Будапешт-1956 как эпизод мировой войны
https://prometej.info/media/thumbnail/56_large.jpg
Будапешт-56, как эпизод Мировой войны
Политическая мифология беспощадна к исторической истине, тем более когда «правильная» трактовка определенных событий является обязательной демонстрацией лояльности курсу нынешних геополитических триумфаторов. В этой нехитрой схемке венгерские события принято брать в отрыве от их реальных истоков, не говоря уже о европейском и мировом контексте. Но стоит взглянуть на дело непредвзятым взглядом, и нашим глазам предстает куда более драматическая картина жестокого мирового противостояния, горячая вспышка которого стоит в одном ряду с Корейской войной 1949-53 гг., беспорядками в Берлине в 1953-м, чехословацкими событиями 1968-го, вьетнамской войной 1965-75 гг., афганской эпопеей 1979-1987 гг., «перестройкой» в СССР и волной так называемых «бархатных» переворотов в Восточной Европе.
На перекрестке фронтов
Особым положением, в котором оказалась Венгрия к исходу Второй мировой войны, она обязана прежде всего своей фашистской ориентации и тесному союзу с гитлеровской Германией. К осени 1944 года благодаря воинскому мастерству и самоотверженности Красной Армии и твердой просчитанной позиции советского руководства из войны вышли три серьезных фашистских союзника: Финляндия, Румыния и Болгария. Трезвые прогрессивные политики, поддержанные измученными войной народами, содействовали спасению сотен тысяч жизней своих граждан и советских воинов, по крайней мере, на несколько недель приблизив долгожданный крах гитлеризма. Среди условий выхода Румынии из войны в частности был обеспеченный СССР возврат части Трансильвании, аннексированной хортистской Венгрией в 1940-м. 22 сентября 1944 года Красная Армия подошла к венгерской границе. Однако выход из войны Венгрии, одного из самых надежных союзников Германии, державшего на Восточном фронте до полутора миллионов солдат и офицеров, удалось обеспечить только лишь к середине февраля 1945 года в результате масштабной Будапештской операции.
Но еще в октябре 1944 года Черчиллем, находившемся с визитом в Москве, был поднят вопрос о сферах интересов союзников в Европе. Он предложил Советскому Союзу следующее разграничение:
Румыния
Россия – 90 процентов
Другие – 10 процентов
Греция
Великобритания (в согласии с США) – 90 процентов
Россия – 10 процентов
Югославия – 50:50 процентов
Венгрия – 50:50 процентов
Болгария
Россия – 75 процентов
Другие – 25 процентов
(В мемуарах самого Черчилля, где впервые это факт предан гласности, отсутствуют его собственные слова «этот грязный документ» и пояснение, что американцы, если узнают, будут поражены грубостью, с которой он изложен, но господин Сталин – реалист и поймет, о чем идет речь[1]).
Сталин, как вспоминает британский премьер, после секундного размышления согласился с такой схемой[2].
Историки полагают, что ключевой позицией в соглашении была Греция. Также обращает на себя внимание отсутствие в списке Польши. Как известно, Великобритания и США, держа «в рукаве» эмигрантское правительство Миколайчика, рассчитывали оставить Польшу «за собой».
Далее, трезвый политик Черчилль прекрасно понимал, что требовать «своей доли» в только что выигранных Советами Румынии и Болгарии нереально (хотя в случае с последней просматривается попытка некоего торга). А вот что касается Югославии и Венгрии, чье стратегическое положение и промышленный потенциал играли в Европе заметную роль, премьер-министр явно спешил: советские войска, как упоминалось выше, уже были на границах этих стран, и перед западниками во весь рост встала угроза безраздельного доминирования СССР на Балканах и по Дунаю.
Простота, с которой Сталин согласился на предложенные условия, не должна вводить в заблуждение. Западные исследователи и их нынешние российские единомышленники объясняют это беспринципностью тирана, который с той же легкостью изменял своим обещаниям, с какой и давал их, если того требовала обстановка. Однако примерами из истории подтвердить этого мнения не могут. Другое дело, что Сталин прекрасно знал, с кем имеет дело, и отдавал себе отчет в том, что всякое обещание утрачивает силу, если оппонент сам не склонен честно выполнять свои обязательства. (Забавно, что Черчилль предложил тут же сжечь бумажку – «грязный документ», мотивируя это ее крайним политическим цинизмом. «Нет, – ответил Сталин, никогда не делавший такого, за оглашение чего потом бы опасался, – держите ее у себя»[3]).
Так, например, советское командование не питало иллюзий насчет истинных целей группы офицеров американских спецслужб, действовавших с осени 1944 года в Румынии. Используя подкуп и антирусские настроения румынской верхушки, американцы установили широкие связи в Бухаресте и получали важную информацию о военном потенциале и политике СССР. Как проницательно докладывал в Вашингтон один из американских разведчиков, «политика русских в настоящее время состоит в том, чтобы демонстрировать желание сотрудничать… с нами, и потому русские придерживаются курса выжидания и проволочек вместо того, чтобы ясно и открыто заявить о своем нежелании мириться с действиями УСС (Управление стратегических служб США, предтеча ЦРУ. – Авт.) в зоне их военного (и политического) влияния». Подобная практика сотрудничества имела место и в Болгарии.
Ободренные либеральным отношением Москвы к своей неофициальной деятельности, американцы в январе 1945 года решили обосноваться и в освобожденной части Венгрии. В отличие от Румынии и Болгарии, здесь вовсю еще шли бои, и поэтому запрос американской стороны об открытии миссии УСС в Венгрии, гласивший, что задача бюро «будет заключаться в сборе стратегических разведывательных сведений, необходимых для операций против Германии», не мог не насторожить Генштаб Красной Армии. Советская сторона прекрасно понимала, какой характер носят интересующие здесь союзников «стратегические разведывательные сведения». Это прозрачно читалось в советском ответе: «согласно существующих положений в Красной Армии, такого рода службы в этой зоне не могут получить возможностей для развертывания своей деятельности»[4].
Правильность такой позиции подтвердилась всего несколько месяцев спустя. В ходе боевых действий разведкой Третьей армии США был захвачен шеф германской разведки на Балканах штурмбанфюрер СС С. Гетлл. Последний тут же предложил сотрудникам УСС использовать остатки своей агентурной сети в Румынии и Венгрии против СССР. Проведенная УСС проверка на месте(!) подтвердила наличие агентуры в Будапеште и Бухаресте, где она имела хорошие контакты среди «железной гвардии» и других элементов профашистского подполья. Американцы поначалу не рискнули принять предложение, резонно опасаясь, что часть агентов Гетлла уже могли быть засечены советской разведкой и решили информировать советскую сторону об этом, предложив совместно ликвидировать фашистскую агентуру. Органы НКГБ выразили большой интерес к этой идее и тут же запросили у США дополнительную информацию о группе Гетлла и других крупных германских разведчиках, захваченных американцами. И тем самым поставили американцев в безвыходное положение. Ибо в это самое время те вели плодотворные переговоры с главой разведки вермахта на Восточном фронте генералом Р. Геленом, который вовсю давал ценнейшие сведения о советской группировке в Австрии. Отказываться от своего же предложения было неудобно, но и расширять сотрудничество с Москвой в этой сфере нельзя – вдруг другие немецкие разведчики откажутся работать с американцами. Так или иначе, вскоре Гетлл вышел на свободу[5].
