Перестройка глазами начальника внешней разведки СССР
Время в моем Отечестве летит быстро. Меняется все, неумолимый вихрь сметает лозунги, концепции, заблуждения, на их месте появляются новые концепции, но они уже с момента рождения кажутся эфемерными, обреченными на недолгую жизнь и вечное забвение.
Даже те, кто был прав в своем упорном неприятии старой системы и старых порядков, трепещут перед открывающейся у самых ног пропастью анархии, царства неопределенности и грозящих опасностей. Они пытаются делать мужественные лица, ищут привычного противника, в битве с которым можно было бы вновь обрести уверенность, но противник растаял, как серый осенний туман.
Его нельзя найти в настоящем, и в поисках опоры политические бойцы обращаются в дошлое. Противник там осязаем, отчетлив, уязвим, все его и слабые места известны. И рука бойцов неутомимо разит призрак поверженного врага.
Время летит быстро. Казавшееся незыблемым рассыпается в прах. Остается Россия. Об этом я говорю своим коллегам — разведчикам: «Наша святая задача в меру сил помочь Отечеству сократить время тяжелых испытаний, вернуть свое место в мировом сообществе как великой державы с тысячелетней историей, великой культурой, великими традициями, с современной экономикой и наукой. Я верю, что это будет!»
Разведка должна объективно оценивать явления, проблемы и процессы. Она должна улавливать все позитивное, происходящее в мире. Но если разведка слишком увлечется красноречием сегодняшних политиков, потеряет критический взгляд на происходящее, она не выполнит своего долга перед Отечеством.
Говорить правду начальству, тем более увлеченному определенной идеей, нелегко. Правда часто выглядит предвзятой именно потому, что противоречит дорогим чьему-то сердцу убеждениям. Разведка — инструмент внешней политики. Ее непрестанно стремятся вовлечь во внутреннюю политику: она — объект постоянных разноречивых воздействий сверху.
В июле 1991 года в Москве проводится совещание руководящих работников органов госбезопасности РСФСР. В зале — Б. Н. Ельцин, И. С. Силаев, А. В. Руцкой, В. А. Крючков, представители российских парламентских комитетов.
Суть моего выступления сводится к следующему. Перемены в нашей стране дали начало изменениям всей системы международных отношений в мире. Выявились позитивные тенденции развития мировой обстановки; уходит в прошлое конфронтация Советского Союза с мощной коалицией западных держав. Эта конфронтация была нам навязана, и ее поддержание непосильным бременем ложилось на нашу страну.
Сдвинулся процесс разоружения. Мы стоим на пороге крупного соглашения с США о сокращении стратегических наступательных вооружений. Начали функционировать общеевропейские механизмы. Заметным фактором оздоровления обстановки вокруг СССР стало улучшение наших отношений с Китаем. И, пожалуй, самое важное заключается в том, что впервые в истории советского государства становится возможным выход нашей страны в мировую экономику, мировую науку, современную культуру.
Мы видим задачу разведки в том, чтобы помочь нашему обществу с максимальной эффективностью использовать открывающиеся возможности, свести к минимуму неизбежные издержки перехода в новое качество. А эти издержки вызываются как непривычностью ситуации, так и своекорыстием наших партнеров по международным отношениям.
Думаю, что разведка и органы госбезопасности в целом не могут поддаваться той эйфории, которая характеризует оценку международного положения частью нашей общественности.
Четко определилось положение США как политически наиболее влиятельного, а в военном отношении самого сильного государства. Вашингтону принадлежит решающее слово в определении общей стратегии западных держав. Буш и Бейкер говорят о планах создания нового мирового порядка, который, по их представлениям, должен обеспечить США лидерство в мире.
В США не скрывают, что военное строительство и внешняя политика будут проводиться с позиции силы с таким расчетом, чтобы сохранить возможность оказывать влияние на положение в любом районе мира. США не намерены открывать СССР доступ к новейшей технике и технологии. Будет возрастать их давление на внутренние процессы в СССР. Остается неизменным стремление США ослабить Советский Союз, лишить его значения мировой державы.
