«Четвертый раздел Польши» 1939 года: миф и реальность.

У вас забрали то, что вам и не должно принадлежать. (с) У.Черчилль

17 сентября 1939 года, когда Красная армия от Полоцка, Минска, Каменца-Подольского двинулась в сторону Вильнюса, Бреста, Львова, является датой, по поводу которой на противоположных берегах Западного Буга уже восьмой десяток лет имеются абсолютно несовместимые оценки.

По правую сторону – это день воссоединения народов и территорий сразу трех республик. Современным литовцам вряд ли возможно представить Литву без Вильнюса, украинцам – Украину без Львова и Ровно, а белорусам – представить Белоруссию без Бреста и Гродно и вообразить, что граница с Польшей проходит в полусотне километров от их столицы. А вот по левую сторону – тот поход ассоциируется с коварным ударом, нанесенным «в плечи Польше», уже сражающейся с гитлеровской Германией. Например, Станислав Журек в своей публикации на портале Kresy.pl считает, что именно «агрессия Советского Союза лишила поляков какой-либо надежды на возможность отстоять Отечество». Приведенное является в Польше типичным.

Попытки напомнить, что к тому времени поляки уже не знали, где находится главнокомандующий их вооруженными силами, а также президент и правительство (поэтому была предпринята попытка создать еще одно), что вермахт подошел не только к Варшаве, но и к Бресту, Львову, – как правило, не воспринимаются.

О воссоединении трех народов – за Бугом слышать тоже не желают. Зато расхожим стало суждение, что «удар в плечи» был нанесен по согласованию с немецким фюрером, поскольку за неделю до начала Второй мировой войны был заключен договор о ненападении между СССР и Германией. Он трактуется как «союз Гитлера и Сталина», хотя такой же пакт с третьим рейхом имела и Польша, и подписала она его самой первой в Европе – еще в январе 1934 года.

Более того, утверждает Станислав Журек, именно на базе советско-германского договора «начался четвертый раздел Польши». На последней сентенции следует задержаться особо, так как здесь, если речь идет об истории взаимоотношений поляков с русскими, белорусами, литовцами, украинцами, – зарыта «большая собака», и ее «эксгумация» даст возможность многое уточнить, в том числе и касательно того, кто, кому и когда наносил удары в спину, ссылаясь на те самые разделы. Ведь Австрийская и Российская империи и Прусское королевство во второй половине XVIII столетия расчленили не Польшу, а федеративное государство, в состав которого входило Королевство Польское и Великое княжество Литовское, Русское и Жмудское (ВКЛ). Их союз был начат Кревской унией в 1386 году, когда великий литовский князь Ягайло стал мужем юной польской королевы Ядвиги. Тем браком элиты двух стран намеревались объединить силы, чтобы преодолеть тяжелейшие трудности, в которых оказались и королевство, и княжество, до этого враждовавшие и между собой.

Потом последовало еще шесть уний, направленых на то, чтобы княжество, в котором русские земли и православные русские люди составляли примерно 90 процентов, становилось все более польским. В привилегированное положение был поставлен католицизм, что было одним из условий женитьбы Ягайло на Ядвиге. Были ликвидированы удельные княжества, вместе с которыми исчезли и удельные князья, появились воеводства. Место русского права стало занимать заимствованное у немцев магдебургское. В 1569 году была подписана Люблинская уния, после которой королевство и княжество заимели общий законодательный орган – сейм.

Правда, многие представители ВКЛ попытались возражать, твердили, что нужна уния с Москвой, но король издал указ, которым отрезал у княжества половину его земель, присоединил их к короне, а магнатам пригрозил лишить их имений. И те все подписали. В конце XVII века тот сейм решил, что и в ВКЛ официальным языком должен быть не русский, а польский язык. В те самые времена у объединенного государства появилось еще одно название: Речь Посполитая – общее дело, общее достояние, общая вещь. Эта польская калька с латинского термина Res Publica явно добавляла польскости в образ страны. Тем не менее, обе части федерации до самых разделов Речи Посполитой имели собственные правительство, бюджет, законодательство, армию, суды, и при пересечении границы между королевством и княжеством, которая проходила западнее Бреста и Белостока, взимались таможенные платежи.