Интересно, чем были заняты его подопечные в Будапеште десять лет спустя?
Миф о насильственной советизации
На совещании Коминформа в сентябре 1947 года представитель Венгрии Й. Реваи говорил: «В сознании широких масс наша партия жила как партия 1919 года, как партия диктатуры пролетариата. Было много так называемых старых коммунистов, которые думали, что Красная Армия освободила Венгрию с целью создать советскую власть… Эти люди не понимали политики сотрудничества с другими демократическими партиями… и причинили партии много вреда»[6].
Антикоммунистами муссируется мнение о тайной политике принудительной советизации Советским Союзом освобожденных (они пишут – оккупированных) восточноевропейских стран. Высказывания, подобные процитированному, квалифицируют как пропаганду, не отвечающую действительности. Однако факты – многочисленные указания и директивы командованию частей и соединений Красной Армии, жестко предостерегающие от всякого рода установления советских порядков[7]; личные заверения лидерам освобождаемых стран[8], прямые предостережения чрезмерно торопливым сторонникам в руководстве братских партий[9] – говорят о противоположном. СССР, разумеется, поддерживал в этих странах идеологически родственные ВКП(б) организации. Но хорошо осознавал при этом, насколько важно, чтобы политический и экономический курс этих государств перед лицом все более явно обозначавшегося противостояния социализма и капитализма был устойчивым и опирающимся на объективные внутренние предпосылки. В свете этого не одобрялись любые политические скачки, к которым были склонны пришедшие во власть коммунисты и социал-демократы.
В теснейшей связи между лидерами левых восточноевропейских партий с Москвой, в их утрированном подчас стремлении согласовывать с Кремлем каждый шаг и каждое назначение, в устойчивом желании воспроизводить у себя дома иногда без разбора весь наработанный в СССР социально-экономический опыт, – во всем этом с готовностью видят проявление сталинской воли, направленной на контроль и обольшевичивание этих стран. И мало учитывают специфику, психологию верхушек коммунистических и рабочих партий, оказавшихся у власти в результате освобождения их стран Красной Армией.
Все они так или иначе вошли в состав коалиционных правительств, которые в силу указанных обстоятельств не могли не быть в целом левыми и демократическими (правые всюду были замазаны сотрудничеством с нацистами). Мощь соседа-освободителя как бы замещала объективные предпосылки движения к социализму, а близость и открытость руководства СССР обманчиво гарантировала от любых ошибок и провалов. Вот эта специфика на фоне присутствия в освобожденных странах советских войск сбивала с толку, провоцировала на упрощения в социально-экономической политике.
В Москве это понимали лучше, чем где-либо, и настойчиво призывали партнеров к самостоятельности и вдумчивости в проведении социально-экономических преобразований. Со стороны же, глазами западников, ситуация смотрелась с точностью до наоборот. Любые действия восточноевропейских левых там с готовностью включали в схему тайной и всесильной «руки Москвы». И, исходя из этого, наращивали давление на СССР и его европейских партнеров.
В результате откровенно антисоветской политики бывших союзников обстановка в Европе оказалась перенакалена. Провокационный план Маршалла, демонстративный отрыв и ремилитаризация Западной Германии, нагнетание обстановки вокруг неумелых и неуместных действий югославов и болгар (речь о так называемой «балканской федерации»[10]), которые, разумеется, также были приписаны Сталину, привели к тому, что мосты оказались сожжены. СССР, настойчиво подталкиваемый недальновидными, а порой и безответственными восточноевропейскими руководителями, был вынужден включиться в план форсированной советизации этих стран, взяв на себя едва ли посильную ношу по экономическому и политическому обеспечению плохо продуманных рывков. На этом фоне разгорелись принципиальные противоречия с югославами, пытавшимися играть на обе стороны. Путаясь в анализе объективных и субъективных социальных условий, уходя от реальности в область поиска скрытых врагов (чему нимало способствовала антисоветская политика Тито и Ко), практически все, начиная с поляков и заканчивая албанцами открыли у себя охоту на оппортунистических ведьм. Совершенно некстати, не внемля настойчивым предупреждениям из Москвы, в «освободительный поход» выступили корейцы. Наконец, что следует признать роковым фактором для судеб европейского (а в итоге и мирового) социализма, уходит Сталин.
В этой ситуации руки у западников для действий в Восточной Европе оказались развязаны. Последующие эксцессы в той или иной мере были делом времени. Это, конечно, вовсе не означало, что жизнь «за железным занавесом» была ужасна и невыносима, что социализм провалился, а люди только и жаждали возврата помещиков и капиталистов. Просто дала всходы непродуманная политика копирования советского опыта, планирования из расчета на бесконечную помощь Москвы, инфантильное желание ряда руководителей выступать в роли эдаких региональных Сталиных. Рассчитывать при этом, что империализм станет дожидаться у моря погоды, было до наивности непростительно. Западу нужно было срочно отыгрывать очки, потерянные к исходу Второй мировой в результате героизма советского народа и искусной сталинской внешней политики.
Жареный петух взвился над соцлагерем, но в Кремле были слишком заняты «освобождением» от наследия «культа личности» и выстраиванием линии на конструктивное партнерство с Западом. Отрезвление наступило скоро.
Откуда же «выросли ноги»
Хорошо известна и настойчиво тиражируется в качестве главной подоплеки бурных событий в Венгрии в сентябре-ноябре 1956 года ошибочная политика, проводимая в стране руководством Венгерской партии трудящихся, и в частности генеральным секретарем М. Ракоши.
Оставим в покое требования «демократизации» и свободы мнений, цена этих жупелов прекрасно известна. На наших глазах подобными лозунгами с успехом вооружают небольшие, но очень шумные группки так называемых оппозиционеров внутри стран, чья политика не устраивает «подлинные» западные демократии. Тем смешнее брать такие лозунги в расчет в контексте 50-х годов прошлого века, когда в обстановке жестокой идеологической войны ни мы, ни империалисты не цацкались с оппонентами внутри своих стран.
