Как Лев Троцкий рыбу ловил
Любые социальные изменения всегда делаются людьми. В том смысле, что такие изменения всегда ассоциируются с конкретной персоной. Так человеку проще воспринимать происходящее.
У социальных перемен, у идей, у процессов должно быть конкретное человеческое лицо. Или несколько лиц. Не случайно майдан 2008 года в Киеве ассоциировался с Ющенко и Тимошенко, а майдан 2013-2014 гг. с тройцей Яценюк-Кличко-Тягнибок.
Октябрьскую революцию в России делала партия большевиков. Но в истории персонализация революции в разное время была разной. В первые годы её «лицом» были Ленин и Троцкий. Потом Ленин и Сталин, далее один Ленин.
В последнее время интерес к фигуре Льва Троцкого – Бронштейна вырос. Во многом благодаря прекрасной игре Хабенского в одноименном сериале. Однако не надо спешить очаровываться этой фигурой.
Троцкий работал на мировых банкиров (о чем в сериале не сказано ни слова!) и в партию большевиков вступил лишь в июле 1917 года, чтобы в «едином строю» брать власть. Его руки по локоть в крови, он всеми доступными способами отдавал мировым банкирам деньги, потраченные на революцию. Задачей Льва Давидовича было использование России в интересах зарубежных сил, в качестве пушечного мяса.
Сталин и Троцкий антиподы. Фигура Троцкого заслуживает изучения, но лишь для того, чтобы понять в какой колоссальной борьбе Советский Союз боролся за свой суверенитет. Сначала внутри СССР, а потом и на внешней арене.
Чтобы понять суть Троцкого сразу и навсегда, нужно задать себе несколько вопросов.
Как должен был поступить Запад, когда Сталин выслал Троцкого из СССР в 1929 году? Ведь Запад вроде, как боролся с советской Россией, вроде как была интервенция. И тут одного из главных революционеров, создателя Красной армии, жестокого палача, высылают из СССР. Надо арестовать? Судить? Просто убить? Ведь Троцкий опасен, вдруг начнет революцию делать уже за пределами СССР.
Что с ним случилось? Ничего. Сначала он жил на территории Турции (Принкипо), далее направился в Норвегию. Ездил во Францию, спокойно получал французскую визу. Далее направился в Мексику.
Никто Троцкого даже не пытался арестовать и никто, кроме агентов Сталина не пытался покушаться на его жизнь. Но это будет уже позже –после начала Второй мировой. Когда станет ясно, что фигура Троцкого будет активно использоваться против СССР не только в информационной войне, а в войне самой обыденной. Во время войны с финнами, Запад формировал «освободительную армию» из пленных красноармейцев для развязывания гражданской войны. Во главе её должен был встать истинный «демон революции» Троцкий. Не успел – война закончилась раньше.
И вот только после этого начался последний этап жизни Троцкого, который закончился ударом ледоруба, зажатого в руке Рамона Меркадера. Который отсидел в тюрьме 25 лет и приехав в 1965 году в СССР официально получил звание Героя Советского Союза.
А чтобы немного узнать Троцкого – лютого врага России, причинившего нашей стране максимальный вред и максимальное количество страданий после Адольфа Гитлера, можно почитать фрагмент его дневников…
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Итак, на наших паспортах проставлены отчетливые и бесспорные французские визы. Через два дня мы покидаем Турцию. Когда мы с женой и сыном прибыли сюда — четыре с половиной года тому назад, — в Америке ярко горело солнце «просперити». Сейчас те времена кажутся доисторическими, почти сказочными.
Принкипо — остров покоя и забвения. Мировая жизнь доходит сюда с запозданием и в приглушенном виде. Но кризис нашел дорогу и сюда. Из года в год на лето из Стамбула приезжает меньше людей, а те, что приезжают, имеют все меньше денег. К чему обилие рыбы, когда на нее нет спроса?