Вопреки расхожему мнению, серьезные польские специалисты все же подчеркивают, что Россия не являлась инициатором разделов. Как писал еще полтораста лет назад историк, священник и повстанец Валериан Калинка, русская императрица Екатерина II даже сопротивлялась им.

Уже в ХХ столетии историк и политолог Александр Бохеньский отмечал, что Екатерине необходим был «польский заслон на западе, хранящий ее от нападений». Она даже предложила Речи Посполитой увеличить армию, согласилась выделить на эти цели триста тысяч золотых дукатов, чтобы предпринять совместные военные действия против Турции, причем главнокомандующим союзными воинскими силами должен был стать польский король. Однако Станислав Понятовский умудрился в течение целого года не отреагировать на такой проект. Императрица «почувствовала себя обманутой» и на фоне австро-прусского сближения, «под влиянием прусского шантажа встала перед альтернативой: потерять гегемонию во всей Польше или согласиться на ее раздел с возможностью сохранения гегемонии на оставшихся территориях Речи Посполитой». Тем не менее, отметил Александр Бохеньский, в современной Польше по-прежнему доминирует «освященная А. Мицкевичем», по сути, «сказочная схема», согласно которой роль России в тех разделах была главной.

Его современник, один из самых известных польских исследователей Павел Ясеница тоже напоминал, что о разделах «начали говорить с самого начала 1769 года, а пальма первенства принадлежит Парижу, Берлину, Вене». Более того, Австрия отхватила несколько кусков еще до заключения соответствующих трактатов. Сначала заняла город Спиш, а затем, в 1770 году, части таких польских староств (уездов), как Чорштыньское, Новотарское, Сондецкое. Узнав об этом, Екатерина ІІ сказала: «Почему бы и всем не взять?». Она прекрасно понимала, что если раздел осуществят только Пруссия с Австрией, то границы этих государств выйдут на Днепр, к Смоленску и Киеву, и на Западную Двину, с чем согласиться не могла. Но, тем не менее, она не стала участницей дележа собственно польских территорий. Их северная часть вместе с Варшавой досталась Пруссии, южная – Австрии. Когда императрицу спрашивали, почему она не возложила на себя польскую корону, она напоминала, что не взяла ни одного метра польской земли, а только то, что когда-то принадлежало Руси. Выбив медаль «Утраченное возвратихъ», это и подчеркнула.

После наполеоновских войн в истории польских земель, большая часть которых была включена в состав Царства Польского под эгидой российской короны, начался новый этап, длившийся сто лет.

Начало того Царства Польского не может не удивлять. Оно получило конституцию, которой не было в России. Его армия была составлена из соединений, участвовавших в походе на Москву во главе с Наполеоном.

Императорским наместником с повышением до генерала инфантерии стал Юзеф Зайончек, потерявший ногу в боях на Березине. За сто лет население Царства увеличилось более чем в три раза, но поляки на новую политику русских царей ответили восстаниями 1830 и 1863 годов.

Александр Бохеньский считает, что в те годы российские правители предприняли ряд усилий к совместному проживанию с Польшей: «От фактической вассальности при Екатерине II, через династическую унию Александра I, Органический устав Николая I и широкую автономию Александра II, все цари шли по линии династического абсорбирования, а не государственного или, тем более, национального поглощения. Та линия несколько раз прерывалась и почти всегда польской стороной. Мотивы прерывания были разные, но им всегда сопутствовала трудолюбиво культивированная и раздуваемая до наивысших границ иррациональная ненависть к Москве. С 1863 года ситуация изменилась. Россия и ее цари перестали искать пути сожительства с польским народом».

