Загадки баснописца Крылова

«Трудно найти человека, которого жизнь была бы до такой степени обогащена анекдотическими событиями, как жизнь Крылова. Если бы можно было собрать в одну книгу все эти случаи и сопровождавшие их явления, они составили бы в некотором смысле энциклопедию русского быта и русского человека — в виде Крылова».

Автор этой известной характеристики баснописца Крылова — литературный критик Петр Александрович Плетнев — близкий друг Пушкина, Гоголя, Жуковского и Крылова. Все они очень дорожили мнением и советами своего мудрого товарища. Плетневу же было нелегко — в силу сложившегося положения (он преподавал царском двору русский язык, словесность и литературу) нужно было постоянно разрываться — между царским отношением к творческой интеллигенции, людям искусства и своими личными убеждениями.

В его безграничной любви и дружеской преданности к амбициозным и своенравным гениям того времени сомневаться не приходится. Именно ему приходилось заступаться за своих друзей, не щадящих царскую психику своими литературными выпадами. Те в свою очередь старались, как могли. Без устали, с озорством мальчишек метали они свои язвительные стрелы в виде карикатур, шаржей, сказок, стишков с подтекстом, театральных постановок, зашифрованнх пьес…

Но, когда на помост выходила тяжелая артиллерия — в виде колких и жутко зашифрованных стихотворных строчек баснописца Ивана Андреевича Крылова, то все эти упомянутые выше творческие потуги напоминали скорее детские забавы, шалости шкодливых малышей. Так пошутить, высмеять, обличить мог только он один. Одних это приводило в неописуемый восторг, других лихорадило…

С высоты прожитых лет, дедушка Крылов понял, что единственно безнаказанным выражением своих мыслей будет завуалированные детские стишки с нравоучительным характером сатирического содержания. Басни. За него стали говорить звери. И это стало удачным способом сохранить себя, не боясь говорить то, что думаешь под личиной вороны, лисицы, волка, слона, соловья…

Журнальная деятельность

Родился Иван Андреевич в 1769 году в бедной семье армейского офицера. Отец его — Андрей Прохорович обучал сына грамоте в домашних условиях. А больше всего прививал интерес к новым знаниям посредством ежедневного чтения книг. Скончался Андрей Прохорович, когда Ивану было всего 9 лет, оставив в наследство сыну огромный сундук книг. Мать, Мария Алексеевна после смерти мужа осталась вдовой, пережила его на 10 лет.

Учился Крылов мало, но читал довольно много. По словам современника, он

«посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрой толпой, с жадностью прислушиваясь к речам простолюдинов».

С 1780 года начал служить подканцеляристом за копейки.

В это время он увлёкся уличными боями, стенка на стенку. А так как он был физически очень крепким, то выходил зачастую победителем над взрослыми мужиками.

В 1784 в возрасте 16 лет пробует себя на литературном поприще, написав оперное либретто «Кофейница». За это произведение он получил гонорар — 60 рублей, но оно так и не было напечатано. «Кофейница» увидела свет только в 1868 г. (в юбилейном издании) и считается произведением крайне юным и несовершенным.

В 1788 г. Крылов лишился матери, и на руках его остался малолетний брат Лев, о котором он всю жизнь заботился как отец о сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно «тятенькой»

В 1789 г. Крылов усердно трудится над изданием ежемесячного сатирического журнала «Почта духов». Это были одних их первых попыток высказаться, заявить о себе. В журнале он виртуозно изображает недостатки современного русского общества, облачив главный замысел в фантастическую форму переписки гномов с волшебником Маликульмульком. Жизнь Почты духов была недолгой. Маленькое число подписчиков не покрывало расходы и журнал пришлось закрыть.

В 1790 г. он становится владельцем маленькой типографии, а уже в 1792 г. выходит в свет новое детище Крылова — журнал «Зритель». Посвящен он был русскому театру. В нем можно было прочитать подробное описание состояния русской сцены, оперной и драматической, анализ репертуара, актерского исполнения, а также любопытнейшие заметки о поведении зрителей во время представления, о положении актеров в обществе, о театральном быте. По сути, Крылов явился родоначальником русской театральной критики.

Но и этот журнал просуществовал недолго.

В одном из томов «Зрителя» появилась заметная статья Крылова под названием «Речь, говоренная повесою в собрании дураков», в которой были сплошь намеки и издевки над бездельниками, пребывающими во власти.

 http://www.kramola.info/sites/default/files/insert_images/vesti/2016/12/29/ivan-andreevich-krylov.jpg

Волков Р. М. Портрет баснописца И. А. Крылова. 1812.

И тотчас (шел пятый месяц издания журнала) по личному приказу Екатерины II в типографии Крылова был произведен обыск. Журнал, просуществовав каких-то полгода, был закрыт, а четверо друзей были отданы под гласный надзор полиции.

В компании остались лишь Крылов и его главный сотрудник — литератор Александр Клушин. Вместе им удалось на базе журнала «Зритель» воссоздать новый — «Санкт-Петербургский Меркурий». Он получился слабее ранее выходивших журналов Крылова. Редакторы «Меркурия» строили наполеоновские планы, думали, что, придав ему менее острый и более художественный характер, добьются широкого распространения своего издания. Ради этого затеяли полемику с «Московским Журналом» Карамзина, обрушившись с язвительными нападками на самого Карамзина и его последователей. Так сказать — первые отголоски современного пиара, когда целью становятся массовая известность и быстрая популярность за счет маленькой интрижки или скандальчика… В общем, надо было на кого-то «наехать». И этим человеком стал Карамзин — фигура в литературных кругах не маленькая.