Куда более серьезными следует признать грубые просчеты в экономике, когда вопреки логике и естественным условиям венгерское руководство шло, например, на создание металлургии, для развития которой не было необходимых сырьевых и других предпосылок, чрезмерно увлекалось развитием тяжелой промышленности и пренебрегало сельскохозяйственным производством. Трезвости взглядов и объективной самооценке не способствовали и попытки самоутверждения Ракоши в роли непогрешимого руководителя[11].
Как одно из следствий этого – практика поиска среди соратников виновников политических провалов. Не секрет, что в силу совершенно объективных причин, почти все наши восточноевропейские партнеры грешили «заносом» в сторону национализма. Соответствующие предупреждения и замечания, отнюдь не носившие директивного характера, делались Москвой регулярно (хорошо известна переписка с титовским руководством[12], но в случае с югославами дело зашло уже слишком далеко). В марте 1948 года в аппарате ЦК ВКП(б) был подготовлен документ «О националистических ошибках руководства Венгерской коммунистической партии и о буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати» где товарищам М. Ракоши, М. Фаркаш и Й. Раваи с горечью указывалось на то, что они «игнорируют Советский Союз», «стараются умолчать о нем», «допускают националистические ошибки». Это был не первый и не последний сигнал, поданный Ракоши. В конечном счете, те ошибки, о которых там говорилось, и подвели Венгрию к краю бездны. Однако, как оказалось, «венгерского Сталина» больше интересовало обеспечение единоличного властного контроля. Из сложившегося положения он сделал свои выводы.
30 мая 1949 года венгерской службой безопасности был арестован Ласло Райк, глава МВД и, по признанию многих, реальный конкурент Ракоши на политическое лидерство в партии. В ход пошли реальные и вымышленные факты связей, прежде всего с югославскими деятелями (справедливости ради, надо заметить, что последние не сидели сложа руки: в одной Венгрии они имели более 40 своих агентов). Прокатилась волна арестов, началась фабрикация показаний. Сами следователи, привлеченные к ответственности пять лет спустя, в 1954-м признавали, что следствие «было совершенно запутано» и «уже никто не мог разобраться, где правда, где ложь». Райка и других жестоко избивали, однако пытки немедленно прекратились после приезда советских советников. Прибывшие в Будапешт по просьбе венгерской стороны генерал М.И. Белкин и полковник МГБ СССР Н.И. Макаров, немедленно сообщили в Москву, что «признания по делу Райка требуют тщательной проверки, так как допросы велись неправильными методами, широко применялись физические меры воздействия и угрозы… Следствие по этому делу направлялось и руководилось непосредственно Ракоши».
Тем не менее, последний продолжал настаивать на необходимости не только показательного процесса с обвинением в многочисленных связях с англо-американцами и югославами, но и на казни практически всех главных обвиняемых (семерых человек; к сентябрю, однако, Ракоши уже решил ограничиться лишь тремя – Л. Райком, Т. Сеньи и А. Салаи). 22 сентября, за два дня до вынесения приговора, Сталин написал в Будапешт:
«Т. Ракоши. Ваше письмо получил. Не возражаю против Вашего предложения о характере судебного приговора в отношении обвиняемых. Я отказываюсь от своего мнения в отношении Райка, которое я Вам высказал во время беседы в Москве (20 августа 1949 г. – Авт.) Считаю, что Л. Райка надо казнить, так как любой другой приговор в отношении Райка не будет поднят народом…».
Сталин уступил.
А в 1956 году бывший начальник Управления госбезопасности Венгрии Г. Петер писал:
«Тов. Ракоши не только осуществлял непосредственное руководство следствием по делу Райка и других товарищей, но и давал указания избивать заключенных, лично придумывал различные «концепции» и требовал от работников Управления госбезопасности, чтобы они, используя незаконные методы нажима и принуждения, получали показания, подтверждающие эти, заранее подготовленные «концепции»… советский советник Белкин неоднократно выступал против того, чтобы работники УГБ «раздували дело Райка», считая его надуманным. Однако это вызывало недовольство со стороны тов. Ракоши»[13].
Видимо, интереснее было заниматься фабрикацией подобных процессов, чем реальными серьезными проблемами страны.
Все это, к сожалению, имело место и создавало весьма благотворную почву для широкого недовольства. Однако не только в Венгрии и вовсе не в тех масштабах, чтобы послужить основанием стрельбы и изуверских убийств коммунистов и сотрудников безопасности. Как резонно заметил участник венгерских событий С.С. Бельченко, возглавлявший в 1956-м по линии КГБ обеспечение прекращения беспорядков в Будапеште, «если бы дело было только в том, чтобы устранить даже самые большие ошибки и недостатки в строительстве социализма, никогда не дошло бы до вооруженного насилия»[14].
Тут мы подходим к тому, о чем сегодня совсем не любят вспоминать, хотя речь идет о фактах давно и хорошо известных.
В самом начале 50-х с подачи британской разведки МИ-6 к исполнению принимается широкомасштабный план под кодовым наименованием «Льотэй». Цель – лишить социалистическое сообщество цельной идеологии и перессорить между собою его членов. Активная реализация плана началась фактически со смертью Сталина. Выступления в Восточном Берлине 17 июня 1953 года, вылившиеся в массовые демонстрации и беспорядки, являлись скоординированной операцией ЦРУ и геленовской БНД. Тогда же британцы приступили к обучению будущих венгерских «повстанцев» обращению со взрывчатыми веществами и огнестрельным оружием. В этих целях был налажен тайный вывоз «дессидентов» через венгерскую границу в британскую зону Австрии для прохождения специальных курсов подготовки боевиков. Оперативники МИ-6 встречали их в Граце и переправляли в горы к месту дислокации курсов. По окончании учебы их направляли обратно в Венгрию[15]. Абсолютная неготовность венгерского руководства к обеспечению внутриполитической стабильности и достойному отпору инспирированным извне провокациям позволила превратить в страну в арену кровавых схваток.
«Народная революция»: что осталось за кадром
Первые же дни мятежа показали, что речь идет не о стихийном, но об умело организованном выступлении. В Будапеште и ряде других городов Венгрии была начата настоящая охота за коммунистами и работниками органов безопасности, многих из них зверски убивали, вешали прямо на улице, на трамвайных мачтах, телеграфных столбах, на деревьях, так же как и в зловещие дни Гитлера, устраивали костры из книг. И не мудрено: костяк военного командования мятежников состоял из бывших хортистских офицеров, создавших в Будапештском районе Будапешта «революционный комитет», который немедленно обратился за поддержкой к контрреволюционным эмигрантским организациям и направил своего представителя в Австрию для установления связей со странами Запада.
В Венгрию тут же нелегально прибыл представитель организованной и финансируемой ЦРУ радиостанции «Свободная Европа», которого снабдили сведениями о деятельности мятежников и оказали помощь в нелегальном возвращении на Запад.
