верный ученик великого Ленина, один из выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства"²¹ . Упоминание о Сталине, ранее обязательное для такого рода документов, впервые отсутствовало.

Этот факт с полным правом можно квалифицировать как первый реальный симптом приближавшегося большого разговора о культе личности и его главном носителе. О внезапности такого решения, принятого в узком кругу, свидетельствует и то, что в приветственных телеграммах Ворошилову от руководителей братских коммунистических и рабочих партий, он по-прежнему именовался учеником Ленина и ближайшим соратником Сталина.

Тогда же решался и вопрос о приглашении на съезд ветеранов из несправедливо репрессированных, но затем реабилитированных. 3 февраля Президиум ЦК поручил Секретариату ЦК рассмотреть вопрос о выдаче гостевых билетов "группе коммунистов, которые были в прошлом неправильно исключены из партии и ныне восстановлены в рядах КПСС"²² . Но не слишком ли много будет "свидетелей обвинения"?

И вот вносится предложение "разбавить" их другими известными ветеранами, не подвергавшимися репрессиям. 4 февраля заведующий Отделом партийных органов ЦК КПСС

по союзным республикам Е.И. Громов внес предложение пригласить на съезд в качестве гостей 25 человек и приложил их список. Постоянные гостевые билеты на все заседания предполагалось выдать 20 из них, в том числе В.П. Антонову- Саратовскому, С.И. Гопнер, С.С. Дзержинской, Г.М. Кржижановскому, Г.И. Петровскому, Е.Б. Стасовой, Л.А. Фотиевой.

А из перечисленных в уже упомянутых списках репрессированных, но реабилитированных гостевые билеты, причем только разовые, "на отдельные заседания", должны были получить лишь 5 человек, в том числе и Снегов²³ .

4 и 5 февраля 1956 г. Хрущев направил членам и кандидатам в члены Президиума ЦК, а также секретарям ЦК еще один проект отчетного доклада. Там содержалось обещание построить 38 млн. кв. м жилья уже в этом году и 205 млн. за пятилетие²⁴ . И были зафиксированы все внешнеполитические новации. Но о культе личности не говорилось ни слова!

9 и 13 февраля Хрущев разослал тем же адресатам поправки, внесенные в этот проект, в частности поправку Молотова, предложившего дополнить вывод о возможности использовать и парламентские пути для перехода к социализму оговоркой о необходимости давать "решительный отпор оппортуническим элементам, не способным отказаться от политики соглашательства с капиталистами и помещиками".

Хрущев посчитал молотовские поправки приемлемыми и сообщил, что включает их в проект²⁵ .

Р.А. Медведев и В.П. Наумов полагают, что именно в эти дни и был решен вопрос об отдельном докладе о культе личности Сталина. 9 февраля 1956 г. Президиум ЦК заслушал очередное сообщение комиссии Поспелова. При обсуждении сообщения Хрущев еще раз высказал твердую убежденность в необходимости рассказать все делегатам съезда. И не только о репрессиях, но гораздо шире – о культе личности.

Согласия на это он не получил. Однако поручение Поспелову готовить текст доклада было дано²⁶ . Тогда же было решено ознакомить делегатов съезда с неопубликованными документами Ленина, имея в виду прежде всего его политическое завещание с рекомендацией заменить Сталина на посту генерального секретаря и записку Сталину о разрыве личных отношений в случае, если тот не извинится перед Н.К. Крупской за хамскую выходку²⁷ .

Решение о зачтении на съезде доклада о сталинских преступлениях было принято, считают Р.А. Медведев и В.П. Наумов, в самый последний момент, 13 февраля 1956 г. Тогда же было решено подключить к работе над докладом, кроме Поспелова, и других секретарей ЦК²⁸ .

Судя по всему, именно на этом заседании Хрущеву пришлось напомнить своим соратникам, что при обсуждении отчета каждый член руководства "имеет право выступить на съезде и выразить свою собственную точку зрения, даже если она не совпадает с основными положениями отчетного доклада"²⁹ .