Но надо отдать должное Крылову. Наезд был обоснованным. Ему действительно было чуждо творчество Карамзина. Оно казалось ему искусственным и излишне подверженным западным влияниям. Преклонение перед Западом, французским языком, французскими модами было одной из любимых тем сатиры молодого Крылова. Возмущал его и излишне простой слог Карамзина с нарочитым стремлением к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом). Кроме того, карамзинисты отталкивали его своим пренебрежением к принятым в то время строгим правилам стихосложения.

Возможно, именно резкая полемика с карамзинистами (на фоне явно осторожного отношения к власти) оттолкнула читателей от «Санкт-Петербургского Меркурия». И на сей раз Иван Андреевич сам закрыл «Санкт-Петербургский Меркурий» — из-за нехватки подписчиков.

Произошло это именно так или совсем не так — новая загадка Крылова.

Потому что сохранилось свидетельство, будто не кто иной, как императрица Екатерина II, вызвала издателей и, ходили слухи, сделала им то ли серьезное внушение, то ли материнское увещание с предложением отправиться за границу «на учебу».

Перед царской милостью-угрозой Клушин капитулировал. Он получил от Екатерины II деньги на поездку, написал ей благодарственную оду и отбыл за рубеж.

Крылов, оставшийся один, без друзей, без издательства, без журнала, тоже покинул столицу. Бросил все и уехал из Петербурга на долгие годы. Предложение матушки-царицы оказалось из тех, от которых отказаться было невозможно. Иначе в лучшем случае его ждали бы нищета, отчаяние, в худшем — Шлиссельбургская крепость или ссылка по проторенному Радищевым пути.

Однако царских денег Крылов не взял. Коленопреклоненной одой не разразился и вообще после той памятной встречи с Екатериной II лет десять фактически не выступал в печати. Но русской земли не покинул.

Скиталец

Из северной столицы Крылов подался, скорее всего, в Москву. Сначала остановился у актеров Сандуновых. Положение опального литератора открыло ему двери многих известных московских домов (Бенкендорфов, Татищевых и др.), где Иван Андреевич приобрел новые литературные знакомства. Без семьи, без серьезного занятия, способного дать заработок, по сути, бездомный скиталец, он перебирался из одного гостеприимного дома в другой, чувствуя себя униженным и опустошенным. Досадовал, что угораздило родиться с талантом никому не нужного сатирика.

Про него говорили, что «спокойствие, доходившее до неподвижности, составляло первую его потребность». Но не полное же безделье!

По Москве тогда прокатилось картежное поветрие. Всегда мечтавший о блистательном успехе, который наполнил бы его душу сильными ощущениями, Крылов вдруг стал завзятым картежником. Игра возбуждала. Играл много и азартно. Однажды его имя даже попало в полицейский реестр заядлых карточных игроков, из-за чего на какое-то время Крылов был вынужден покинуть теперь уже Москву.

---

Крылов был членом Английского клуба в Санкт-Петербурге с 1817 года. После смерти Крылова в той комнате Английского клуба, где он постоянно играл в карты, установили его бюст. Описывая Английский клуб в поэме «Недавнее время», Н.А. Некрасов посвятил этому следующие строки:

«Нынче скромен наш клуб именитый,
Редки в нём и не громки пиры.
Где ты, время ухи знаменитой?
Где ты, время безумной игры?…
Да Крылов роковым переменам
Не подвергся (во время оно
Старый дедушка был у нас членом,
Бюст его завели мы давно)…»

---

По словам одного из биографов писателя, на несколько лет Крылов как бы исчезает. Очевидно, в это время он скитается-странствует по провинции: посещает Тамбов, Саратов, Нижний Новгород, Украину, живет в поместьях своих друзей-приятелей. Он не перестает сочинять, но его произведения лишь изредка появляются в печати. Причем никакого и намека на сатиру. То ли душа покоя просит, то ли еще не выветрился из памяти последний разговор с императрицей.

Даже смерть Екатерины II, случившаяся поздней осенью 1796 года, мало что изменила в его положении. На престол вступил Павел I, при котором не приходилось и думать о возвращении к активной литературной деятельности или к журналистике. Крылов не побоялся ненадолго съездить в Петербург, осмотрелся и порешил за лучшее там не задерживаться.

http://www.kramola.info/sites/default/files/insert_images/vesti/2016/12/29/basnopisets-krylov.jpg

Портрет работы Ивана Эггинка

Подвернулся случай — князь Голицын предложил занять при нем должность личного секретаря и домашнего учителя его детей. Крылов, которому всего-то тридцать, согласился. По воспоминаниям современника, он оказался способным и полезным преподавателем языка и словесности.

И потянулись дни, один, похожий на другой: по утрам уроки молодым князьям, днем прогулки и чтение, по вечерам партия-другая в шахматы с Сергеем Федоровичем, который неизменно выходил победителем, да отдохновение за скрипкой, разве что иной раз некоторое развлечение — небольшой скрипичный концерт для обитателей дома и гостей Голицына. И уж совсем редко забава из забав — домашний театр.

Чтобы совсем не скиснуть от деревенской скуки и зная отношение опального генерала к царю, Иван Андреевич берется сочинить для домашнего спектакля у Голицыных пьесу. Здесь на любительской сцене впервые и была сыграна пародийная шуто-трагедия «Подщипа, или Трумф», где сам автор с успехом сыграл главную роль тупого и заносчивого вояки Трумфа, в котором легко угадывалась фигура Павла I, с его преклонением перед прусской армией и королем Фридрихом II.