Для организации вооруженной борьбы комитет сформировал и вооружил в Будапеште ядро мятежных сил – свыше 1500 человек под руководством бывших хортистских офицеров.
Под прикрытием Международного Красного Креста из США, Великобритании, Австрии и Франции мятежники получали оружие, обмундирование, продовольствие, медикаменты. Грузовики Красного Креста ввозили оружие через австрийскую границу[16].
Любопытно, что во всей венгерской армии нашлось всего несколько офицеров, которые перешли на сторону путчистов. При этом ни один генерал не принял участие в этой бойне[17].
Правительство же Имре Надя не только поощряло мятежников, но и прикрывало контрреволюционную сущность мятежа демагогическими фразами о якобы происходящей в Венгрии революции. Чего стоит одно решение этого правительства о выплате бастующим рабочим заработной платы в двойном размере. К концу мятежа правительство Надя и вовсе активно поддержало мятежников и ставило своей задачей создать из них вооруженные отряды для борьбы с Советской Армией.
Но западникам во главе Венгрии была нужна другая фигура. В последние дни мятежа они строили планы создать венгерское правительство во главе с кардиналом Миндсенти. Освобожденный мятежниками из тюрьмы, он прятался в американском посольстве, а 3 ноября выступил по радио с программной речью, в которой заявил, что ведет борьбу за восстановление в Венгрии буржуазно-помещичьего строя, ликвидацию всех социальных завоеваний и дружбу с империалистическими государствами.
Мятежников активно поддержало венгерское кулачество. В ряде районов страны были отмечены факты роспуска кооперативов и растаскивания общественного имущества. Вернулись бывшие помещики, вместе с кулаками с оружием в руках добивавшиеся возврата конфискованных поместий и земель. Кроме того, мятежникам удалось увлечь значительные слои неустойчивой части рабочего класса, при этом были использованы демагогические лозунги: повышение заработной платы, отмена норм выработки, увольнение директоров-коммунистов, передача власти в руки рабочих советов.
Таким образом, сразу же сказалась никудышная идеологическая работа и низкий авторитет ВПТ. Контрреволюционный мятеж, подготовленный из-за рубежа с опорой на внутреннюю реакцию, поставил венгерский народ перед серьезной опасностью восстановления фашизма и ликвидации социалистических завоеваний[18].
Чем все кончилось – хорошо известно. В Будапешт и другие города Венгрии, где шли бои, вошли советские войска, и за четверо суток все было закончено. Между тем, в различных боевых отрядах мятежников в одном Будапеште сражалось в общей сложности около 35000 человек из которых более половины – бывшие солдаты и офицеры «хортисты», составившие костяк путчистов.
Так обороной города Печ командовал опытный хортистский офицер, ветеран войны в России майор Чорги, у которого под командованием находилось больше 2000 боевиков, Мишкольц так же защищали хортисты и переброшенные сюда из Западной Германии, прошедшие подготовку у Гелена эмигранты.
В распоряжении путчистов было более 50000 единиц стрелкового оружия, до 100 танков, около 200 орудий и минометов. И всего за 4 суток боев вся эта группировка была рассеяна и разоружена. Потери венгров составили около 1300 убитых, а всего за весь период боевых действий с 1 ноября по 5 января в боях погибло 1700 человек. При этом в эту цифру входят потери обоих стороны, путчистов и тех, кто воевал против них[19].
Об итогах
Публицист В. Шурыгин, откликаясь на формулу «кровавое подавление венгерской революции советскими войсками», предлагает провести параллели:
«За шесть лет до событий в Венгрии английские части были брошены на подавление коммунистического восстания в Малазии, и только за первый год боев там было уничтожено больше 40 000 человек. И никого это не возмутило.
За два года до событий в Венгрии французская армия начала карательную экспедицию в Алжире, где в ходе войны погибло почти миллион алжирцев. И опять же никому в голову не пришло обвинять французов в жестокости.
А советские войска всего за 4 суток, смогли разгромить и рассеять почти пятидесятитысячную армию мятежников, взять под контроль все основные города и объекты, уничтожив при этом всего 2000 мятежников, и за это заслужили прозвище «кровавых палачей». Вот уж воистину краснобайство!
Потери советской стороны составили 720 убитыми, 1540 ранеными, 51 пропал без вести.
В ходе следствия было заведено 22000 судебных дел. Было вынесено 400 смертных приговоров, но приведено в исполнение чуть больше 300, сбежало на Запад 200000 человек. Если считать, что на Запад бежали только противники коммунистического режима (а на самом деле, очень многие просто воспользовались возможностью устроить свою жизнь на Западе, не являясь активными участниками событий), то получается, что в путче принимало участие всего 2,5% населения Венгрии (10 млн.) Мягко скажем – не много…»[20].
Однако главным итогом следует считать все же не то, что относительно малой кровью нам удалось погасить запаленный на границе социалистического содружества пожар. Когда началась стрельба, и оказалось, что венгерские товарищи уже упустили обстановку, причем упустили ее кардинально, по существу иных вариантов не оставалось. Цена вопроса была известна, и создание в Будапеште «революционных комитетов» искушенных наблюдателей обмануть не могло. В то время как «советский сапог топтал суверенную Венгрию», англо-французы бомбили не менее суверенный Египет, однако почему-то никому не приходит сегодня в голову отмечать юбилеи мужественного египетского сопротивления.
По большому счету в Венгрии мы, конечно, проиграли. И проиграли гораздо раньше 1956 года, дав возможность империализму подготовить и устроить столь масштабные беспорядки в одной из стран народной демократии, члена Варшавского договора. Этот проигрыш не был роковым, но как один из эпизодов беспощадной межформационной схватки убедительно продемонстрировал, что наш противник не дремлет, атакует и не остановится ни перед чем. Здесь-то и пробил час бросить внешнеполитическую болтовню и задействовать весь арсенал сталинских методов укрощения Запада. А арсенал этот включал в себя весьма тонкие и далеко просчитанные комбинации, ставившие в тупик таких зубров, как Черчилль. Но главное, следовало самым серьезным образом подойти к трезвой и реальной политике социально-экономических преобразований в странах Восточной Европы, имеющих с Россией-СССР гораздо более отличий, чем общих черт. Но разве под силу это было деятелям, в одночасье подорвавшим столь трудно копившееся доверие «великим» XX съездом и «развенчанием культа личности»? Дав в руки западников козырного туза антисталинизма, они тем самым позволили поставить под сомнение все завоевания социализма в Европе. И, как показала история, во многом предопределили позорную сдачу позиций в 80-х годах XX столетия.
https://prometej.info/blog/istoriya/budapesht-56-kak-epizod-mirovoj-vojny/ – цинк
Будапешт-56, как эпизод Мировой войны
Политическая мифология беспощадна к исторической истине, тем более когда «правильная» трактовка определенных событий является обязательной демонстрацией лояльности курсу нынешних геополитических триумфаторов. В этой нехитрой схемке венгерские события принято брать в отрыве от их реальных истоков, не говоря уже о европейском и мировом контексте. Но стоит взглянуть на дело непредвзятым взглядом, и нашим глазам предстает куда более драматическая картина жестокого мирового противостояния, горячая вспышка которого стоит в одном ряду с Корейской войной 1949-53 гг., беспорядками в Берлине в 1953-м, чехословацкими событиями 1968-го, вьетнамской войной 1965-75 гг., афганской эпопеей 1979-1987 гг., «перестройкой» в СССР и волной так называемых «бархатных» переворотов в Восточной Европе.