Ему не было нужды говорить им, что он готов сам выступить, если потребуется, и выскажет свою точку зрения на аресты и казни. К тому же он и Микоян, по утверждению сына последнего, выразил "озабоченность", как бы на съезде не выступил Снегов, а что он будет говорить, одному Богу известно³⁰ . Вполне возможно, что сказывался и дефицит времени, о котором упоминал Каганович: в зале пленумов ЦК уже собрались его участники и ждали появления своих руководителей.

В упомянутых нами архивных делах XX съезда имеется выписка из протокола N 188 заседания Президиума ЦК от 13 февраля 1956 г. Вот что там говорится: "Об открытии Пленума ЦК КПСС.

Поручить открыть Пленум ЦК КПСС первому секретарю ЦК т. Хрущеву Н.С. Внести на Пленум предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности. Утвердить докладчиком т. Хрущева Н.С."³¹ .

В этих же делах находится и подлинник за подписью Хрущева протокола состоявшегося в тот же день пленума Центрального Комитета. Документ этот небольшой, всего на четырех машинописных страницах, где на первых двух перечисляются присутствовавшие.

Любопытно, что среди них находились и люди, чья партийная карьера уже закончилась опалой: бывший первый секретарь Ленинградского обкома В.М. Андрианов, бывший министр внутренних дел С.Н. Круглов, бывший главком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов, бывший секретарь ЦК С.Н. Шаталин и другие. Пленум открыл и председательствовал на нем Хрущев. Он же один и говорил и весьма коротко: "Нам нужно будет условиться о докладе, договориться.

Повестка дня была утверждена в свое время Пленумом, докладчики тоже были утверждены -все эти вопросы решены. Другие вопросы, связанные со съездом, мы будем решать на совете делегаций. Нам нужно договориться насчет доклада. Президиум рассмотрел этот доклад и одобрил. Как члены Пленума? Доклад идет не от Президиума, а от Пленума Центрального Комитета. Как, будет ли Пленум заслушивать доклад"?

Речь пока что шла об Отчетном докладе, который, по идее, вроде бы должен был быть обсужден и одобрен Центральным Комитетом. Но намек был понят. И тут же раздались голоса: "Одобрить! Завтра услышим!". Хрущев словно ждал эти реплики и сделал следующий вывод: "Тогда будем считать, что доклад принимается Пленумом Центрального Комитета и поручается его сделать на съезде". Микоян добавил: "Пленум доверяет рассмотрение доклада Президиуму ЦК".

Хрущев же продолжил: "Есть еще один вопрос, о котором здесь нужно сказать.

Президиум Центрального Комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина чувствует и считает необходимым поставить на XX съезде партии, на закрытом заседании (видимо, это будет в то время, когда будут обсуждены доклады и будет обсуждение кандидатов в руководящие органы Центрального Комитета: членов ЦК, кандидатов и членов Ревизионной комиссии, когда гостей никого не будет) доклад от ЦК о культе личности.

На Президиуме мы условились, что доклад поручается сделать мне, первому секретарю ЦК. Не будет возражений?" Возражений не последовало, после чего Хрущев сказал, что "все вопросы, которые следовало на нашем Пленуме решить, мы решили", объявил заседание закрытым³² .

О чем же свидетельствует протокол этого пятиминутного пленума? Прежде всего о том, что вопрос, оглашать или нет доклад о культе личности, был к тому времени решен положительно. Решено также было, что сделает это сам Хрущев, но непременно на закрытом заседании, когда будут обсуждаться кандидатуры в ЦК следующего созыва.

Это не значит вовсе, что на самом съезде, за его кулисами не было уже споров по другим, тоже очень важным вопросам. Но самое главное уже было предопределено.