Мир обеспокоен упадком влияния СССР; у многих есть сомнения в способности США разумно использовать свою огромную мощь, тем более что процессы разоружения идут параллельно с качественным совершенствованием вооруженных сил Соединенных Штатов.
Хотел бы привлечь внимание к такому обстоятельству: на Западе все чаще и все более открыто констатируют, что причиной уходящей в прошлое конфронтации были совсем не различия в идеологиях. США и Запад не могут смириться с существованием мощного государства на стыке Европы и Азии, государства, способного влиять на состояние дел во всем мире. Гейтс, новый директор ЦРУ, в своем кругу как-то сказал: «Я не антикоммунист, а антисоветчик».
Стремление США и других западных стран помочь нашей стране преодолеть трудности переходного периода пока еще главным образом декларируется. Вопрос о том, желают ли США добра народам Советского Союза, лишен смысла. США способны нести добро, если это совпадает с их интересами, но в той же или большей степени будут готовы причинить ущерб любой стране, включая нашу, если это будет сочтено выгодным для американских национальных интересов. Иллюзиям в отношении альтруизма Соединенных Штатов в реальной жизни места нет.
Вызывает тревогу усилившаяся нестабильность в Восточной Европе, возрождение в той или иной форме, казалось бы, давно ушедших в прошлое противоречий, территориальных претензий, национальных конфликтов. Словаки восстают против чехов, в Будапеште поговаривают о «Великой Венгрии». Пожаром междоусобной войны вспыхивает Югославия, и ее соседи уже готовятся к разделу этой страны. В дипломатических кругах Европы и США обсуждается вопрос о возможности силового вмешательства в дела Югославии. Восточная Европа — это наши западные рубежи, и нестабильность ситуации в этом регионе будет непосредственно отражаться на жизни Украины, Белоруссии, России, на жизненно важных интересах безопасности Союза ССР.
Мы внимательно следим за процессами в Германии. Эта страна обладает огромным потенциалом, который может быть использован во благо Советского Союза и России, но может и вновь повернуться к нам своей деструктивной стороной. «В политике нет постоянных друзей или врагов, есть только постоянные национальные интересы» — этот тезис известен всем. Интерес Советского Союза, на наш взгляд, заключается в стабильном, взаимовыгодном и взаимодополняющем сотрудничестве с Германией. Здесь огромное поле для работы разведки, тем более что мы лишились важного союзника в лице ГДР.
Нельзя упускать из поля зрения Японию. Ее экономической и финансовой мощи становятся тесны политические рамки, в которые когда-то она была поставлена. Японская экспансия ощущается во всем мире, и чрезвычайно важно своевременно увидеть, какие формы она будет принимать в дальнейшем, в первую очередь в отношении ближайшего соседа Японии — Советского Союза.
Расстановка сил в мире не может быть неизменной, соперничество между Европой, США, Японией, а в рамках Европы — между Германией, Англией, Францией — отнюдь не уступило место полной гармонии. Наша страна сегодня ослаблена. Будем исходить из того, что это кризис перехода из одного состояния в другое, болезнь роста, сугубо временное явление. Но любой организм в таком состоянии частично утрачивает способность противостоять внешним воздействиям, ослабевают его защитные функции, хищник начинают усматривать в нем легкую добычу. В этих условиях защита интересов Отечества приобретает особое значение.
Мы являемся свидетелями невиданного в нашей многовековой истории широкого обмена людьми и идеями со всем зарубежьем. Наше общество стало примером открытости и беспредельной демократии при дефиците дисциплины и порядка. Соответственно возросли масштабы вмешательства, воздействия на наши внутренние дела из-за рубежа.
И далеко не всегда интересы иностранных партнеров совпадают с интересами нашего общества, нашей государственности. Наряду с позитивными импульсами из-за рубежа идет подпитка сепаратистских, националистических сил, создаются своего рода лобби, группы и слои влияния, которые невольно, а зачастую вольно выступают в качестве проводников чужих интересов в нашей стране. Мы не хотим никого запугивать, преувеличивать угрозу. Но посмотрим на реальную ситуацию.