Карикатурный образ был столь очевиден, а сатира зла и язвительна, что в России пьесу впервые опубликовали только через 70 лет.

О том, как воспринималась пьеса, свидетельствуют воспоминания одного из крыловских современников:

«…ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство. Все и все были беспощадно осмеяны, начиная от главы государства до государственных учреждений и негласных советников».

Постановка на сцене в Казацком удалась, хотя и у участников, и у зрителей не раз холодок пробегал по коже — как слухи о шуто-трагедии дойдут до царских ушей. Но раньше подошло известие из Петербурга о том, что император задушен приближенными в своем Михайловском замке и что теперь на троне Александр I.

Князь Сергей Федорович Голицын, обласканный молодым императором, получил назначение генерал-губернатором в Ригу. Отправляясь на новое место службы, Голицын берет с собой и Крылова, выхлопотав для него официальное назначение на должность правителя канцелярии.

По пути в Ригу Иван Андреевич заезжает в Москву, в Петербург. Удается невероятное — договориться о переиздании «Почты духов». Крылов даже вносит небольшую правку в текст, усиливая, делая резче строки, направленные против деспотизма.

Лиха беда начало. Немного спустя у Крылова готова еще одна пьеса — на этот раз легкая комедия. Ее Иван Андреевич решает предложить петербургскому театру. Через год она появляется там на сцене. А чуть позже ее уже можно видеть и на московской сцене (Петровский театр).

Терпеть хлопотливую службу в канцелярии Голицына у Крылова хватило сил не очень-то долго. И несмотря на дружеские отношения с князем Голицыным, Крылов в 1803 году вышел в отставку. И, очевидно, два следующих года провел в беспрерывном путешествии по России. Разъезжал по ярмаркам; рассказывают, что вел большую игру в карты, даже выиграл как-то раз очень крупную сумму. Но все это не более чем досужие слухи.

Именно в эти годы, о которых мало что известно, драматург и журналист начал писать басни.

Баснописец

https://moiarussia.ru/wp-content/uploads/2016/12/Pamyatnik-I.-A.-Krylovu.-Letnij-Sad.-Sankt-Peterburg..jpg

Памятник И. А. Крылову. Летний Сад. Санкт-Петербург. Фото: Александр Ардатов

Однако драматургия отпустила от себя Крылова не сразу. Сначала его пьесы буквально завоевывают театральные сцены, срывая бурные аплодисменты у публики. С большим успехом идут сразу несколько его сатирических комедий («Пирог», «Модная лавка», «Урок дочкам»). Они высмеивали равнодушие дворянского общества к русской национальной культуре. В эпоху наполеоновских войн эта тема приобрела почти политическую остроту.

И лишь достигнув в театре заметного признания, он решает навсегда оставить перо драматурга и пойти по другому пути. А между тем театру он как драматург и журналист отдал к тому времени 20 лет своей литературной деятельности.

Где и как нашел он в себе силы сделать столь решительный шаг? Еще одна загадка Крылова. Но он его сделал и стал тем, кем мы его знаем с детства — баснописцем.

Со слов первого биографа Крылова, все начиналось так: в 1805 году Иван Андреевич был в Москве и, навестив известного поэта и баснописца Ивана Дмитриева в его доме в Большом Козловском переулке, 12 (не сохранился), показал ему свой перевод двух басен Лафонтена «Дуб и трость» и «Разборчивая невеста», а тот, прочитав их, будто бы сказал Крылову: «Это истинный ваш род; наконец вы нашли его!».

С тех пор и считается, что басня «Дуб и трость», переведенная Крыловым с французского, стала путеводной звездой в его литературной судьбе.

Иван Дмитриев, на суд которого Крылов отдал свой перевод, не просто горячо одобрил басни, а даже сам попросил редактора журнала «Московский зритель» напечатать их. И они вместе с еще одной («Старик и трое молодых») увидели свет в первом номере этого журнала за 1806 год.

Но баснописца не устраивал редактор журнала, человек трусливый и нравственно нечистоплотный. Вот тогда-то Иван Андреевич решает вернуться в Петербург и создать собственный журнал, где ему было бы сподручно печатать свои басни.

В январе 1808 года вышел первый номер затеянного им «Драматического вестника», «начальником» которого Крылов пригласил князя Шаховского, респектабельного драматурга, благонамеренного человека. В отделе «Странички юмора» нового издания и были помещены крыловские басни за подписью «К.». Они печатались в каждом номере.

Сам же Крылов, обосновавшись в столице, поступает на службу (в Монетный департамент).

За год в своем журнале он напечатал 20 басен. Вполне можно было выпускать книгу. Весной 1809 года она увидела свет. Это тоненький сборник, очень скромно изданный небольшим тиражом 1200 экземпляров. В нем было всего 23 басни. Но зато какие! — «Ворона и Лисица», «Слон и Моська», «Лисица и виноград», «Стрекоза и Муравей», «Волк и Ягненок», «Слон на воеводстве», «Ларчик»… Книга имела ошеломляющий успех.

https://moiarussia.ru/wp-content/uploads/2016/12/Pamyatnik-krulovu.jpg

Герои басен Крылова на памятнике в Летнем саду

С этой поры жизнь Ивана Андреевича — ряд непрерывных успехов и почестей. И с того же времени драматург и поэт пишет исключительно краткие и емкие поэтические миниатюры, название которым «басня Крылова».