Дать генеральный бой теперь можно было, разве что развернув открытую полемику против новой "генеральной линии" на самом съезде, на что никто бы не решился.

14 февраля 1956 г. в Большом Кремлевском дворце открылся XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. И уже в отчетном докладе ЦК, во втором его разделе, посвященном внутреннему положению, Хрущев затронул вопрос о культе личности. "ЦК, – сказал он, – решительно выступил против чуждого духу марксизма-

ленинизма культа личности, который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс… Распространение культа личности принижало роль коллективного руководства в партии и приводило иногда к серьезным упущениям в нашей работе"³³ . Тем, кто внимательно читал тогда партийную прессу, фразы эти были не в новинку.

Однако на сей раз они были произнесены с трибуны съезда, и хотя имя этой личности названо не было, вряд ли делегаты сомневались, кто подразумевался под "героем-чудотворцем".

Среди некоторых историков и публицистов бытует мнение, будто закипевшая в ходе работы съезда работа над текстом доклада о культе личности носила чуть ли не "подпольный" характер.

Например, Н.А. Барсуков в доказательство этого приводит рассказ секретаря ЦК Шепилова о том, что 15 февраля Хрущев предложил ему подготовить новые материалы для этого доклада и на два дня оставил в своем кабинете на Старой площади³⁴ .

Но такие же поручения получили от него и другие секретари ЦК. Каждый из них готовил свой раздел доклада и вполне мог не знать, чем занимался сейчас другой. Таковы были порядки в работе аппарата ЦК, в основе которых лежали сугубая секретность и строгая дозированность в распространении информации как по горизонтали, так и по вертикали, сверху вниз. Однако на сей раз о готовившейся сенсации знало немалое число делегатов и гостей съезда. Их к этому исподволь готовили.

Уже на утреннем заседании съезда 16 февраля член Президиума ЦК и секретарь ЦК М.А. Суслов говорил о значительном ущербе, который наносили партийной работе теория и практика культа личности, получившие распространение до XIX съезда.

Они не только "умаляли роль партии, принижали коллективное руководство", но и "приводили к бесконтрольности и даже произволу в работе отдельных лиц" и "порождали односторонние, а подчас и ошибочные решения вопросов"³⁵ .

О том, что у партии в течение примерно 20 лет не было коллективного руководства, говорил в тот же день на вечернем заседании еще один член Президиума ЦК, Микоян³⁶ .

Он же первым произнес имя Сталина в весьма критическом плане: известное высказывание автора "Экономических проблем социализма в СССР" о расколе мирового капиталистического рынка после войны и о том, что объем производства в США, Англии и Франции "будет сокращаться", по мнению Микояна, "вряд ли может нам помочь и вряд ли является правильным"³⁷ .

Открыто поставив под сомнение саму принадлежность этой считавшейся "выдающейся" работы к классическим трудам марксистской политэкономии, Микоян призвал и историков по- новому осветить многие факты и события, изложенные в сталинском "Кратком курсе истории ВКП(б)".

Он высмеял тех из них, кто те или иные повороты в революции и гражданской войне объяснял "якобы вредительской деятельностью отдельных тогдашних руководителей, много лет спустя после описываемых событий неправильно объявленных врагами народа".

И пораженный этими словами зал услышал имена В.А. Антонова-Овсеенко и С.В. Косиора, причем названных "товарищами", что на партийном новоязе означало, что теперь их следует считать неправильно объявленными врагами народа³⁸ .

В той или иной степени тему культа личности затронули Маленков, С.Д. Игнатьев, бывший в 1951-1953 гг. министром государственной безопасности СССР, О.В. Куусинен и даже Каганович с Молотовым.

Последний в конце своей обширной речи, сказав, что ЦК "твердо выступил против чуждого марксизму-ленинизму культа личности, сыгравшего в определенный период такую отрицательную роль", под аплодисменты делегатов выразил уверенность в том, что "настоящий съезд полностью одобрит эту

принципиальную установку"³⁹ . И лишь один председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов избежал упоминания и осуждения культа личности, ограничившись указанием на необходимость и впредь укреплять ленинский принцип коллективности в работе⁴⁰ .