На перекрестке фронтов
Особым положением, в котором оказалась Венгрия к исходу Второй мировой войны, она обязана прежде всего своей фашистской ориентации и тесному союзу с гитлеровской Германией. К осени 1944 года благодаря воинскому мастерству и самоотверженности Красной Армии и твердой просчитанной позиции советского руководства из войны вышли три серьезных фашистских союзника: Финляндия, Румыния и Болгария. Трезвые прогрессивные политики, поддержанные измученными войной народами, содействовали спасению сотен тысяч жизней своих граждан и советских воинов, по крайней мере, на несколько недель приблизив долгожданный крах гитлеризма. Среди условий выхода Румынии из войны в частности был обеспеченный СССР возврат части Трансильвании, аннексированной хортистской Венгрией в 1940-м. 22 сентября 1944 года Красная Армия подошла к венгерской границе. Однако выход из войны Венгрии, одного из самых надежных союзников Германии, державшего на Восточном фронте до полутора миллионов солдат и офицеров, удалось обеспечить только лишь к середине февраля 1945 года в результате масштабной Будапештской операции.
Но еще в октябре 1944 года Черчиллем, находившемся с визитом в Москве, был поднят вопрос о сферах интересов союзников в Европе. Он предложил Советскому Союзу следующее разграничение:
Румыния
Россия – 90 процентов
Другие – 10 процентов
Греция
Великобритания (в согласии с США) – 90 процентов
Россия – 10 процентов
Югославия – 50:50 процентов
Венгрия – 50:50 процентов
Болгария
Россия – 75 процентов
Другие – 25 процентов
(В мемуарах самого Черчилля, где впервые это факт предан гласности, отсутствуют его собственные слова «этот грязный документ» и пояснение, что американцы, если узнают, будут поражены грубостью, с которой он изложен, но господин Сталин – реалист и поймет, о чем идет речь[1]).
Сталин, как вспоминает британский премьер, после секундного размышления согласился с такой схемой[2].
Историки полагают, что ключевой позицией в соглашении была Греция. Также обращает на себя внимание отсутствие в списке Польши. Как известно, Великобритания и США, держа «в рукаве» эмигрантское правительство Миколайчика, рассчитывали оставить Польшу «за собой».
Далее, трезвый политик Черчилль прекрасно понимал, что требовать «своей доли» в только что выигранных Советами Румынии и Болгарии нереально (хотя в случае с последней просматривается попытка некоего торга). А вот что касается Югославии и Венгрии, чье стратегическое положение и промышленный потенциал играли в Европе заметную роль, премьер-министр явно спешил: советские войска, как упоминалось выше, уже были на границах этих стран, и перед западниками во весь рост встала угроза безраздельного доминирования СССР на Балканах и по Дунаю.
Простота, с которой Сталин согласился на предложенные условия, не должна вводить в заблуждение. Западные исследователи и их нынешние российские единомышленники объясняют это беспринципностью тирана, который с той же легкостью изменял своим обещаниям, с какой и давал их, если того требовала обстановка. Однако примерами из истории подтвердить этого мнения не могут. Другое дело, что Сталин прекрасно знал, с кем имеет дело, и отдавал себе отчет в том, что всякое обещание утрачивает силу, если оппонент сам не склонен честно выполнять свои обязательства. (Забавно, что Черчилль предложил тут же сжечь бумажку – «грязный документ», мотивируя это ее крайним политическим цинизмом. «Нет, – ответил Сталин, никогда не делавший такого, за оглашение чего потом бы опасался, – держите ее у себя»[3]).
Так, например, советское командование не питало иллюзий насчет истинных целей группы офицеров американских спецслужб, действовавших с осени 1944 года в Румынии. Используя подкуп и антирусские настроения румынской верхушки, американцы установили широкие связи в Бухаресте и получали важную информацию о военном потенциале и политике СССР. Как проницательно докладывал в Вашингтон один из американских разведчиков, «политика русских в настоящее время состоит в том, чтобы демонстрировать желание сотрудничать… с нами, и потому русские придерживаются курса выжидания и проволочек вместо того, чтобы ясно и открыто заявить о своем нежелании мириться с действиями УСС (Управление стратегических служб США, предтеча ЦРУ. – Авт.) в зоне их военного (и политического) влияния». Подобная практика сотрудничества имела место и в Болгарии.
Ободренные либеральным отношением Москвы к своей неофициальной деятельности, американцы в январе 1945 года решили обосноваться и в освобожденной части Венгрии. В отличие от Румынии и Болгарии, здесь вовсю еще шли бои, и поэтому запрос американской стороны об открытии миссии УСС в Венгрии, гласивший, что задача бюро «будет заключаться в сборе стратегических разведывательных сведений, необходимых для операций против Германии», не мог не насторожить Генштаб Красной Армии. Советская сторона прекрасно понимала, какой характер носят интересующие здесь союзников «стратегические разведывательные сведения». Это прозрачно читалось в советском ответе: «согласно существующих положений в Красной Армии, такого рода службы в этой зоне не могут получить возможностей для развертывания своей деятельности»[4].
Правильность такой позиции подтвердилась всего несколько месяцев спустя. В ходе боевых действий разведкой Третьей армии США был захвачен шеф германской разведки на Балканах штурмбанфюрер СС С. Гетлл. Последний тут же предложил сотрудникам УСС использовать остатки своей агентурной сети в Румынии и Венгрии против СССР. Проведенная УСС проверка на месте(!) подтвердила наличие агентуры в Будапеште и Бухаресте, где она имела хорошие контакты среди «железной гвардии» и других элементов профашистского подполья. Американцы поначалу не рискнули принять предложение, резонно опасаясь, что часть агентов Гетлла уже могли быть засечены советской разведкой и решили информировать советскую сторону об этом, предложив совместно ликвидировать фашистскую агентуру. Органы НКГБ выразили большой интерес к этой идее и тут же запросили у США дополнительную информацию о группе Гетлла и других крупных германских разведчиках, захваченных американцами. И тем самым поставили американцев в безвыходное положение. Ибо в это самое время те вели плодотворные переговоры с главой разведки вермахта на Восточном фронте генералом Р. Геленом, который вовсю давал ценнейшие сведения о советской группировке в Австрии. Отказываться от своего же предложения было неудобно, но и расширять сотрудничество с Москвой в этой сфере нельзя – вдруг другие немецкие разведчики откажутся работать с американцами. Так или иначе, вскоре Гетлл вышел на свободу[5].