На Принкипо хорошо работать с пером в руках, особенно осенью и зимою, когда остров совсем пустеет и в парке появляются вальдшнепы. Здесь нет не только театров, но и кинематографов. Езда на автомобилях запрещена. Много ли таких мест на свете? У нас в доме нет телефона. Ослиный крик успокоительно действует на нервы. Что Принкипо есть остров, этого нельзя забыть ни на минуту, ибо море под окном, и от моря нельзя скрыться ни в одной точке острова. В десяти метрах от каменного забора мы ловим рыбу, в пятидесяти метрах омаров. Целыми неделями море спокойно, как озеро.
Но мы тесно связаны с внешним миром, ибо получаем почту. Это кульминационная точка дня. Почта приносит новые газеты, новые книги, письма друзей и письма врагов. В этой груде печатной и исписанной бумаги много неожиданного, особенно из Америки. Трудно поверить, что существует на свете столько людей, кровно заинтересованных в спасении моей души. Я получил за эти годы такое количество религиозной литературы, которого могло бы хватить для спасения не одного лица, а целой штрафной команды грешников. Все нужные места в благочестивых книгах предупредительно отчеркнуты на полях. Не меньшее количество людей заинтересовано, однако, в гибели моей души и выражает соответственные пожелания с похвальной откровенностью, хотя и без подписи. Графологи настаивают на присылке им рукописи для определения моего характера. Астрологи просят сообщить день и час рождения, чтоб составить мне гороскоп. Собиратели автографов уговаривают присоединить мою подпись к подписям двух американских президентов, трех чемпионов бокса, Альберта Эйнштейна, полковника Линдберга и, конечно, Чарли Чаплина. Такие письма приходят почти исключительно из Америки. Постепенно я научился по конвертам отгадывать, просят ли у меня палки для домашнего музея, хотят ли меня завербовать в методистские проповедники или, наоборот, предрекают вечные муки на одной из вакантных адских жаровен. По мере обострения кризиса пропорция писем явно изменилась в пользу преисподней.
Почта приносит много неожиданного. Несколько дней тому назад она принесла французскую визу. Скептики — они имелись и в моем окружении -оказались посрамлены. Мы покидаем Принкипо. Уже дом наш почти пуст, внизу стоят деревянные ящики, молодые руки забивают гвозди. На нашей старой и запущенной вилле полы были этой весной окрашены такого таинственного состава краской, что столы, стулья и даже ноги слегка прилипают к) полу и сейчас, четыре месяца спустя. Странное дело: мне кажется, будто мои ноги немножко приросли за эти годы к почве Принкипо.
С самим островом, который можно пешком обойти по периферии в течение двух часов, я имел, в сущности, мало связей. Зато тем больше — с омывающими его водами. За 53 месяца я близко сошелся с Мраморным морем при помощи незаменимого наставника. Это Хараламбос, молодой греческий рыбак, мир которого описан радиусом примерно в 4 километра вокруг Принкипо. Но зато Хараламбос знает свой мир. Безразличному глазу море кажется одинаковым на всем его протяжении. Между тем дно его заключает неизмеримое разнообразие физических структур, минерального состава, флоры и фауны. Хараламбос, увы, не знает грамоты, но прекрасную книгу Мраморного моря он читает артистически. Его отец, и дед, и прадед, и дед его прадеда были рыбаками. Отец рыбачит и сейчас. Специальностью старика являются омары. Летом он не ловит их сетями, как прочие рыбаки, как ловим их мы с его сыном, а охотится на них. Это самое увлекательное из зрелищ. Старик видит убежище омара сквозь воду, под камнем, на глубине пяти, восьми и более метров. Длиннейшим шестом с железным наконечником он опрокидывает камень, — и обнаруженный омар пускается в бегство. Старик командует гребцу и вторым шестом, на конце которого укреплен маленький сетчатый мешок на квадратной раме, нагоняет омара, накрывает его и поднимает наверх. Когда море подернуто рябью, старик бросает с пальцев масло на воду и глядит через жирные зеркальца. За хороший день он ловит 30, 40 и больше омаров. Но все обеднели за эти годы, и спрос на омаров так же плох, как на автомобили Форда.