Между тем 18 февраля Хрущеву представили первый вариант доклада о культе личности, завизированный Поспеловым и еще одним секретарем ЦК – А.Б. Аристовым. Взяв его за основу, он 19 февраля продиктовал стенографисткам свой вариант и разослал его членам и кандидатам в члены Президиума ЦК⁴¹ .

22 февраля состоялось еще одно заседание Президиума ЦК.

Вообще-то оно не могло считаться правомочным, ибо ЦК, его Президиум и Секретариат с началом работы съезда как бы складывали свои полномочия до новых выборов, а все вопросы, которые могли возникнуть в это время, подлежали решению или самого съезда, или его президиума.

Тем не менее в описи N 10 (протоколы заседаний Президиума ЦК КПСС 19-го созыва) фонда N 3 РГАНИ под N 226 значится протокол N 189 заседания Президиума ЦК от 22 февраля 1956 г. Именно на этом заседании, вероятнее всего, и решались окончательно последние вопросы, связанные с предстоявшим оглашением доклада о культе личности.

И именно на нем, судя по всему, было решено зачитать этот доклад не во время обсуждения кандидатур в новый состав ЦК, а уже после выборов, перед закрытием съезда. Вполне возможно, что тогда же Хрущев сделал еще одну уступку, обещав не ворошить дел, слушавшихся на открытых судебных процессах 1936-1938 гг.

Стал доступным для исследователей и тот текст проекта доклада "О культе личности и его последствиях", который Хрущев разослал членам и кандидатам в члены Президиума ЦК, а также секретарям ЦК 23 февраля, то есть на следующий день после упомянутого заседания Президиума ЦК КПСС.

В этом документе содержится довольно обширная и разнообразная правка, но определить, кем именно она сделана, пока что затруднительно. Например, в экземпляре, посланном Суслову, имеются подчеркивания и поправки, сделанные разными карандашами – красным, синим, фиолетовым и простым. В этом экземпляре, помимо сугубо редакционной правки, есть и довольно любопытные пометы. "Вот и "отец родной""⁴² .

Там, где говорилось о начале войны, синим отмечено: "Уроки на будущее"⁴³ . Синим же перед разделом о Ленинградском деле сделана надпись: "Попрание нац. прав народностей 1943-1944 г. Карачаевцы, калмыки, ингуши и чеченцы"⁴⁴ .

И синим же на полях заключительной части, где содержалось предупреждение о том, что "этот вопрос мы не можем вынести даже за пределы съезда, а тем более в печать", добавлено: "Не обнажать язвы перед обывателем"⁴⁵ .

В экземпляре, посланном Шепилову, содержатся предложения упомянуть о сидевших в тюрьмах Рокоссовском и Горбатове добавить имя Мерецкова, сказать, "что англичане (Черчилль) заранее нас предупреждали + сов. посольство (Деканозов) в Германии тоже предупреждало о готовящ. войне", дополнить фразу о том, что не Сталин, а партия в целом обеспечила победу в войне, словами "о роли раб. класса, крест, интеллигенции, женщин, молодежи – сов. народа, тыла"⁴⁶ .

И в том, и в другом экземплярах перечеркнуто следующее воспоминание Хрущева об одной из его встреч со Сталиным: "Каждый из членов Политбюро может многое рассказать о бесцеремонном обращении Сталина с членами Политбюро. Приведу вам такой, например, случай. Однажды незадолго до смерти Сталин вызвал


к себе нескольких членов Политбюро. Мы явились к нему на дачу, начали обсуждать некоторые вопросы. Получилось так, что на столе против меня находилась большая кипа бумаг, которая закрывала меня от Сталина. Сталин с раздражением закричал: "Что Вы там сели, боитесь, что я Вас расстреляю? Не бойтесь, не расстреляю. Пересаживайтесь ближе". Вот вам отношение к членам Политбюро!"⁴⁷.