Интересно, чем были заняты его подопечные в Будапеште десять лет спустя?
Миф о насильственной советизации
На совещании Коминформа в сентябре 1947 года представитель Венгрии Й. Реваи говорил: «В сознании широких масс наша партия жила как партия 1919 года, как партия диктатуры пролетариата. Было много так называемых старых коммунистов, которые думали, что Красная Армия освободила Венгрию с целью создать советскую власть… Эти люди не понимали политики сотрудничества с другими демократическими партиями… и причинили партии много вреда»[6].
Антикоммунистами муссируется мнение о тайной политике принудительной советизации Советским Союзом освобожденных (они пишут – оккупированных) восточноевропейских стран. Высказывания, подобные процитированному, квалифицируют как пропаганду, не отвечающую действительности. Однако факты – многочисленные указания и директивы командованию частей и соединений Красной Армии, жестко предостерегающие от всякого рода установления советских порядков[7]; личные заверения лидерам освобождаемых стран[8], прямые предостережения чрезмерно торопливым сторонникам в руководстве братских партий[9] – говорят о противоположном. СССР, разумеется, поддерживал в этих странах идеологически родственные ВКП(б) организации. Но хорошо осознавал при этом, насколько важно, чтобы политический и экономический курс этих государств перед лицом все более явно обозначавшегося противостояния социализма и капитализма был устойчивым и опирающимся на объективные внутренние предпосылки. В свете этого не одобрялись любые политические скачки, к которым были склонны пришедшие во власть коммунисты и социал-демократы.
В теснейшей связи между лидерами левых восточноевропейских партий с Москвой, в их утрированном подчас стремлении согласовывать с Кремлем каждый шаг и каждое назначение, в устойчивом желании воспроизводить у себя дома иногда без разбора весь наработанный в СССР социально-экономический опыт, – во всем этом с готовностью видят проявление сталинской воли, направленной на контроль и обольшевичивание этих стран. И мало учитывают специфику, психологию верхушек коммунистических и рабочих партий, оказавшихся у власти в результате освобождения их стран Красной Армией.
Все они так или иначе вошли в состав коалиционных правительств, которые в силу указанных обстоятельств не могли не быть в целом левыми и демократическими (правые всюду были замазаны сотрудничеством с нацистами). Мощь соседа-освободителя как бы замещала объективные предпосылки движения к социализму, а близость и открытость руководства СССР обманчиво гарантировала от любых ошибок и провалов. Вот эта специфика на фоне присутствия в освобожденных странах советских войск сбивала с толку, провоцировала на упрощения в социально-экономической политике.
В Москве это понимали лучше, чем где-либо, и настойчиво призывали партнеров к самостоятельности и вдумчивости в проведении социально-экономических преобразований. Со стороны же, глазами западников, ситуация смотрелась с точностью до наоборот. Любые действия восточноевропейских левых там с готовностью включали в схему тайной и всесильной «руки Москвы». И, исходя из этого, наращивали давление на СССР и его европейских партнеров.
В результате откровенно антисоветской политики бывших союзников обстановка в Европе оказалась перенакалена. Провокационный план Маршалла, демонстративный отрыв и ремилитаризация Западной Германии, нагнетание обстановки вокруг неумелых и неуместных действий югославов и болгар (речь о так называемой «балканской федерации»[10]), которые, разумеется, также были приписаны Сталину, привели к тому, что мосты оказались сожжены. СССР, настойчиво подталкиваемый недальновидными, а порой и безответственными восточноевропейскими руководителями, был вынужден включиться в план форсированной советизации этих стран, взяв на себя едва ли посильную ношу по экономическому и политическому обеспечению плохо продуманных рывков. На этом фоне разгорелись принципиальные противоречия с югославами, пытавшимися играть на обе стороны. Путаясь в анализе объективных и субъективных социальных условий, уходя от реальности в область поиска скрытых врагов (чему нимало способствовала антисоветская политика Тито и Ко), практически все, начиная с поляков и заканчивая албанцами открыли у себя охоту на оппортунистических ведьм. Совершенно некстати, не внемля настойчивым предупреждениям из Москвы, в «освободительный поход» выступили корейцы. Наконец, что следует признать роковым фактором для судеб европейского (а в итоге и мирового) социализма, уходит Сталин.
В этой ситуации руки у западников для действий в Восточной Европе оказались развязаны. Последующие эксцессы в той или иной мере были делом времени. Это, конечно, вовсе не означало, что жизнь «за железным занавесом» была ужасна и невыносима, что социализм провалился, а люди только и жаждали возврата помещиков и капиталистов. Просто дала всходы непродуманная политика копирования советского опыта, планирования из расчета на бесконечную помощь Москвы, инфантильное желание ряда руководителей выступать в роли эдаких региональных Сталиных. Рассчитывать при этом, что империализм станет дожидаться у моря погоды, было до наивности непростительно. Западу нужно было срочно отыгрывать очки, потерянные к исходу Второй мировой в результате героизма советского народа и искусной сталинской внешней политики.
Жареный петух взвился над соцлагерем, но в Кремле были слишком заняты «освобождением» от наследия «культа личности» и выстраиванием линии на конструктивное партнерство с Западом. Отрезвление наступило скоро.
Откуда же «выросли ноги»
Хорошо известна и настойчиво тиражируется в качестве главной подоплеки бурных событий в Венгрии в сентябре-ноябре 1956 года ошибочная политика, проводимая в стране руководством Венгерской партии трудящихся, и в частности генеральным секретарем М. Ракоши.
Оставим в покое требования «демократизации» и свободы мнений, цена этих жупелов прекрасно известна. На наших глазах подобными лозунгами с успехом вооружают небольшие, но очень шумные группки так называемых оппозиционеров внутри стран, чья политика не устраивает «подлинные» западные демократии. Тем смешнее брать такие лозунги в расчет в контексте 50-х годов прошлого века, когда в обстановке жестокой идеологической войны ни мы, ни империалисты не цацкались с оппонентами внутри своих стран.
