Лесная нежить
К празднику...
Владимир Короленко (проза).
Игорь Деревянченко (стихи).
***
Вечереет. В сырые туманы всклокочен,
Поднимается пар с потускневших озёр.
У туманной воды в синих сумерках ночи
Зацветает волшебный костёр…
В ярких всплесках огня, рассыпаясь на части,
Проступают сюжеты несбыточных снов.
И опять я в плену у неведомой страсти,
Потрясающей душу до самых основ.
Ты сегодня без стука вошла в моё сердце, -
О, испуг, ненароком столкнувшихся рук!
И сверчок начинает щемящее скерцо,
В темноте разливая стрекочущий звук.
Я к тебе осторожно поближе придвинусь, -
Ты послушай, расскажет унылая трель,
Вопреки ностальгии, тревоге и сплину,
Всё, что нам напоёт неземная свирель.
Пусть над венчиком дров, шевеля лепестками,
Раздуваясь, бутон расцветёт на ветру:
Загудит, затрепещет трёхцветное пламя,
Сотни ярких иллюзий поднимутся вдруг.
И в вакхическом хаосе цвета и танца,
Изгибаясь, сплетаясь, как стебли растений,
Расклубив исполинские протуберанцы,
Исступлённо запляшут волшебные тени.
************
… Кругом стоят леса, которые кричат на разные голоса в непогоду, мрачная река роет новые русла, и всякая лесная нежить живёт в трущобах. Летом над заводями русалки расчёсывают косы, таинственная лихоманка ходит по свету, огненный змий летает по ночам к мужикам и бабам…
Я искренне и от души смеялся над этими рассказами, скоро, однако, наступило время, когда мне пришлось вступить в прямую борьбу с этой лесной нежитью и лесная нежить меня победила.
Между прочим рассказывая о лешаках и прочей нежити, мне как-то передали, что на заводях летом водятся ещё русалки, которые расчёсывают над водой косы, и что их видел, когда был мальчиком, Яков Молоснёнок. Яков был рослый молодец с широкими плечами, с несколько впалой грудью и с нездоровым цветом лица. Глаза у него были особенные, взгляд их несколько тусклый в обычное время, производил впечатление настороженности какой-то и углубления. Потом, стараясь объяснить себе впечатление этих глаз, я сказал себе, что взгляд их был такой, что будто бы на вас смотрели два человека. И всё время из-за его обычного взгляда проблёскивал другой, настороженный, притаившийся и тоскующий.
… Казалось я остался наедине с больным. Он посмотрел своим странным взглядом и сказал:
- Побаять я с тобой хочу.
Он потупился, посидел некоторое время молча и потом спросил глухо:
- Помогёт ли, слышь, зелье-то твоё.
- Поможет, поможет, Яков. Да и болезнь-то твоя совсем пустая.
- Пустая говоришь, нет не пустая, это ведь лихоманка.
Я знал что лихоманкой зовут в народе лихорадку.
- И на лихоманку есть зелье, погоди, вот выпишу из города хину, тогда примемся и за лихоманку…
Он оглянулся кругом и, увидев, что в нашем углу никого нет, сказал:
- Ходит она ко мне…
- Кто ходит? – спросил я с удивлением.
- Да лихоманка же…
- Как ходит? Что ты говоришь!
- Так и ходит. Давно повадилась проклятая.
И понурив голову, он прибавил едва слышно:
- Сплю я с нею бывает. Боюсь я…
Зубы его застучали, и справившись с ознобом, он рассказал мне «как на духу» следующую странную историю.
Ему и прежде являлась она под видом женщины.
- Да и баская (красивая) же, подлая, всё заманивала.
А когда он затеял свадьбу, - она пришла к нему и запретила жить с женой. Три месяца после свадьбы он не жил с женой.
Я постарался, как мог, рассеять этот кошмар: никакой женщины-лихоманки нет. Он видит её только во сне. А простая болезнь лихорадка легко вылечивается лекарствами. Я уложил его, предсказав скорое действие касторки и отошёл в другой конец избы к старухе. Она слышала наш разговор, и когда я подсел к ней, сказала:
- Ты вот баешь, Володимер, будто нет её. Напрасно. Да ведь не один Яков, мы все её слышим.
- Как это вы слышите её? – спросил я с некоторой досадой.
- А так и слышим: взлает кыцян (пёс) раз и другой. Сам лает и сам боится: взлает, завизжит и в подклеть забьётся. Потом отворяет она калитку, идёт во двор…скрипит под ею лестница. Потом, слышь, скрыпнет дверью, входит в избу. Потом на полати полезет, подвалится к Якову…
- Да что вы мне рассказываете! – крикнул я недовольно.
- Истинная правда – вот те крест. Потом слышим начинает, он её целовать… И дверь пробовали запирать. Ей ничего, и запор не берёт. И слышь – не видно никого, а только слышно. Кого хошь спроси.
В это время Ефим слез с печи и подошёл к нам. Тёмно-синии глаза его глядели с наивной трогательной печалью.
- Верно. - подтвердил он. - И я чую… Да не то что я, - все чуют, вся семья.
***
На холодном песке расцвели золотые костры.
Зыбкой тканью тумана задёрнув хрустальные воды.
Светлокудрые нимфы, чьи ласки нежны и остры,
Выбегают на берег, водить у костров хороводы.
Взвизги… крики восторга… Трещит, разгораясь, зола…
Разрумянились в свете костров, распалились от пляски,
Разметая одежды и тени, нагие тела,
Всё нежней прижимаясь друг к другу в изысканной ласке.
О бескрылый мой стих! Ты беспомощен – как передать
Этот шарм, этот пряный дурман, эти запахи кожи?
Я в немом исступлении, мне хочется громко рыдать,
Обнимая в экстазе две пары божественных ножек.
Распалиться, размякнуть, расплавиться как канифоль
На листе раскалённом, развеяться облаком пара…
Нимфоманки, русалки, прекрасные сёстры Сапфо,
Обернитесь скорей, обратите ко мне ваши чары!..
Мир иллюзий, туманная грёза, несбыточный сон…
Только что может быть иллюзорней обыденной жизни!
Терпеливый читатель, прости эротический стон
Одинокому телу в степях равнодушной отчизны.
Я сквозь грани магической призмы любуюсь в тоске
Их причудливым миром, что манит меня и морочит,
Где с пылающей ветвью, как с факелом, в тонкой руке
Я неистовой пляской встречаю прибытие ночи.