О США я уже говорил. Датчане и исландцы морально и материально поддерживают экстремистские настроения в Прибалтике. В Румынии рассчитывают, сколько лет потребуется на возвращение в ее пределы Молдовы. Турецкие политики начинают размышлять категориями пантюркизма и, судя по поступающей информации, видят сферу своего влияния в республиках Средней Азии, а в перспективе — и в Татарстане. Они активно налаживают отношения с Арменией и Азербайджаном одновременно. Но на влияние в Азербайджане претендует Иран туда направляются исламские проповедники, пропагандистская литература, ведется, одним словом, материальная подготовка к исламской революции. Неслыханная вещь — сталкиваются интересы Турции и Ирана из-за влияния на советской территории.
Западный капитал присматривается к Якутии, японцы — к нашему Дальнему Востоку, немцы — к Калининградской области, финны — к Карелии. Думается, что не следует относить всю многообразную деятельность, которую развернули на нашей территории иностранцы, к категории взаимовыгодного сотрудничества.
Мы вынуждены с сожалением констатировать, что деятельность американской и других западных разведок против нашей страны не сокращается, а принимает все более наступательный и масштабный характер. Должен сказать, что американцам у нас стало работать гораздо легче, чем нам у них. Советские граждане, в отличие от прошлого, стали рассматриваться как относительно легкие объекты для вербовки. Упор делается на приобретение агентуры и контактов в структурах власти, вооруженных силах, органах безопасности, оборонных, научных учреждениях. Круг интересов американской разведки весьма широк и предметен, ее тайные операции активизируются, трудно назвать ту область нашей жизни, которая оставалась бы вне поля ее зрения…
Кризис
Начальник разведки по должности является заместителем председателя КГБ и входит в круг высшего руководства этой организации.
Первое главное управление несколько отдалено от комитета и географически, и организационно, и психологически, но, тем не менее, разведка — это часть органов госбезопасности, и то, что происходит в комитетских верхах, затрагивает и нас. До рядовых работников доходят отголоски внутрикомитетских конфликтов, поступают приказы и указания председателя, решения коллегии КГБ. Как правило, нас это касается мало. Вверху ограничиваются предписаниями по сбору информации о деятельности иностранных спецслужб, зарубежных антисоветских организаций, центров идеологической диверсии. Этими вопросами ПГУ занимается постоянно, и указания сверху лишь заставляют пристальнее взглянуть на состояние дел на том или ином участке.
Официальные совещания с участием только заместителей председателя проводить не принято. Крючков советуется с каждым в отдельности. Часто созываются совещания руководства Комитета с участием начальников крупных самостоятельных подразделений. Регулярно заседает коллегия Комитета, куда приглашаются представители всех управлений центрального аппарата и выборочно руководители органов КГБ в республиках, краях, областях. Выступления людей с мест оживляют заседания, мы лучше чувствуем осложняющееся положение в стране и в наших коллективах. Сухие, зачитываемые по бумажке, выдержанные в духе последних решений ЦК КПСС слова звучат все реже. Атмосферу заседаний определяет неподдельная тревога за судьбу страны и, естественно, Комитета госбезопасности, отсутствие представления о реальных путях выхода из критической ситуации.
В конце 1990 года большая группа сотрудников управления КГБ по Свердловской области обращается с открытым заявлением в Верховный Совет РСФСР и средства массовой информации по поводу неудовлетворительного положения дел в управлении и КГБ в целом. Возникает острейший, беспрецедентный конфликт, перехлестывающий рамки комитета. Авторов письма вызывают в Москву, проводится заседание коллегии.
Свердловчане говорят горькую правду, это чувствуют все. Их руководители не меняются десятки лет, продолжают выполнять указания местных партийных властей, заставляют работников следить за политическими деятелями, скрыто записывать выступления на митингах. Увлекшись разработкой глобальных концепций организации работы всей системы госбезопасности, начальник управления и его заместители не знают, чем занимаются рядовые сотрудники, и не интересуются ими. Оперативный состав не понимает, какие задачи он должен решать.
Все претензии резонны, однако в ситуации есть и еще один, чрезвычайно важный дисциплинарный аспект. По правилам офицеры должны были обратиться к руководству комитета с требованием навести порядок в их управлении. Они сделали это в обход руководства и предали свое обращение огласке.