Нельзя не сказать, что усилия царей не всегда встречали одобрение российского общества. Видный философ ХIХ века Владимир Соловьев был уверен, что, «если бы на Венском конгрессе полновластный тогда император Александр I думал более о русских, нежели о польских интересах», то «коренную Польшу возвратил бы Пруссии»», и тем самым польский вопрос был бы снят с русской повестки дня. В работе «Великий спор и христианская политика» он писал, что «в 1814 году Россия сохранила Польшу от неизбежного онемечивания». Действительно, Версальская конференция, подводившая итоги Первой мировой войны, направляла специальную делегацию, чтобы установить, в каких именно местностях преобладают поляки. Она установила, что живут они в основном на землях, входивших в состав Российской империи, на территориях же, отошедших к Пруссии и Австрии сто лет назад, все население разговаривало по-немецки.

В. Соловьев подчеркивал, что «русское управление доставило Польше, по свидетельству даже иностранных писателей, такое социально-экономическое благосостояние, какого она не могла достигнуть ни под прусским, ни под австрийским владычеством».

В ответ – восстание за восстанием. Главный вывод Соловьева полон горечи: «внешнего примирения с Польшей у нас быть не может ни на социальной, ни на государственной почве».

Категоричным на сей счет был и помощник императорского наместника в Царстве Польском варшавский граф Александр Велёпольский. Во время того же восстания он в сердцах сказал, что «для поляков еще можно кое-что сделать, с поляками – никогда». Впрочем, утверждают, что приведенные слова принадлежат не ему. Возможно, Велёпольский огласил вывод, к которому пришел сам наместник – великий князь Константин Николаевич, но от этого суть формулировки не меняется.

Вопрос о польской независимости встал во время той мировой войны, и она была обещана тремя императорами. Однако в ходе нее все три монархии рухнули, и к реализации была принята формула американского президента Вудро Вильсона: государство поляков должно быть воссоздано на территориях, на которых “преобладание польского населения было бы бесспорным”. Восточная линия такой бесспорности вскоре была названа линией Керзона, которая, в основном совпала с рубежами бывшего польского королевства и нынешними границами между Беларусью, Литвой, Украиной и Польшей, но на некоторых участках проходила еще западнее.

Возрожденное польское государство, ставшее второй Речью Посполитой во главе не с королем, а с маршалом, имевшим куда больше полномочий, нежели король, начиналась с того, что в ноябре 1916 года Австро-Венгрия и Германия, заняв польские земли, входившие ранее в состав России, заявили о самостоятельности Польши, без указания ее границ. В то время среди поляков ходила шутка, что их страна является самой большой в мире, так как никто не знает, где заканчиваются ее пределы. Тем не менее, юрисдикция провозглашенного образования, которое было названо Регентским Польским Королевством, распространялась только на территории бывшего Царства Польского. Формально им управлял регентский совет, состоявший из варшавского архиепископа Александра Каковского, варшавского мэра Здзислава Любомирского и крупного землевладельца Юзефа Островского, но реальная власть принадлежала германскому генерал-губернатору Гансу Гартвигу фон Безелеру. После капитуляции Германии в ноябре 1918 года Регентский совет передал все полномочия организатору польских легионов в составе австро-венгерской армии Юзефу Пилсудскому, который 11 ноября был назван временным Начальником государства, Комендантом. А он имел свои взгляды на то, где должны проходить польские границы. Уже через три месяца вторая Речь Посполитая начала войну с соседями.