Он всегда любил Лафонтена (которого называл Фонтеном) и, по преданию, уже в ранней юности пробовал свои силы в переводе басен, а позднее, может быть, и в переделке их — басни и «пословицы» были в то время в моде. Но мода модой, а жизнь показала, что прекрасный знаток простого языка, вечно склонный к насмешке, к тому же любивший облекать свою мысль в гибкую форму аполога, Крылов действительно был создан для басни.

После первой книжицы издания следовали быстро одно за другим. Каждая новая басня писателя сразу превращалась в любимое чтение во всех образованных семьях. Читательский успех басен уже при жизни автора заслонил собою все остальные стороны творчества Крылова.

Сюжеты

Все написанные им до конца жизни басни были объединены в 9 книг. Впрочем, каждая последующая книга свидетельствовала, что автор не заканчивал работу над произведением даже после того, как оно публиковалось.

Кстати сказать, первую свою басню «Дуб и трость» Крылов переделывал 16 раз!

Сначала в творчестве Крылова преобладали переводы или переложения знаменитых французских басен Лафонтена («Стрекоза и Муравей», «Волк и Ягненок»). Но, справедливо отмечают современные исследователи его творчества, связь Ивана Андреевича с народным творчеством, с языком народных сказок была так тесна, что даже эти заимствованные басни не звучат как переводы, они — русские до мозга костей басни. Ведь яркий, меткий, живой русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого. Так что даже в переводах его басни были не только оригинальными, но, самое главное, в высшей степени русскими по духу.

Гурман, полиглот, «морж»

Незадолго до смерти врачи предложили Крылову придерживаться строжайшей диеты. Большой любитель поесть, Крылов невыразимо страдал от этого. Однажды в гостях он с жадностью смотрел на различные недоступные ему яства. Это заметил один из молодых остряков и воскликнул:

«Господа! Посмотрите, как разгорелся Иван Андреевич! Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть!»

Последняя фраза принадлежала самому Крылову и присутствовала в его известной басне «Волк на псарне».

Крылов, услышав направленную против него колкость, лениво ответил: «За себя не беспокойтесь, мне свинина запрещена».

И в жизни, а тем более в анекдотах поесть он действительно любил (анекдотов о его удивительном аппетите сохранилось множество). Хотя, памятуя, что он родился, вырос и возмужал в нужде и бедности, это нисколько неудивительно. Слыл большим гурманом. Очень нравились блины и рыба. Отварная стерлядь — его любимое блюдо. Добрые щи, кулебяка, жирные пирожки, гусь с груздями, сиг с яйцами и поросенок под хреном составляли его роскошь.

Миф, рожденный при его активном участии, ставший общепринятым фактом, гласит о непомерном обжорстве писателя. Но есть все основания в этом усомниться. Если бы писатель был таким обжорой, каким его хотят представить, едва ли ему удалось бы прожить 75 лет — огромный по тем временам срок.

Много говорят о лени этого весьма тучного, но высокого роста сибарита в знаменитом не меньше обломовского халате.

Но как быть с тем, что, желая достичь совершенства, он переписывал строки своих басен десятки, а порой и сотни раз. Например, только к одной басне «Кукушка и Петух», в которой всего-то двадцать одна строка, позже было найдено около двухсот строк черновых набросков.

Его добрый друг драматург М.Лобанов писал о легендарно «ленивом» Крылове: «…труд был вторым его гением; ум был изобретателем, а труд усовершителем…»

Ему было за пятьдесят, когда он на спор с Гнедичем за два года сам, без чьей-либо помощи овладел древнегреческим языком и прочел всех греческих классиков в подлиннике.

Ежедневно каждый вечер до глубокой ночи по несколько часов этот «ленивец» читал, переводил древних греков и преуспел настолько, что достиг уровня, которого Гнедич, по его собственному признанию, достигал половину жизни своей. Выиграв пари, Крылов охладел к греческим классикам и… в следующие два года овладел английским, который до того не знал.

А многие ли знают, что Крылов был одним из первых «моржей». Его купальный сезон начинался в апреле, а заканчивался 27 ноября (15 ноября по ст. стилю). И это в северном Петербурге!

Те же современники отмечали: «… богатырская была натура». Большой, сильный, он много ходил пешком, никогда не болел. Как сам однажды написал о себе: «…у меня довольно силы». Но странное дело, взгляните на известную картину художника Г. Чернецова «Парад на Марсовом поле» (1832), где изображены Крылов, Пушкин, Жуковский и Гнедич в Летнем саду, и увидите совсем другого, имеющего мало общего с реальным, баснописца ростом на полголовы ниже Пушкина, который, как известно, был совсем невысок.

https://moiarussia.ru/wp-content/uploads/2016/11/Pushkin-Krylov-ZHukovskij-i-Gnedich-v-Letnem-sadu–e1479523125728.png

«Пушкин, Крылов, Жуковский и Гнедич в Летнем саду», Чернецов Григорий Григорьевич, 1832, Всероссийский музей А.С.Пушкина

А еще Крылов, можно прочесть в воспоминаниях, был неряшлив: сюртук носил постоянно запачканный, залитый чем-нибудь, жилет вечно надет был вкривь и вкось. Отчего, есть ли тому объяснение?

Думается, полжизни, проведенные в мытарствах и унижении, выработали в нем своеобразную защитную реакцию: ах, вы такие богатые, а я беден, вот и терпите меня таким. Даже по прошествии стольких лет жизни в столичном Петербурге, будучи принят самым высшим слоем общества, Крылов не просто не сумел усвоить надлежащие манеры, но принципиально даже не считал нужным им следовать.

Демонстрировал свою любовь к пожарам. Легенды гласят, будто бы в любое время суток, заслышав пожарный набат, он непременно устремлялся к месту пожара. Случись где огню, Крылову велено тотчас докладывать, и он, грузный лежебока, бежал поглазеть на огонь.