Ловля сетями, как промысловая, считается недостойной свободного артиста. Поверхностный и ложный взгляд! Ловля сетями есть высокое искусство. Надо знать место и время для каждого рода рыбы. Надо уметь расположить сеть полукругом, иногда кругом, даже спиралью, применительно к конфигурации дна и де-сятку других условий. Надо опустить сеть в воду бесшумно, быстро развязывая её на ходу лодки. Надо, наконец, — не последнее дело -загнать рыбу в сеть. Это делается ныне так же, как делалось 10 и более тысяч лет тому назад: при помощи швыряемых с лодки камней. Заградительным огнем рыба загоняется в дугу, потом в самую сеть. В разное время года, при разном состоянии моря нужно для этого разное количество камней. Запас их приходится время от времени обновлять на берегу. Но в лодке имеются два постоянных камня на длинных шнурах. Надо уметь метать их с силой и сейчас же быстро извлекать из воды. Камень должен упасть близко возле сети. Но горе, если он угодит в самую сеть и запутается в ней: Хараламбос покарает уничтожающим взглядом, — и он прав. Из вежливости и социальной дисциплины Хараламбос признает, что я, в общем, неплохо бросаю камни. Но стоит мне самому сравнить свою работу с его работой, как гордыня сразу покидает меня. Хараламбос видит сеть под водой, когда она для меня уже невидима, и он знает, где она, когда она невидима и для него. Он её чувствует не только перед собою, но и за своей спиной. Его конечности всегда соединены с сетью таинственными флюидами. Вынимать сеть — тяжелая работа. Хараламбос туго подвязывает живот широким шерстяным шарфом даже и в жаркие июльские дни. Нужно грести, не обгоняя и не отставая, следуя по дуге сети — это уже моя забота. Я не скоро научился подмечать почти незаметные движения рукой, при помощи которых мастер указывает помощнику направление. Выбросив в воду 15 кило камней, Хараламбос вытаскивает нередко сеть с одной единственной рыбкой, размером в палец. Иногда же вся сеть живет и трепещет от пойманной рыбы. Чем объяснить эту разницу? «Дениз», — отвечает Хараламбос, пожимая плечами. «Дениз» значит «море», и это слово звучит, как «судьба».
Мы объясняемся с Хараламбосом на новом языке, постепенно сложившемся из турецких, греческих, русских и французских слов, сильно измененных и редко употребляемых нами по прямому назначению. Фразы мы строим так, как двух- и трехлетние дети. Впрочем, наиболее частые операции я твердо называю по-турецки. Случайные свидетели заключили отсюда, что я свободно владею турецким языком, и газеты сообщили даже, что я перевожу американских писателей на турецкий язык. Явное преувеличение!
Бывает так, что едва успеем опустить сеть, как вдруг послышится за спиною всплеск и сопение. «Дельфин», — кричит Хараламбос в тревоге. Беда! Дельфин ждет, пока рыбаки нагонят камнями в сети рыбы, а затем вырывает их одну за другой вместе с большими кусками сети, которые служат ему в качестве приправы. «Стреляй, мусью», — кричит Хараламбос. Я стреляю из револьвера. Молодой дельфин пугается, пускается наутек. Но старый пират питает полное презрение к автоматической хлопушке. Только из вежливости он отплывает после выстрела немножко дальше и, посапывая, выжидает своего момента. Не раз нам приходилось спешно вытаскивать пустую сеть и менять место ловли.