Польский историк Владислав Побуг-Малиновский в “Новейшей истории Польши” пишет, что Пилсудский именно войну считал единственным способом решения территориального вопроса на востоке. Она могла начаться и раньше, но потребовалось время, чтобы создать “соответствующие задачам вооруженные силы”. У Пилсудского “не было сомнений в том, что переговоры с Москвой не могуть быть дорогой поиска ответов в деле восточных земель и даже будущего Польши вообще”. Для него “единственным эффективным аргументом могла быть только сила”, он считал необходимым “не только задержать красный наезд, но и отодвинуть его как можно дальше на восток”, притом сделать это планировал “не только для того, чтобы защитить строящееся здание польского государства, но и для того, чтобы обеспечить Польше действенное участие в определении судьбы земель, являющихся предпольем Речи Посполитой на востоке – на просторах от Балтики до Черного моря”.

Уже 16 ноября 1918 года Пилсудский уведомил все страны о создании независимой Польши. Все, кроме России.

Сигналом к тому, что новая власть в Варшаве не собирается разговаривать с новой властью в Петрограде, стал и расстрел миссии Русского Красного креста 2 января 1919 года, которую не спасло даже то, что ее возглавлял поляк Бронислав Веселовский.

В связи с революцией в Германии немецкие войска уже возвращались домой, покидаемые ими территории занимали советские части. В Минск они вошли 10 декабря 1918 года, в Гродно – 28 января, но еще 30 декабря 1918 года Варшава заявила Москве, что наступление Красной армии в Литве и Белоруссии является агрессивным актом в отношении Польши, поэтому “польское правительство будет готовиться к защите территорий, заселенных польской нацией”. Москва ответила, что ее войска нигде не вступили на территорию, которая могла быть “рассматриваема как принадлежащая Польской Республике”.

Боевые действия в войне, называемой теперь в Варшаве польско-большевистской,   начались 14 февраля 1919 года.

Части Пилсудского внезапно атаковали красный гарнизон в Березе-Картузской, которая находится в ста километрах восточнее Бреста. В этот же день начались боестолкновения у западнобелорусского местечка Мосты в шестидесяти километрах восточнее Гродно. Некоторые польские авторы утверждают, что началом той войны стали стычки во время занятия Красной армией города Вильно 5 января 1919 года, но в любом случае “казус белли” сработал не на польской территории, а на землях, которые никогда легитимной частью Польши не были. При этом заслуживают упоминания еще два весьма важных момента.

Первый состоит в том, что согласие на развязывание той войны дала Германия, войска которой еще не ушли со значительной части белорусских территорий. Именно командующий 10-й немецкой армией генерал Фалькенгайн 5 февраля 1919 года подписал договор с новыми властями в Варшаве, по которому польские формирования получили возможность продвижения по территориям, контролируемым рейхсвером, то есть право на “польский марш против большевиков”. К 15 марта они продвинулась на двести километров к Барановичам и Лунинцу, 9 августа заняли Минск, Борисов и вскоре вышли к Днепру около Речицы, приблизились к Полоцку и Западной Двине. Были оккупированы почти все белорусские земли и все литовские. Красная армия, основные силы которой были заняты борьбой с Деникиным, отступала все дальше на восток. Для нее польское наступление было ударом в спину. Годом позже последовала польская оккупация Киева.

На политическом фронте Варшава долгое время хранила молчание, считая, что любые переговоры с большевиками свидетельствовали бы о признании их правительства. Нарком иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерин уже 10 февраля 1919 года направил руководителю МИДа Польши И. Падеревскому ноту с предложением установить нормальные отношения и урегулировать спорные вопросы мирным путем. Он обращал внимание и на то, что некоторые вопросы, в частности, «те, которые относятся к территориальным соглашениям, должны будут разрешаться путем переговоров с правительствами Советских республик Литвы и Белоруссии, которых они касаются непосредственно». Польское руководство утаило ноту, а когда ее опубликовала газета «Пшелом», тираж был конфискован, а издание закрыто.

Второй момент состоит как раз в том, что тем наступлением Пилсудский нанес удар в спину провозглашенной государственности литовцев, белорусов, украинцев.