Только почему-то, кажется, тут есть один исторический анекдот, объясняющий его странное увлечение. Как доподлинно известно, в день восстания декабристов Крылов отправился поглядеть на происходящее на Сенатской площади. Вовсе не потому, что сочувствовал декабристам или разделял их идеи. Был там многими замечен, а потому позже император Николай I спросил у него, что это он делал 14 декабря на Сенатской площади. «А я думал — пожар», — объяснил Крылов царю. А чтобы ни у кого ненужных сомнений не возникало, в дальнейшем исправно подтверждал свою любовь к пожарам.

Был консервативен. Оставался враждебен западничеству в течение всей своей жизни.

И вообще избегал любых однобоких и радикальных крайностей. Любил Россию, но считал, что любые новации и прогресс не должны противоречить ее традиционным нравственным началам: «Чтоб не ослабить дух и не испортить нравы…» («Червонец»).

Холостяк в окружении детей

О его биографии, несмотря на сверх популярность, мало что известно, а если и известно, то совсем немного.

Так никто толком не может объяснить, почему он всю жизнь прожил холостяком. Вскользь упоминается имя некоей Анеты, Аннушки, с которой Иван Крылов встретился где-то в деревне во время того темного десятилетнего периода, о котором мало что известно биографам. Это было семейство, гордившееся родством с самим М.Ломоносовым.

И когда бедный, никому неизвестный, без роду и племени, без приличного служебного положения стал свататься к Анете, родители ответили категорическим отказом. Крылов отступился, уехал в Петербург. Но девушка так переживала разлуку с любимым, что родители стали беспокоиться за ее здоровье и решили вернуть жениха, отправив ему письмо со своим согласием на брак.

Иван Андреевич в ответ сообщил, что у него нет денег на дорогу в Брянск, и что если они привезут Аннушку в Петербург, свадьба немедленно состоится. Ответ оскорбил родителей и они порвали всякие сношения с несостоявшимся женихом. На том дело о свадьбе Крылова и закончилось. Девушка так и не вышла замуж, пережив Крылова, и Иван, как известно, тоже всю жизнь прожил холостяком.

История с дочерью Ивана Крылова тоже полна таинственности и даже трагичности. Плетнев в своем знаменитом очерке пишет, что писатель закончил свою жизнь в окружении детей. Кто эти дети и почему согласно Завещанию все наследство было оставлено мужу Сашеньки, той самой девочки, что была дочерью Фенюшки, экономки Крылова? Она была крестницей Ивана Крылова, а фактически — его внебрачной дочерью.

По этой причине он не мог оставить наследство ей, поскольку тогда никто бы не гарантировал, что оно не будет оспорено в суде и дочь не лишится его. Крылов решается составить завещание на имя ее мужа, который юридически имел все права наследования. Душеприказчиком оставил начальника воинской части, в которой муж дочери служил аудитором. В таком случае Иван Андреевич мог полностью положиться, что все будет исполнено как он завещал.

Почему не женился? Потому же, почему не привез в Петербург своего любимого брата Левушку, которому помогал всю жизнь и которого тот считал за отца. Брат никуда не хотел уезжать из деревни, да и сам Иван Андреевич считал город «мрачным гробом природы». Выходить в свет с Фенюшкой, если бы он женился, Иван Андреевич не мог бы, потому что она была совершенно другого круга.

Но, после выхода на пенсию, Иван Крылов поселился в квартире, куда перевез и свою «семью». Его дочка уже была замужем и имела детей, т.е. внуков Ивана Андреевича, которые и бегали вокруг дедушки, по воспоминаниям Плетнева. Так что последние годы писатель провел в окружении родных и близких, о которых по умолчанию все знали, но не говорили.

Жизнь после смерти

Весной 1841 года Крылов вышел в отставку, покинув любимую им Публичную библиотеку, в Русском отделе которой проработал чуть ли не треть своей жизни. Да не просто проработал, а фактически создал этот отдел. Ему исполнилось 72 года; было тяжело ежедневно рано вставать, спускаться и подниматься по лестницам.

Первым делом, выйдя в отставку, Иван Андреевич поменял квартиру. Все эти годы прожил он в здании Публичной библиотеки на углу Садовой и Невского проспекта. Казенная квартира была просторная, на втором этаже, мог бы оставаться в ней и дальше, но он предпочел купить на Первой линии Васильевского острова большой каменный дом. Поселил в него свою крестницу Сашу с мужем и детьми. Сам занял первый этаж.

И занялся приведением в порядок своих басен, написанных за последние 35 лет. Работал поэт не торопясь, но систематически. Вставал довольно поздно, надевал широкий халат, подходил к окну, подбрасывал корм голубям. Еще до завтрака он брался за перо и подолгу сидел над баснями. Составляя последнюю книгу, Крылов упорно редактировал басни, изменял, переписывал строки, работая иногда по 15-16 часов в сутки.

И так практически до самого конца — последнее прижизненное издание содержит 197 басен; всего Крылов создал 205. Это общеизвестно. Меньше известно, что на похороны друзья и знакомые его были приглашены им самим очень непривычным способом: именно этой книгой басен вместе с извещением о смерти их автора.

В последний день жизни Крылов успел сделать завещание. Писать уже не мог и диктовал свою волю об имуществе, движимом и недвижимом, о праве на издание своих сочинений. И в этом же завещании, об этом мало кто знает, просил положить ему в гроб васильки.