Я высказываю свое мнение — действия авторов письма должны быть расценены как грубое нарушение дисциплины. Это мнение поддержки участников совещания не находит, но важно высказать его, поскольку нельзя исключать возникновения подобной ситуации и в ПГУ. Кажется, я знаю настроения в своем управлении, постоянно поддерживаю личный контакт со многими рядовыми сотрудниками, но ведь и начальник Свердловского управления Ю. И. Корнилов тоже был убежден, что в его хозяйстве все в порядке. Коллегия заседает долго и принимает расплывчатое решение — в чем-то разобраться, что-то устранить, что-то улучшить. Мы плывем по течению.
Один-два раза в неделю, днем, я еду из ПГУ на Лубянку для того, чтобы пообщаться с коллегами в неформальной обстановке, узнать новости. Ровно в тринадцать тридцать председатель и его замы сходятся в столовой на четвертом этаже близ кабинета председателя и усаживаются за огромным столом. Еда обычная, без разносолов, порции скромные. Обслуживают внимательно и быстро.
За столом идет свободная беседа. Редкий день обходится без сетований на средства массовой информации. Выпады против КГБ следуют один за другим. Особое раздражение у нас вызывает «Огонек», да и другим изданиям достается за необъективность. Тон разговоров в целом пессимистический, хотя сам Крючков по натуре оптимист. Одна из его любимых присказок: «Проиграть мы всегда успеем, надо постараться выиграть». Примечательно, однако, что, выслушав какое-то безрадостное известие, он все чаще ограничивается неопределенным «да-а-а», не высказывает своего мнения и не дает указаний.
Прошли выборы в российский парламент. Рыжков, которого поддерживало руководство Комитета, потерпел поражение. Разговор идет о результатах выборов. Разговаривают руководители одного из самых политизированных и информированных ведомств страны — КГБ. Каковы же выводы? Вывод первый. Средства массовой информации оболванили народ! Вопрос: «Почему же не удалось оболванить народ партийным средствам массовой информации?» — повисает в неловкой тишине. Вывод второй. В ходе выборов имели место нарушения порядка голосования, подтасовывались итоги в ряде мест.
А где же были партийные и административные органы, куда они смотрели? Где именно установлены подтасовки? И еще аргумент, основанный на подсчете числа участвовавших в голосовании и проценте подавших голоса за победителей. За победивших голосовало меньше половины населения. Сколько же голосовало за проигравших? Подозреваю, что подобный «неформальный анализ» был в основе и официальных выводов Комитета. Взглянуть беспристрастным оком на настроение народа страшно. Комитет пытается укрыться в частностях, чтобы не увидеть целого.
Когда-то, по рассказам, отношения между заместителями председателя характеризовались соперничеством. В мое время этого уже не было, во всяком случае, я мог рассчитывать на понимание своих коллег во всех практических делах. Исключением были кадровые вопросы. В. А. Крючков, будучи выходцем из Первого главного управления, хорошо знал руководящий состав управления и имел сложившееся мнение о многих работниках. Чаще всего оно совпадало с моим, но бывало и по-другому. Назначение на руководящие должности в ПГУ производится приказом председателя. Предварительно я советовался с Крючковым по телефону и в ряде случаев наталкивался на решительный отпор. Председатель помнил какой-то негативный эпизод из жизни кандидата, и, даже если с того времени прошел добрый десяток лет, это становилось непреодолимым препятствием для назначения.
У меня вызывали крайнее раздражение попытки моих коллег использовать свои контакты с В. А. Крючковым для того, чтобы вмешиваться в кадровые дела ПГУ. Здесь приходилось идти на прямые конфликты, но отстоять свою позицию удавалось не всегда. Так, летом 1991 года отнюдь не по заслугам и не по положению было присвоено генеральское звание одному из наших зарубежных работников. Он сумел чем-то понравиться управлению кадров и двум зампредам, которые, минуя меня, вышли с предложением прямо на Крючкова. Я ругался, спорил, негодовал, пока председатель не решил вопрос не в мою пользу.