Дельфин — не единственный враг, есть и другие. Маленький черный садовник с северного берега успешно перетряхивает чужие сети, если они оставляются на ночь без надзора. Под вечер выезжает он на своем челноке будто бы на ловлю, а на самом деле занимает обсервационный пункт, откуда ему хорошо видно всех, кто вывозит сети на ночь. Есть люди, которые воруют чужие сети (у нас с Хараламбосом пропало за эти годы немало сетей), но это опасно и хлопотливо: сеть нужно переделать, чтоб не узнали, за ней нужно ухаживать, чинить ее, время от времени красить сосновой корой. Маленький садовник все эти докучные хлопоты возлагает на собственников сетей, сам он пользуется только рыбой и омарами. Хараламбос скрещивает с ним в пути взгляды острее ножа. Мы пускаемся на хитрости: отъехав подальше, ра-зыгрываем пантомиму сбрасывания сети, а затем, завернув за маленький остров, богатый зайцами, тайно опускаем сеть в воду. В одном случае из трех нам удается обмануть врага.
Главная рыба здесь — барбунья, краснуха. Главный рыбак по краснухе — старик Кочу. Он знает свою рыбу, и иногда кажется, что рыба знает его. Когда краснухи много, Кочу сразу наносит возможным конкурентам стратегический удар. Выехав раньше всех, он обрабатывает водное поле не сплошь, а в шахматном порядке, ходом коня, или ещё более замысловатыми фигурами. Никто не знает, кроме самого Кочу, где прошла уже сеть, а где ещё пет. Обложив таким способом большой участок моря, Кочу спокойно заполняет затем неиспользованные квадраты. Высокое искусство! Кочу успел изучить море, потому что Кочу стар. Но ещё и отец Кочу работал до прошлого года вместе с другим стариком, бывшим парикмахером. В дряхлом челноке они ставили сети на омаров и, сами до костей изъеденные морской солью, походили на двух старых омаров. Оба сейчас отдыхают на принкипском кладбище, где больше народу, чем в поселке.
Не надо, однако, думать, что мы ограничивались сетями. Нет, мы прибегали ко всем приемам ловли, которые обещали добычу. Па крючки мы ловили больших рыб, до 10 кило весу. Когда я тянул из воды невидимого зверя, который то покорно следовал, то неистово упирался, Хараламбос глядел на меня, не спуская глаз, и которых не оставалось и оттенка почтительности: не без основания опасался он, что я дам драгоценной добыче сорваться … При каждом моем неловком движении он рычал на меня свирепо и угрожающе. Когда рыба становилась, наконец, видна в прекрасной своей прозрачностью воде, Хараламбос шептал мне предостерегающе: «Буюк, мусье» (большой). На что я отвечал задыхаясь: «Буюк, Хараламбос». У борта лодки мы подхватывали добычу небольшой сеткою. И вот уже великолепное чудовище, отливающее всеми красками радуги, потрясает лодку ударами сопротивления и отчаяния. На радости мы съедали по апельсину, и на языке, который никто не понимает, кроме нас, и который мы сами понимаем только наполовину, мы делимся пережитыми впечатлениями.
Сегодня утром ловля была плоха: сезон кончился, рыба ушла на глубину. К концу августа она вернется. Но Хараламбос будет её ловить уже без меня. Сейчас он внизу заколачивает ящики с книгами, в полезности которых он, видимо, не вполне убежден. Сквозь открытое окно виден небольшой пароход, везущий из Стамбула чиновников на дачу. В библиотечном помещении зияют пустые полки. Только в верхнем углу, над аркой окна, продолжается старая жизнь: ласточки слепили там гнездо и прямо над британскими «синими книгами» вывели птенцов, которым нет никакого дела до французской визы.
Так или иначе под главой «Принкипо» подводится черта.
15 июля 1933 г.
Принкипо, Л. Троцкий.
(Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма» Страницы дневника. Записи 1933 года), Дневники и письма/Под ред. Ю. Г. Фельштинского. Предисловие А. А.
Авторханова. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1994. 256 с., ISBN 5 87121-002-3)