А пока высшее партийное руководство изучало проект доклада, некоторые из делегатов, проведавшие, что скрывает эвфемизм "культ личности", поспешили предложить свои услуги.

24 февраля маршал А.И. Еременко послал Хрущеву записку: "Если Вы будете в своем докладе по особому вопросу касаться военных дел и если найдете нужным в той или иной степени коснуться Сталинградской битвы, то по этому вопросу докладываю настоящую справку".

Суть ее заключалась в утверждениях, что решения Сталина по оперативно- организационным вопросам обороны города "чуть ли не привели к падению Сталинграда" и что "если бы был принят план Сталина по разгрому войск Манштейна…, то Манштейн, безусловно, выполнил бы свою задачу и освободил бы окруженных"⁴⁸ .

Сохранилась в материалах съезда и записка, направленная Хрущеву 22 февраля, то есть в конце работы съезда, В.М. Андриановым: "Никита Сергеевич! Убедительно прошу Вас посоветовать, можно ли мне выступить на закрытом заседании съезда по Вашему докладу о культе личности и при этом… рассказать о Ленинградских делах в том виде, как я изложил на Ваше имя в записке и в нескольких словах сказал, будучи у Вас на приеме"⁴⁹ .

В одной из папок, содержащей тексты и заготовки выступлений председательствовавших на заседаниях съезда, имеется такой документ: "Объявить в конце утреннего заседания. "Сегодня в этом зале состоится заседание совета представителей делегаций. В 6 часов состоится закрытое вечернее заседание съезда. На этом заседании присутствуют делегаты с решающим и делегаты с совещательным голосом""⁵⁰ .

Документ этот не датирован, но, без всякого сомнения, относится к 24 февраля, когда состоялись выборы руководящих партийных органов.

Согласно стенограмме этого заседания, открывший его Хрущев предоставил слово Суслову, а тот, "по поручению совета делегаций", внес предложение увеличить количественный состав Центрального комитета и Центральной ревизионной комиссии для того, "чтобы усилить представительство союзных республик, а также целого ряда новых областей, созданных у нас в Российской Федерации в последнее время". Предложение это было одобрено.

После этого Суслов зачитал списки кандидатур, выдвигавшихся в члены ЦК (133 на 133 места), в кандидаты в члены ЦК (122 на 122 места) и в члены ЦРК (63 на 63 места). "Вот список названных товарищей, – подводит промежуточный итог Хрущев под аплодисменты присутствовавших. – Будут ли отводы товарищам, названным в состав Центрального комитета? У кого?".

Из зала раздалось: "Нет!". И снова бурные аплодисменты. "Отводов никто никому не дает, – констатировал Хрущев. – Будут ли дополнительно названы кандидатуры для голосования?". И опять голоса из зала: "Нет!". Хрущев для проформы спросил еще раз: "Никто не назовет других кандидатов?".

И в который раз слышилось дружное "нет", после чего объявил (разумеется, под "бурные, продолжительные аплодисменты"): "Тогда принимаются названные, выставленные кандидаты для голосования в состав Центрального комитета"⁵¹ .

Затем поднятием карточек была избрана счетная комиссия из 33 человек, и Хрущев объявил перерыв на два часа (до 9 часов 30 минут) для подготовки зала к голосованию⁵² .

В тот же вечер, но уже после голосования, собралась счетная комиссия. Избрав своим председателем заведующего отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам Громова, она принялась считать бюллетени по выборам членов ЦК.

Их было роздано 1341, все они были опущены в урны и признаны действительными. Но только в 11 из них кандидаты оказались вычеркнутыми.