Коллеги добились своего, но, думаю, успех, доставшийся ценой конфликта с начальником ПГУ, их не очень обрадовал, да и времени для выяснения отношений события нам не оставили.
Заместители председателя не составляли коллективный руководящий орган. Авторитет Крючкова был слишком велик и подавлял его непосредственных подчиненных. В Комитете госбезопасности, как и в остальных государственных структурах, прочность положения должностного лица, степень его самостоятельности и влияния на общие дела определялась прежде всего расположением к нему начальства. Компетентность, знания, авторитет среди личного состава были вещами второстепенными.
Огромную роль в продвижении по служебной лестнице играла личная преданность начальнику. Комитет копировал законы, действовавшие в партийных структурах. Иначе быть не могло. Эти законы были универсальны для всей системы. Думаю, что они сказались и на моей карьере. Во всяком случае, как и положено служивому человеку, кадровому офицеру госбезопасности, я всегда стремился добросовестно выполнять приказы, даже если они мне не нравились, избегал конфликтных ситуаций с начальниками.
Мне отнюдь не была свойственна склонность переть на рожон и любой ценой отстаивать свою точку зрения в спорах с вышестоящими. В таких случаях мне часто представлялось, что именно я могу быть неправ. Сомнения в полноте своих знаний, правильности выводов и предлагаемых мною решений частенько преследовали меня и не покидают до сих пор. Я давно начал подозревать, что самые твердые убеждения сегодняшнего дня могут завтра оказаться заблуждениями, наука — суеверием, подвиг — ошибкой или преступлением.
Разумеется, дело было не только в сомнениях. На протяжении многих лет нас всех воспитывали в духе жесткой дисциплины, подчинения вышестоящим, веры в их служебную и государственную мудрость. Воспитывали не словами. Слова о принципиальности, ответственности, гражданском мужестве, раздававшиеся на партийных форумах от съезда до собрания первичной организиции и переносившиеся в служебные приказы и инструкции, и сейчас при косметической редактуре могли бы украсить страницы любого демократического издания. Нас воспитывали всем укладом взаимоотношений в обществе и в КГБ — части и порождении этого общества.
Мы должны были верить своим лидерам в большом и в малом. Появлявшиеся сомнения обсуждались в узком кругу надежных людей. Публичное отступничество от общей линии преследовалось. В более жесткие времена отступника предавали партийной анафеме и увольняли со службы. За меньшие прегрешения задвигали на какую-то второстепенную должность, лишали перспективы самостоятельной работы и служебного роста. Таким образом, возможные пределы расхождений и тем более конфликтов с начальством были достаточно ясны каждому сотруднику. Я не был в числе тех немногих, кто по различным и отнюдь не всегда благородным мотивам нарушал неписаные порядки, установившиеся в органах госбезопасности.
Размышляя о превратностях жизни служивого человека, о необходимости кривить душой (это приходилось делать не так уж редко), лукавить, повторять чужую ложь, я сформулировал для себя печальный вывод: «Не может претендовать на интеллектуальную свободу человек, живущий на зарплату».
Однако возникали расхождения с Крючковым. Думаю, сказывалось постоянное напряжение, беспокойство по поводу обстановки в стране, просто усталость, но краткие словесные перепалки с председателем по телефону (он редко бывал в ПГУ и еще реже вызывал меня для личного доклада) стали учащаться. В начале августа 1991 года В. А. Крючков резко отчитал меня по пустяковому поводу, упрекнул в самолюбивости (я этот грех с оговорками признал), сказал, что приедет в ПГУ и основательно со мной поговорит. Ему давно кажется, что меня надо «приземлить». Разговор так и не состоялся.
В Первом главном управлении я стремился создать атмосферу честности, дружелюбия и преданности нашему делу, а не начальству. Ни один человек не был повышен по службе лишь потому, что был угоден лично начальнику Первого главного управления. Ни один человек не понес ни малейшего ущерба лишь потому, что он не понравился начальнику. За время моей работы во главе ПГУ многие были награждены, повышены в звании и должности, поощрены. Многие подвергались взысканиям и даже увольнялись со службы. Каждое решение и в тех, и в других случаях определялось исключительно интересами дела.