Куда более серьезными следует признать грубые просчеты в экономике, когда вопреки логике и естественным условиям венгерское руководство шло, например, на создание металлургии, для развития которой не было необходимых сырьевых и других предпосылок, чрезмерно увлекалось развитием тяжелой промышленности и пренебрегало сельскохозяйственным производством. Трезвости взглядов и объективной самооценке не способствовали и попытки самоутверждения Ракоши в роли непогрешимого руководителя[11].
Как одно из следствий этого – практика поиска среди соратников виновников политических провалов. Не секрет, что в силу совершенно объективных причин, почти все наши восточноевропейские партнеры грешили «заносом» в сторону национализма. Соответствующие предупреждения и замечания, отнюдь не носившие директивного характера, делались Москвой регулярно (хорошо известна переписка с титовским руководством[12], но в случае с югославами дело зашло уже слишком далеко). В марте 1948 года в аппарате ЦК ВКП(б) был подготовлен документ «О националистических ошибках руководства Венгерской коммунистической партии и о буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати» где товарищам М. Ракоши, М. Фаркаш и Й. Раваи с горечью указывалось на то, что они «игнорируют Советский Союз», «стараются умолчать о нем», «допускают националистические ошибки». Это был не первый и не последний сигнал, поданный Ракоши. В конечном счете, те ошибки, о которых там говорилось, и подвели Венгрию к краю бездны. Однако, как оказалось, «венгерского Сталина» больше интересовало обеспечение единоличного властного контроля. Из сложившегося положения он сделал свои выводы.
30 мая 1949 года венгерской службой безопасности был арестован Ласло Райк, глава МВД и, по признанию многих, реальный конкурент Ракоши на политическое лидерство в партии. В ход пошли реальные и вымышленные факты связей, прежде всего с югославскими деятелями (справедливости ради, надо заметить, что последние не сидели сложа руки: в одной Венгрии они имели более 40 своих агентов). Прокатилась волна арестов, началась фабрикация показаний. Сами следователи, привлеченные к ответственности пять лет спустя, в 1954-м признавали, что следствие «было совершенно запутано» и «уже никто не мог разобраться, где правда, где ложь». Райка и других жестоко избивали, однако пытки немедленно прекратились после приезда советских советников. Прибывшие в Будапешт по просьбе венгерской стороны генерал М.И. Белкин и полковник МГБ СССР Н.И. Макаров, немедленно сообщили в Москву, что «признания по делу Райка требуют тщательной проверки, так как допросы велись неправильными методами, широко применялись физические меры воздействия и угрозы… Следствие по этому делу направлялось и руководилось непосредственно Ракоши».
Тем не менее, последний продолжал настаивать на необходимости не только показательного процесса с обвинением в многочисленных связях с англо-американцами и югославами, но и на казни практически всех главных обвиняемых (семерых человек; к сентябрю, однако, Ракоши уже решил ограничиться лишь тремя – Л. Райком, Т. Сеньи и А. Салаи). 22 сентября, за два дня до вынесения приговора, Сталин написал в Будапешт:
«Т. Ракоши. Ваше письмо получил. Не возражаю против Вашего предложения о характере судебного приговора в отношении обвиняемых. Я отказываюсь от своего мнения в отношении Райка, которое я Вам высказал во время беседы в Москве (20 августа 1949 г. – Авт.) Считаю, что Л. Райка надо казнить, так как любой другой приговор в отношении Райка не будет поднят народом…».
Сталин уступил.
А в 1956 году бывший начальник Управления госбезопасности Венгрии Г. Петер писал:
«Тов. Ракоши не только осуществлял непосредственное руководство следствием по делу Райка и других товарищей, но и давал указания избивать заключенных, лично придумывал различные «концепции» и требовал от работников Управления госбезопасности, чтобы они, используя незаконные методы нажима и принуждения, получали показания, подтверждающие эти, заранее подготовленные «концепции»… советский советник Белкин неоднократно выступал против того, чтобы работники УГБ «раздували дело Райка», считая его надуманным. Однако это вызывало недовольство со стороны тов. Ракоши»[13].
Видимо, интереснее было заниматься фабрикацией подобных процессов, чем реальными серьезными проблемами страны.
Все это, к сожалению, имело место и создавало весьма благотворную почву для широкого недовольства. Однако не только в Венгрии и вовсе не в тех масштабах, чтобы послужить основанием стрельбы и изуверских убийств коммунистов и сотрудников безопасности. Как резонно заметил участник венгерских событий С.С. Бельченко, возглавлявший в 1956-м по линии КГБ обеспечение прекращения беспорядков в Будапеште, «если бы дело было только в том, чтобы устранить даже самые большие ошибки и недостатки в строительстве социализма, никогда не дошло бы до вооруженного насилия»[14].
Тут мы подходим к тому, о чем сегодня совсем не любят вспоминать, хотя речь идет о фактах давно и хорошо известных.
В самом начале 50-х с подачи британской разведки МИ-6 к исполнению принимается широкомасштабный план под кодовым наименованием «Льотэй». Цель – лишить социалистическое сообщество цельной идеологии и перессорить между собою его членов. Активная реализация плана началась фактически со смертью Сталина. Выступления в Восточном Берлине 17 июня 1953 года, вылившиеся в массовые демонстрации и беспорядки, являлись скоординированной операцией ЦРУ и геленовской БНД. Тогда же британцы приступили к обучению будущих венгерских «повстанцев» обращению со взрывчатыми веществами и огнестрельным оружием. В этих целях был налажен тайный вывоз «дессидентов» через венгерскую границу в британскую зону Австрии для прохождения специальных курсов подготовки боевиков. Оперативники МИ-6 встречали их в Граце и переправляли в горы к месту дислокации курсов. По окончании учебы их направляли обратно в Венгрию[15]. Абсолютная неготовность венгерского руководства к обеспечению внутриполитической стабильности и достойному отпору инспирированным извне провокациям позволила превратить в страну в арену кровавых схваток.
«Народная революция»: что осталось за кадром
Первые же дни мятежа показали, что речь идет не о стихийном, но об умело организованном выступлении. В Будапеште и ряде других городов Венгрии была начата настоящая охота за коммунистами и работниками органов безопасности, многих из них зверски убивали, вешали прямо на улице, на трамвайных мачтах, телеграфных столбах, на деревьях, так же как и в зловещие дни Гитлера, устраивали костры из книг. И не мудрено: костяк военного командования мятежников состоял из бывших хортистских офицеров, создавших в Будапештском районе Будапешта «революционный комитет», который немедленно обратился за поддержкой к контрреволюционным эмигрантским организациям и направил своего представителя в Австрию для установления связей со странами Запада.
В Венгрию тут же нелегально прибыл представитель организованной и финансируемой ЦРУ радиостанции «Свободная Европа», которого снабдили сведениями о деятельности мятежников и оказали помощь в нелегальном возвращении на Запад.