Ведь еще в феврале 1918 года было заявлено о восстановлении независимости Литвы, ровно через десять месяцев образована Литовская ССР. В марте того же года заявила о себе Белорусская Народная Республика, а 1 января 1919 – Белорусская ССР. Еще в январе 1918 года была объявлена Украинская Народная Республика. С ноября того же года поляки вели бои с воинскими формированиями Западно-Украинской Народной Республики. Вслед за Чичериным шесть дней спустя в Варшаву направили ноту Временное революционное правительство Советской Литвы и ЦИК БССР. В ней тоже содержался протест против «попытки со стороны Польской республики насильственным путем разрешить территориальные споры». И она не была доведена до сведения польской общественности, в Варшаве продолжали делать вид, словно никакой власти ни в Минске, ни в Вильнюсе не существует.

О доминировавших в Польше настроениях красноречиво говорилось в датированном 11 апреля 1919 года донесении американского представителя при миссии Антанты в Варшаве генерал-майора Дж. Кернана президенту США В. Вильсону: «Хотя в Польше во всех сообщениях и разговорах постоянно идет речь об агрессии большевиков, я не мог заметить ничего подобного. Напротив,.. стычки на восточных границах Польши свидетельствовали скорее об агрессивных действиях поляков и об их намерении как можно скорее занять русские земли и продвинуться насколько можно дальше… Этот военный дух является для будущего Польши большей опасностью, чем большевизм…». Немецкий дипломат Герберт фон Дирксен, возглавлявший тогда германскую миссию в Польше, написал в мемуарах, что нападение на восточных соседей было абсолютно немотивированным.

В резких выражениях отзывался о «польском империализме» британский премьер Ллойд Джордж. Лорд Керзон тоже советовал Польше «удерживать свои притязания в разумных пределах, не стремясь поглотить народности, не имеющие с Польшей племенного родства и могущие быть лишь источником ее слабости и распада».

В Польше активно обосновывались претензии на все земли первой Речи Посполитой. Заглавную роль в этом играл видный идеолог польского национализма Роман Дмовский. Главный постулат состоял в том, что “между сильной немецкой нацией и русской нацией нет места небольшой нации, мы должны стремиться к тому, чтобы стать нацией большей, чем мы являемся”.

Дмовский убеждал европейских политиков в том, что возрожденная Польша по территориии должна быть больше Германии и Франции вместе взятых и играть ведущую роль на континенте. Квинтэссенцией его подхода являлось убеждение в цивилизационном превосходстве поляков над всеми теми, кто живет к востоку от Буга.

В “Памятной записке о территории польского государства”, переданной министру иностранных дел Бальфуру в Лондоне еще в конце марта 1917 года, он убеждал британского политика, что на белорусских землях в отрыве от поляков говорить о какой-либо цивилизованности просто невозможно, белорусы – деревенский народ, который вообще “находится на очень низком уровне просвещения и не высказывает сформулированных национальных устремлений”. Литовцев же слишком мало, чтобы они могли создать свое государство, потому будущее литовского народа может быть обеспечено только включением в состав польского.

Специальный “Мемориал о территории польского государства” 8 октября 1918 года Р. Дмовский представил и президенту США В. Вильсону. В нем Виленщина, Ковенщина, Гродненщина, Минщина, Витебщина, Могилевщина названы “давними территориями польского государства” и утверждалось, что единственной интеллектуальной и экономической силой на тех землях являются поляки, а что касается белорусов, то они “представляют элемент расово абсолютно инертный”, что “нет среди них никакого национального движения, а также даже начал белорусской литературы”, хотя к тому времени в полный голос заявили о себе белорусские классики Янка Купала и Якуб Колас, Франтишек Богушевич, Максим Богданович. Дмовский и Вильсону “пояснил”, что в состав Польши надо включить не только Вильно с Минском, но и Мозырь на Припяти с Речицей на Днепре.