По 1 голосу против получили секретари ЦК Хрущев и Аристов, первые секретари Московского горкома и Челябинского обкома Е.А. Фурцева и Н.В. Лаптев, а также маршалы И.С. Конев и Р.Я. Малиновский. Министр обороны маршал Г.К. Жуков получил 2 голоса против, а Маленков – 3⁵³ .

Шпаргалка для председательствующего на следующем и тоже закрытом заседании съезда очень лапидарна: "25 февраля, утро.

Председательствует тов. Булганин. Доклад т. Хрущева"⁵⁴ . Стенограмма этого заседания тоже довольно краткая и включает в себя вступительное слово Булганина, зачитанный им проект постановления съезда "О культе личности и его последствиях", а также следующее пояснение: "Имеется в виду, что доклад тов. Хрущева Н.С. и принятое съездом постановление "О культе личности и его последствиях" не публикуются в настоящее время, но эти материалы будут разосланы партийным организациям"⁵⁵ .

Стенограмму предваряет текст самого доклада Хрущева "О культе личности и его последствиях". С достаточной долей вероятности можно считать его первым экземпляром.

Он без правки и пометок, если не считать трех вставок, касающихся предупреждений 1941 г. из Лондона и Берлина о готовившемся нападении Германии на СССР, депортации кавказских народов в 1944 г. и так называемого "Ленинградского дела". Текст этот идентичен тому, что был опубликован в 1989 г.⁵⁶

Возникает вопрос: как строго придерживался его Хрущев? не отвлекался ли от него? не давал ли волю эмоциям? и что говорил, если его "заносило"?

На этот вопрос могла бы ответить магнитофонная запись. Она наверняка велась⁵⁷ . Но, как утверждают архивисты, у них ее нет.

Так ли это? Ведь и сейчас некоторые из них продолжают утверждать, что "стенограммы в архиве не было – она на съезде не велась", что машинописный текст доклада о культе личности "не сохранился, потерян" и "до сих пор так и не найден", что при подготовке доклада к публикации они пользовались отпечатанной типографским способом брошюрой с грифом "не для печати", которую зачитывали после съезда на партийных и комсомольских собраниях и которая представляла собой правленный Хрущевым текст, разосланный членам Президиума ЦК 1 марта 1956 г.⁵⁸ Одно другого не исключает.

Вполне возможно и даже весьма вероятно, что брошюра полностью повторяла окончательный текст доклада, который лежал перед глазами Хрущева 25 февраля и на который он получил санкцию от своих коллег 22 февраля. А много из "отсебятины" ему пришлось убрать. Но не все.

Направляя 1 марта 1956 г. членам и кандидатам в члены Президиума ЦК отредактированный текст своего доклада, Хрущев сообщал, что, "если не будет замечаний по нему, он будет разослан партийным организациям". Замечания были. В текст вклеены

машинописные вставки на отдельных листочках. Например, в разделе о методах работы НКВД с арестованными появляется фраза: "Вот какие подлые дела творились в то время! (Движение в зале)".

Появились и вставки об отношении Сталина к Жукову, об одном приватном разговоре Хрущева с Булганиным: "Вот иной раз… сидишь у Сталина и не знаешь, куда тебя от него повезут, или домой, или в тюрьму". Имеются и дополнения, внесенные аккуратным почерком чернилами или карандашом.

Так, например, вставлено "прославившее" Хрущева утверждение, что Сталин планировал фронтовые операции по глобусу: "Да, товарищи, возьмет глобус и показывает на нем линию фронта". Правда, не вся правка носила столь обличительный характер. Имелись вставки и иного характера, прямо скажем, охранительного. Вот одна из них: "Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать пред ними наших язв"⁵⁹ .

Но подобная оговорка скорее всего была уступкой первого секретаря ЦК его более осторожным и более осмотрительным коллегам, она ни в коем случае не отражала его тогдашних настроений: если бы это было не так, ему пришлось бы вычеркнуть значительную часть своего доклада.

стр. 117