Для организации вооруженной борьбы комитет сформировал и вооружил в Будапеште ядро мятежных сил – свыше 1500 человек под руководством бывших хортистских офицеров.
Под прикрытием Международного Красного Креста из США, Великобритании, Австрии и Франции мятежники получали оружие, обмундирование, продовольствие, медикаменты. Грузовики Красного Креста ввозили оружие через австрийскую границу[16].
Любопытно, что во всей венгерской армии нашлось всего несколько офицеров, которые перешли на сторону путчистов. При этом ни один генерал не принял участие в этой бойне[17].
Правительство же Имре Надя не только поощряло мятежников, но и прикрывало контрреволюционную сущность мятежа демагогическими фразами о якобы происходящей в Венгрии революции. Чего стоит одно решение этого правительства о выплате бастующим рабочим заработной платы в двойном размере. К концу мятежа правительство Надя и вовсе активно поддержало мятежников и ставило своей задачей создать из них вооруженные отряды для борьбы с Советской Армией.
Но западникам во главе Венгрии была нужна другая фигура. В последние дни мятежа они строили планы создать венгерское правительство во главе с кардиналом Миндсенти. Освобожденный мятежниками из тюрьмы, он прятался в американском посольстве, а 3 ноября выступил по радио с программной речью, в которой заявил, что ведет борьбу за восстановление в Венгрии буржуазно-помещичьего строя, ликвидацию всех социальных завоеваний и дружбу с империалистическими государствами.
Мятежников активно поддержало венгерское кулачество. В ряде районов страны были отмечены факты роспуска кооперативов и растаскивания общественного имущества. Вернулись бывшие помещики, вместе с кулаками с оружием в руках добивавшиеся возврата конфискованных поместий и земель. Кроме того, мятежникам удалось увлечь значительные слои неустойчивой части рабочего класса, при этом были использованы демагогические лозунги: повышение заработной платы, отмена норм выработки, увольнение директоров-коммунистов, передача власти в руки рабочих советов.
Таким образом, сразу же сказалась никудышная идеологическая работа и низкий авторитет ВПТ. Контрреволюционный мятеж, подготовленный из-за рубежа с опорой на внутреннюю реакцию, поставил венгерский народ перед серьезной опасностью восстановления фашизма и ликвидации социалистических завоеваний[18].
Чем все кончилось – хорошо известно. В Будапешт и другие города Венгрии, где шли бои, вошли советские войска, и за четверо суток все было закончено. Между тем, в различных боевых отрядах мятежников в одном Будапеште сражалось в общей сложности около 35000 человек из которых более половины – бывшие солдаты и офицеры «хортисты», составившие костяк путчистов.
Так обороной города Печ командовал опытный хортистский офицер, ветеран войны в России майор Чорги, у которого под командованием находилось больше 2000 боевиков, Мишкольц так же защищали хортисты и переброшенные сюда из Западной Германии, прошедшие подготовку у Гелена эмигранты.
В распоряжении путчистов было более 50000 единиц стрелкового оружия, до 100 танков, около 200 орудий и минометов. И всего за 4 суток боев вся эта группировка была рассеяна и разоружена. Потери венгров составили около 1300 убитых, а всего за весь период боевых действий с 1 ноября по 5 января в боях погибло 1700 человек. При этом в эту цифру входят потери обоих стороны, путчистов и тех, кто воевал против них[19].
Об итогах
Публицист В. Шурыгин, откликаясь на формулу «кровавое подавление венгерской революции советскими войсками», предлагает провести параллели:
«За шесть лет до событий в Венгрии английские части были брошены на подавление коммунистического восстания в Малазии, и только за первый год боев там было уничтожено больше 40 000 человек. И никого это не возмутило.
За два года до событий в Венгрии французская армия начала карательную экспедицию в Алжире, где в ходе войны погибло почти миллион алжирцев. И опять же никому в голову не пришло обвинять французов в жестокости.
А советские войска всего за 4 суток, смогли разгромить и рассеять почти пятидесятитысячную армию мятежников, взять под контроль все основные города и объекты, уничтожив при этом всего 2000 мятежников, и за это заслужили прозвище «кровавых палачей». Вот уж воистину краснобайство!
Потери советской стороны составили 720 убитыми, 1540 ранеными, 51 пропал без вести.
В ходе следствия было заведено 22000 судебных дел. Было вынесено 400 смертных приговоров, но приведено в исполнение чуть больше 300, сбежало на Запад 200000 человек. Если считать, что на Запад бежали только противники коммунистического режима (а на самом деле, очень многие просто воспользовались возможностью устроить свою жизнь на Западе, не являясь активными участниками событий), то получается, что в путче принимало участие всего 2,5% населения Венгрии (10 млн.) Мягко скажем – не много…»[20].
Однако главным итогом следует считать все же не то, что относительно малой кровью нам удалось погасить запаленный на границе социалистического содружества пожар. Когда началась стрельба, и оказалось, что венгерские товарищи уже упустили обстановку, причем упустили ее кардинально, по существу иных вариантов не оставалось. Цена вопроса была известна, и создание в Будапеште «революционных комитетов» искушенных наблюдателей обмануть не могло. В то время как «советский сапог топтал суверенную Венгрию», англо-французы бомбили не менее суверенный Египет, однако почему-то никому не приходит сегодня в голову отмечать юбилеи мужественного египетского сопротивления.
По большому счету в Венгрии мы, конечно, проиграли. И проиграли гораздо раньше 1956 года, дав возможность империализму подготовить и устроить столь масштабные беспорядки в одной из стран народной демократии, члена Варшавского договора. Этот проигрыш не был роковым, но как один из эпизодов беспощадной межформационной схватки убедительно продемонстрировал, что наш противник не дремлет, атакует и не остановится ни перед чем. Здесь-то и пробил час бросить внешнеполитическую болтовню и задействовать весь арсенал сталинских методов укрощения Запада. А арсенал этот включал в себя весьма тонкие и далеко просчитанные комбинации, ставившие в тупик таких зубров, как Черчилль. Но главное, следовало самым серьезным образом подойти к трезвой и реальной политике социально-экономических преобразований в странах Восточной Европы, имеющих с Россией-СССР гораздо более отличий, чем общих черт. Но разве под силу это было деятелям, в одночасье подорвавшим столь трудно копившееся доверие «великим» XX съездом и «развенчанием культа личности»? Дав в руки западников козырного туза антисталинизма, они тем самым позволили поставить под сомнение все завоевания социализма в Европе. И, как показала история, во многом предопределили позорную сдачу позиций в 80-х годах XX столетия.
https://prometej.info/blog/istoriya/budapesht-56-kak-epizod-mirovoj-vojny/ – цинк