Не менее любопытна и Записка начальника политического отдела департамента восточных земель М. Свеховского об основах польской политики на литовско-белорусских землях, опубликованная в двухтомнике “Документы и материалы по истории советско-польских отношений”. Она датирована 31 июля 1919 года, а в ней пан Свеховский к основным принципам польской политики на востоке отнес “перенос границ с ней как можно дальше от центра Польши”, а также “сохранение вообще в сфере польского влияния всех тех земель, которые ощущали это влияние в период своего исторического развития”. Он был уверен, что нужно “констатировать… необходимость отрыва всех земель б. Великого Княжества Литовского от России…”. О белорусах вновь сказано, что они “представляют собой наиболее неопределенный элемент…”, требования независимости белорусских территорий названы “скорее теоретическими”, поскольку «для интересов Польши было бы вредным существование самостоятельных, не связанных с ней малых государств, таких, как Белоруссия или Украина».

В соответствии с проектом предварительных условий мирных переговоров с Советским правительством, разработанным польским МИДом, включение во вторую Речь Посполитую всех земель, входивших когда-то в первую ко времени ее разделов – это «МИНИМАЛЬНЫЙ вариант требований Польши». Такой аппетит вызвал непонимание в западных странах, отнюдь не с симпатией относившихся к Советам. Британский премьер Ллойд Джордж назвал Пилсудского главным империалистом. Как доносил из Лондона польский посланник Е. Сапега, «условия мира, выдвинутые Польшей, английское правительство считает безумием… Главное препятствие лежит в опасении англичан, что Россия, вернувшись к нормальным условиям, сразу же будет стремиться вернуть западные земли и с этой целью сблизится с Германией. Англия опасается, что в таком случае возникнет новый европейский кризис, в который может быть втянута и она». Как в воду смотрел британский Форин Оффис, так ведь и случилось менее чем через два десятка лет. Тем временем, разбив Врангеля, Красная армия сконцентрировала свои силы против Польши. Полякам пришлось уходить до самой Варшавы, и оказалось, что «отступающие из Беларуси под напором войск Тухачевского польские части никто не провожал с сожалением», констатировал через годы польский ученый Богдан Скарадзиньский в своей книжке «Белорусы, литовцы, украинцы», изданной в Белостоке в 1990 году. Вслед легионерам звучали не только проклятия, но и выстрелы.

Война, называемая советско-польской, длилась более двух лет и закончилась   подписанием Рижского мира в марте 1921 года. По ее итогам белорусы потеряли   половину своих территорий, литовцы – столицу Вильно, украинцы – одно из   государств, которое называлось Западно-Украинской Народной Республикой,   и еще несколько областей.

Кто знает, шла бы теперь война в Донбассе, если бы львовяне, волыняне построили свою, отдельную страну.

Лига Наций два года не признавала тот договор, мотивируя свое решение именно тем, что он стал результатом польской агрессии.

Поход Красной армии, начатый 17 сентября 1939 года, вновь прикрепил к национальным квартирам земли, города и села, оказавшиеся по разные стороны границы по договору, подписанному в Риге. Как с неудовольствием констатировал упомянутый в начале статьи Станислав Журек, к востоку от Буга врагов у поляков тогда оказалось несколько, так как кроме войск Советов ими были и украинцы, и белорусы, и литовцы, и евреи.

Во многих местах вновь зазвучали не только проклятия, произошли и самосуды. Они стали одной из оценок национальной политики, которая реализовывалась в довоенной Польше. А Уинстон Черчилль, возглавивший к тому времени британское правительство, в беседе с польским послом выразился с предельной ясностью:

у вас забрали то, что вам и не должно принадлежать.

Эти слова надо бы помнить тем, кто бросает тень на 17 сентября.

г. Минск

Специально для Столетия

PS: В тему —

Польская «элита» сама обрекла страну на военно-политическую катастрофу

75 лет Польской оккупации Чехословакии.

Как Сталин отстоял интересы Польши