Почему васильки? Говорят, очень любил эти синие-синие цветы. А еще вспоминают (хочешь не хочешь, снова рассказ, приправленный легендой; чуть ли не вся его биография зиждется на анекдотах, по большей части сочиненных самим Крыловым, да на мемуарах современников, запомнивших, как правило, те же самые анекдоты), — так вот, вспоминают, что у Крылова есть басня «Василек».

Басня посвящена императрице Марии Федоровне, матери Александра I. Будто бы случилось Ивану Андреевичу серьезно заболеть, а императрица в знак большого к нему расположения прислала баснописцу букет васильков и переселила его в Павловск — свою летнюю резиденцию. Букет тот Крылов, если верить легенде, бережно засушил и часто им любовался. А выздоровев, написал басню, в которой говорит о себе как о бедном васильке.

Верить или не верить этой душещипательной истории? С одной стороны, вообще-то Крылов в симпатиях к сентиментальности на протяжении всей жизни никогда замечен не был. С другой — авторство басни «Василек» у него не отнимешь.

Скончался Крылов на пасмурной дождливой заре в собственном доме 21 ноября (по старому стилю 9 ноября) 1844 года. Умер скоропостижно, в три дня, причиной смерти стал паралич легких, наступивший в результате пневмонии. Правда, успел, по обыкновению, распустить слух, что то ли каши в обед переел, то ли протертых рябчиков, обильно политых маслом, за ужином перебрал. Что позволило современникам с уверенностью патологоанатомов утверждать, что великий баснописец умер от несварения желудка.

То, что он сам слагал о себе анекдоты, ничуть не вымысел, не очередная легенда. Поздней ночью, за несколько часов до смерти, Крылов попытался развеселить всех сидевших у его постели басней о самом себе. Сравнил себя с мужичком, который навалил на воз 400 пудов сушеной рыбы, не думая, безусловно, обременить этой поклажей свою худую лошаденку, потому как от большого ума полагал, что рыбка-то сушеная. Только лошадь этого не поняла да сдуру и окочурилась. «Рябчики-то были протертые, — вывел «мораль» Крылов, — но лишек-то всегда не в пользу».

Во время погребального шествия народ занял весь Невский проспект, по которому студенты несли гроб. Очередная молва гласит, что один из прохожих спросил идущего за гробом поэта Нестора Кукольника (не отличавшегося особой прогрессивностью):

— Кого это хоронят?

— Министра народного просвещения.

— Как министра? — удивился прохожий. — Министр просвещения, господин Уваров, живой, я его сегодня видел.

— Это не Уваров, а Иван Андреевич Крылов.

— Но ведь министр Уваров, а Крылов был баснописцем.

— Это их путают, — ответил Кукольник. — Настоящим министром народного просвещения был Крылов, а Уваров в своих отчетах писал басни.

На отпевании покойного был весь высший аристократический и чиновный Петербург. Похоронили Ивана Андреевича Крылова в Некрополе мастеров искусств в Александро-Невской лавре возле могил Карамзина и Гнедича.

Через 10 лет в самом центре столицы, в Летнем саду, на собранные по подписке частные пожертвования литературные заслуги баснописца увековечили памятником. Многие ли знают, что он стал первым в России памятником литератору.

https://moiarussia.ru/wp-content/uploads/2016/12/Pamyatnik-I.A.-Krylovu-v-Letnem-sadu.jpg

Памятник И.А. Крылову в Летнем саду, картина 1855 г, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Этот монумент — последняя крупная работа выдающегося скульптора Петра Клодта. Общий эскиз памятника и рисунки горельефов для пьедестала выполнил художник А.Агин, прославленный иллюстратор «Мертвых душ» Гоголя. На постаменте памятника представлены персонажи тридцати шести крыловских басен.

В Москве памятник Крылову (скульпторы А.Древин, Д.Митлянский, архитектор А.Чалтыкьян) поставлен много позже — в 1976 году — в сквере у Патриарших прудов.

Маска

И последняя загадка Крылова.

Его имя из тех, что всем нам знакомо с детства и чьи произведения на слуху у каждого. Крупнейший русский писатель, знаменитый баснописец-классик, о котором мы тем не менее мало что знаем. Писатель редкой судьбы и «человек-загадка» — как назвал Ивана Андреевича Крылова еще поэт Батюшков.

Человек, чья жизнь протекала на рубеже двух веков — XVIII и XIX. Литератор, которому выпало жить в коварный для России отрезок времени — между великим пугачевским бунтом, всколыхнувшим всю страну, и Великой французской революцией, потрясшей наше Отечество ничуть не меньше. Всю жизнь после этих событий Иван Андреевич мучился, страдал, ненавидел, спорил, боролся и одновременно таился, скрывал свои чувства, мысли….

Но, по большому счету, кого ненавидел? Во имя чего страдал? Почему на протяжении своей жизни он хранил молчание и крайне редко и мало говорил о себе, предпочитая, чтобы о нем ходили легенды и мифы, часто созданные при его активном участии?

Все это осталось тайной не только для современников. Надо ли нарушать ее?

Вряд ли Иван Андреевич исходил из того, что человек интересен не тем, что говорит, а тем, что скрывает. Есть только одно объяснение. Та почти что мифическая беседа, о которой ходили слухи, с императрицей Екатериной II. Ее внушение, видимо, оказалось и впрямь столь тяжким, а собственное ослушание отправиться за границу «на учебу» показалось столь серьезным, что слабохарактерный Крылов, сломленный царской волей, на долгие годы был парализован страхом. Обычным человеческим страхом.

И в подтверждение этого на память приходит еще один рассказ-воспоминание современника из времени, когда Крылов был уже в фаворе.