В первой половине июня 1991 года состоялся предпоследний Пленум ЦК КПСС. (Предложение баллотироваться на XXVIII съезде партии в состав ЦК, сделанное мне В. А. Крючковым, я категорически отклонил, но на пленумы приглашался.) На Пленуме жесткой критике был подвергнут Генеральный секретарь ЦК партии М. С. Горбачев. Он защищался и не очень корректно, на мой взгляд, переходил в наступление. Пленум завершился ничем, был сохранен статус кво. На меня Пленум произвел невыразимо тягостное впечатление. Дело было не в том, что вскрылась вся сложность положения в стране и в партии. Это уже давно не было секретом. Поражала атмосфера безысходности, полного отсутствия представления о будущем, старания фразой подменить мысль.
По традиции начальник разведки информирует секретарей первичных партийных организаций ПГУ о Пленуме ЦК, если он на нем присутствовал. Я сухо, но достаточно подробно рассказал о выступлениях участников Пленума, кратко подвел безрадостный итог своих наблюдений. Сказал, что нам необходимо делать все, чтобы сохранить коллектив разведки, честно выполнять свой служебный долг, поддерживать дисциплину. Отметил, что ПГУ не должно отдаляться от КГБ, ибо в эти трудные дни чрезвычайно важна сплоченность наших рядов. Эти замечания были восприняты спокойно. Но далее последовал вопрос: «Что будет с партией? Что будет со страной? Что нужно делать и что собираются делать наши руководители?»
Мне пришлось в нарушение всех традиций, предполагающих всеведение начальства, ответить просто: «Не знаю!» О встрече с секретарями я доложил по телефону В. А. Крючкову. Он от комментариев воздержался. Естественно, в тот же день узнал о ней и партком КГБ («большой партком»), но реакции не последовало и оттуда. Это было совсем тревожным признаком. Наше руководство тоже не знало, что делать.
С начальниками подразделений ПГУ, с резидентами договорились, что предметом первоочередной заботы каждого должен быть личный состав. Требовательность к сотрудникам решили не снижать, строго спрашивать за состояние дел с каждого, знать настроения каждого, не уходить от острых дискуссий. Все мы члены одного товарищества, и все наши заботы общие. Мы сможем выдержать все, если сохраним сплоченность и верность своему служебному долгу.
В 1990 году волею Крючкова я посылался в три прибалтийские республики, во Владивосток, в Краснодар. Задачи были разными. В Прибалтике — посмотреть своими глазами на происходящее (был январь), в июльском Владивостоке разъяснить сотрудникам краевого управления КГБ решения XXVIII съезда КПСС (я был его делегатом), в июле же в Краснодаре попытаться помешать избранию О. Калугина в народные депутаты.
В сырой и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке, в знойном Краснодарском крае я видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными.
Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.
С точки зрения аксиоматической теории социокультурных трансформаций “перестройка” – естественное событие, обусловленное сменой парциальных социокультурных поколений. В некотором смысле октябрь 2017 г. будет аналогичен августу 1991 г.
Несколько странная ситуация, для КГБ как одной из сильнейших спецслужб мира, даже на то время, время перед самым развалом СССР. Из отрывка ясно, что “они не знали что им делать”, т.е. пацаны впали в депресняк. Так что совершенно не секретно, но совершенно ясно, почему таки развалился СССР. Причина в том, что те, кто должны и обязаны были его сохранять, вместо того чтобы сохранять, просто сидели и не знали “чего им делать”. Но прошло двадцать с лишним лет, и уже на Украине, уже другие люди, видимо из уже других спецслужб, тоже не совсем видимо знали что нужно делать. Но они не сидели и не думали “а шо робыть”, а они уже что-то делали. Правильно ли, не правильно ли, но что-то делали. И результаты не заставили себя долго ждать, произошли изменения, лучше ли хуже ли, но Украина пока что ещё не развалилась. И хочется верить, что если не сидеть и не ждать неизвестно чего, то и не развалится.
Знали и преступно бездействовали. Именно КГБ сдало страну еврейской мафии (ГП). судить всех надо.