Будто бы императрица изъявила желание лично познакомиться со знаменитым баснописцем. Представлять Крылова, облаченного в парадные белые штаны и шелковые чулки, повел Жуковский. Они уже вошли в приемную. Дежурный камердинер уже доложил о них. Как вдруг Крылов с ужасом говорит Жуковскому, что «пустил в штаны». Белые шелковые чулки окрасились желтыми разводами. Пришлось срочно уходить.

Если рассмотреть этот грустный эпизод под углом зрения страха, придется признать, что причиной случившегося вполне могла стать та давняя, но сохранившаяся в памяти, в подсознании встреча с другой императрицей — Екатериной II.

Разумеется, баснописцу были переданы и слова Александра I, что он «всегда готов Крылову вспомоществовать, если он только будет продолжать хорошо писать». Что стояло за царским «хорошо писать», было настолько очевидно, что Крылов, опубликовавший годом ранее 24 басни, на три года замолк.

Переждал и смерть Александра I, и восстание декабристов и лишь затем в 1827 году рискнул напечатать одну басню, в 1828-м — еще две и в 1829-м — опять только одну. Трезвый, расчетливый ум подсказывал: береженого Бог бережет!

Поэтому, услышав на маскараде в Зимнем дворце от Николая I, похлопавшего поэта по плечу: «Пиши, старик!», поэт после того дня не написал больше ни строки.

И, как всегда, нашлось тому для всех объяснение. По Петербургу пошел слух, что Крылова кто-то спросил, почему он не пишет более басен.

— Потому, — отвечал баснописец, — что я более люблю, чтобы меня упрекали, почему я не пишу, нежели дописаться до того, чтобы спросили, зачем я пишу.

Естественной реакцией разочарованного в человеческой природе и возможности ее исправить писателя оказалась не надежда и вера в книжную мудрость, а всепоглощающая страсть к карточной игре, ставшей для него своеобразным наркотиком. Ничуть не желая принизить Ивана Андреевича, можно увидеть, что в своей обычной жизни он знал две такие распространенные в России страсти: страсть оказавшегося в столице провинциала к самоутверждению и страсть русского литератора стать духовным отцом светской власти. В моменты, когда Крылов ощущал, что они не реализовываются, в нем вспыхивала самозабвенная карточная страсть — страсть дикого бунта.

В дальнейшем и его творчество, и поведение в жизни окрашиваются иронией и недоговоренностью. Жанр басни, «эзопов язык», как нельзя более подходили к умонастроению и душевному состоянию Крылова.

Прикрываясь маской «ленивца» и «чудака», в литературе он мог говорить в баснях «все, что хочется», в жизни — придумывать о себе все, что заблагорассудится, пряча себя истинного, и при этом занимать (в конце жизни) почетное положение в обществе. Давнишняя мечта исполнилась.

Он стремился стать, и он им стал — человеком, которого знают все, человеком, про которого ходят легенды, и в то же время человеком, про которого ничего, по сути, неизвестно. Хотя к концу жизни он уже и боялся вроде бы меньше, и просить ничего и ни у кого не приходилось. Надобности не было — все и так преподносили. И все же, острый на язык, он по-прежнему предпочитал быть уклончиво осторожным. Почему? Да потому, что ему ли, профессиональному игроку, порой только и жившему картами, не знать, как непостоянна фортуна.

Ощущал ли он себя счастливым? Он был скрытен, «ежился, уходил в себя», тщательно оберегая свою душу от праздного любопытства желающих в нее заглянуть, и никому и никогда не сказал на сей счет ничего. Разве что однажды проговорился об этом в басне «Соловей», когда с горькой иронией честно поведал о грустной судьбе Соловья, находящегося в клетке под надзором «птицелова»:

А мой бедняжка Соловей,
Чем пел приятней
и нежней,
Тем стерегли его плотней.

Не случайно, можно заметить, в баснях Крылов часто писал о сетях, в которые попадают то обезьяны, то медведь… Позволительно предположить, что всю жизнь себя он тоже ощущал пойманным в сети.

Он был мудрым человеком, чрезвычайно скромным и стыдливым до конца жизни. Может быть, именно поэтому оказался способен на взвешенное и крепкое слово, которым так силен русский ум.

Крылов, талант которого оказался непосильным бременем для него, был одним из тех, у кого «ума палата», и следом — «горе от ума». Потому что в России, как любил повторять Николай I, «нужны не умники, а верноподданные».

Писатели о Крылове

Бытует мнение, что, сторонясь людей, Крылов будто бы ни с кем не поссорился ни разу, но и ни с кем и не подружился, мол, был бесстрастен, равнодушен и невозмутим.

В опровержение хочется сослаться на страстные слова, вырвавшиеся у него при известии о смерти Пушкина: «О! Если б я мог это предвидеть, Пушкин! Я запер бы тебя в моем кабинете, я связал бы тебя веревками… Если б я знал!» (Пушкин заходил к Крылову за день до дуэли с Дантесом.)

Но и при жизни Пушкина Крылов, принципиально избегавший вмешиваться в литературные споры, один раз в своей жизни изменил-таки своему принципу — выступил с эпиграммой в защиту поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».

Ему одному из первых читал Грибоедов по приезде в Петербург свою комедию «Горе от ума». Известно, что Крылов принял большое участие в судьбе молодого Айвазовского и почти накануне своей смерти написал письмо Павлу Федотову, в котором просил его посвятить себя целиком живописи.

В то же время чрезвычайно ранимый по своей натуре, Иван Андреевич, надо признать, никогда не давал спуску людям, которые, как он считал, проявили к нему снисходительное хамство, высокомерие, обидели или были несправедливы по отношению к нему. Он не был злопаметен, но отсутствием памяти не страдал. Причем в созданной Крыловым биографической легенде можно встретить эпизоды, когда он адресовал свои язвительные стрелы не только в адрес, допустим, Николая I, графа Д. Хвостова, поэта, драматурга и критика П. Катенина, безвестных студентов или меломана в опере.

Как-то он был на «субботе» у Жуковского. Когда собрались многочисленные гости, Крылов подошел к письменному столу хозяина и стал что-то искать на столе. На вопрос, что он ищет, лукавый баснописец ответил:

«Да надобно закурить трубку. У себя дома я рву для этого первый попавшийся под руку лист, и вся недолга. А здесь нельзя так. Ведь тут за каждый листок исписанной бумаги, если разорвешь его, отвечай перед потомством».

Тонкая язвительность прилюдно сказанных слов была более чем понятна Жуковскому — автору статьи «О басне и баснях Крылова», в которой он с явным колебанием «позволил себе» поднять Ивана Андреевича кое-где до Лафонтена, как искусного переводчика царя баснописцев, сравнить Крылова с Дмитриевым в пользу последнего, указав на «погрешности», «выражения противные вкусу, грубые» в крыловских баснях.

Вообще, надо заметить, любую форму критики в свой адрес Крылов переносил с трудом. По воспоминаниям В.Олениной, басня «Прихожанин» была написана Иваном Андреевичем в ответ на стихотворение П.Вяземского «И.И.Дмитриеву (в день его именин)», в котором автор, упомянув «трех Иванов» — Лафонтена, Хемницера и Дмитриева, не назвал Крылова. Одно только умолчание его имени показалось Крылову нестерпимым. Прямое указание на то, что басня явилась полемическим откликом великого баснописца на выступление Вяземского, можно найти и у М.Лобанова: «Крылов позволил себе мщение… в басне «Прихожанин».

Чем объяснить подобное восприятие критики? Вряд ли одной ранимостью его натуры. Критика так или иначе нарушала создаваемую Крыловым биографическую легенду, а вот этого-то он допустить никак не желал.

И все же как ни стремился Крылов стоять в стороне от литературных полемик, о нем всегда много не только говорили, но и писали (как при его жизни, так и много позже). Известные писатели находили повод высказать мнение о творчестве великого баснописца.

Н. В. Гоголь о Крылове, 1846 г.

«Его притчи — достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа. Звери у него мыслят и поступают слишком по-русски: в их проделках между собою слышны проделки и обряды производств внутри России.

Кроме верного звериного сходства, которое у него до того сильно, что не только лисица, медведь, волк, но даже сам горшок поворачивается как живой, они показали в себе еще и русскую природу. Даже осел, который у него до того определился в характере своем, что стоит ему высунуть только уши из какой-нибудь басни, как уже читатель вскрикивает вперед: «это осел Крылова!» — даже осел, несмотря на свою принадлежность климату других земель, явился у него русским человеком.

Несколько лет производя кражу по чужим огородам, он возгорелся вдруг честолюбием, захотел ордена и заважничал страх, когда хозяин повесил ему на шею звонок, не размысля того, что теперь всякая кража и пакость его будут видны всем и привлекут отовсюду побои на его бока. Словом — всюду у него Русь и пахнет Русью».

Демьян Бедный о Крылове, 1944 г.

«Широкий круг читателей искал в баснях Крылова иронии, сатиры, памфлета и находил их. В образе крыловских басенных персонажей:

— «волков», всячески утесняющих и поедающих беззащитных овец;

— «медведя», проворовавшегося при охране доверенных ему пчелиных ульев;

— «щуки», промышлявшей разбоем в пруде, за что ее в виде поощрительного наказания бросили в реку, где для разбоя ее открывались неограниченные возможности;

— «слона на воеводстве», разрешившего волкам брать с овец оброк, «легонький оброк»: с овцы «по шкурке, так и быть, возьмите, а больше их не троньте волоском»;

— «лисиц», лакомых до кур и изничтожавших их всеми «законными» и незаконными способами;

— «осла», который в качестве вельможи, став «скотиной превеликой», мог проявлять свою административную дурь;

— и, наконец, самого «льва», одно рычание которого наводило трепет на его верноподданных, льва, который в годину бедствий, притворно «смиря свой дух», пытался показать, что он не лишен совести, и который в то же время с явным удовольствием внимал льстивым словам лисы.

В образе всех этих персонажей народ узнавал свое начальство с царем-батюшкой во главе».

Ю.М. Лотман о Крылове

«Крылов, будучи литератором-профессионалом и одним из самых популярных русских поэтов, принятый запросто в домах вельмож, одинаковым тоном говорящий с солдатом на улице и царем во дворце, завоевал себе совершенно уникальное в николаевском Петербурге право — быть везде самим собой.

Он говорил простонародным языком, спокойно спал, не стесняясь своего громкого храпа, на светских приемах, прослыл чудаком, но зато завоевал себе право жить, не считаясь с тем, «что будет говорить княгиня Марья Алексеевна» (Грибоедов). Ни один критик не смел обругать его басни, ни один светский щеголь — посмеяться над его манерами. В рабском Петербурге он был свободен, если приравнять свободу к личной независимости».

https://moiarussia.ru/wp-content/uploads/2016/12/I.A.Krylov-e1482295975317.jpg

И. А. Крылов (1769 — 1844)

< ![CDATA[]]>Источник< ![CDATA[]]>