Копоть в кузнице останется…

«Настоящим кузнецом станешь тогда, когда сумеешь выковать розу», — говорил старик в деревенской кузне на берегу речки Странницы. Леонид запомнил эти слова. Но немало воды утекло с тех пор, пока он стал ковать розы. 

Кузню Леонида Быкова я нашла не без, труда на Петроградской стороне, в одном из старых петербургских дворов, но узнала сразу по узорчатым кованым петлям-жиковинам на новой деревянной двери, по звону молота. Заглянув в чуть приоткрытую дверь, увидела в полумраке и кузнеца. Русобородый, высокий, ладный, он нехотя отложил инструменты, снял рукавицы, черный блестящий фартук и вдруг приветливо улыбнулся, протянул мускулистую руку.

— Леонид Быков.

В мастерской все еще плавал едкий запах каленого железа, Быков энергичным жестом пригласил подняться по узкой деревянной лестнице на второй этаж.

— В этом помещении была когда-то домовая прачечная, здесь и разрешили оборудовать мастерскую. А на втором этаже мне удалось сделать что-то вроде небольшой студии, — объяснял он, помогая мне снимать пальто.

Студия оказалась уютной. На некрашеном деревянном полу стоял небольшой кульман, а вокруг кованые фонари, каминные наборы; стены, затянутые холстом, украшали кованые ажурные панно и фотографии изделий мастера. Сами же эти изделия, как объяснил хозяин, отсюда далеко. В Москве, на Валдае, под Ленинградом, на Зейской ГЭС, в Нижнеангарске, Северо-Байкальске…

Быков обратил мое внимание на одну из крупных фотографий.

— Эту кованую решетку я назвал «Дерево жизни». Она сейчас плавает.

— Как? Где?

— Украшает кают-компанию плавбазы «Алексей Чуев», — пояснил автор. — Нелегкий был заказ. Сначала я задумал сделать композицию на морскую тему, даже набросал несколько эскизов. Но потом вспомнились мне рассказы знакомых рыбаков, как в дальних рейсах они часто видят земные сны, и я решил все переделать. Вот, посмотрите, что в итоге получилось.

Композиция напомнила мне ажурное черное кружево. Все пространство решетки занято разветвленным деревом. В центре его распустили причудливые хвосты птицы счастья — фениксы. Растительный мотив композиции подчеркивает упругую силу молодых ветвей. Простота и вместе с тем романтическая приподнятость, сказочность сюжета притягивали взгляд, на него хотелось смотреть бесконечно. И это при том, что я смотрела всего лишь на фотографию.

Совсем недавно художественная ковка казалась анахронизмом на фоне тех достижений, что принес литой и штампованный металл. Но, видно, есть в кованом железе нечто, что заставляет сегодня относиться к нему иначе — рукотворное начало с его бесконечными возможностями. Вот и «Дерево жизни» Леонида Быкова — образец такого рукотворного искусства горячей ковки. Но чтобы создать такое произведение, надо многое знать и уметь. Быть одновременно и опытным графиком и кузнецом, архитектором и слесарем, скульптором и сварщиком…

Почти все эти профессии Быков освоил. А началось все еще в школьные годы: несколько лет он занимался в авиамодельном кружке и именно тогда научился работать руками. Затем была учеба в ПТУ, профессия токаря, работа на заводе, учеба в вечерней школе.

После смерти отца захотелось сменить обстановку, пожить в деревне. Леонид купил домик на берегу речки Странницы в Приозерском районе. Стал работать в местном совхозе. Ремонтируя совхозный инвентарь в деревенской кузне, Леонид познакомился с местными умельцами, освоил основные приемы ковального дела и даже сам смастерил кое-какой инструмент. Он учился на заочном отделении художественно-графического факультета Педагогического института имени Герцена и задумал сделать в деревенской кузне дипломную работу — кованые ворота для керамической мастерской. Позже в этой мастерской ему выделили уголок, где он поставил небольшой горн и сделал первые самостоятельные работы.

— Начал я с азов ремесла, и все пришлось постигать самому. — Быков сделал паузу, задумался ненадолго, потом сказал: — Когда стали издаваться книги по ковке, я уже сам знал многие приемы: закруты, чеканку, просечку, воронение, рифление, прошивку, сварку.

Его город был великолепной школой кузнечного искусства. Рукотворная живописность архитектуры старого Петербурга веками органично сливалась с планировкой города, и в ней не последнее место занимало кованое узорочье. Решетки и ограды, въездные ворота, ограждения мостов и балконов, фонари и кронштейны козырьков подъездов, созданные талантливыми мастерами XVIII—XIX столетий, придавали городу особую привлекательность.

Художественная ковка получила широкое распространение в русской архитектуре благодаря безграничным выразительным возможностям металла, его способности следовать любому замыслу мастера-творца, а также долговечности. Ведь ковка веками сохранялась в холодном сыром климате.

Каждый раз, проходя по набережным Невы или каналов, Быков надолго застывал возле шедевров Воронихина и Жилярди, так любивших украшать свои творения металлическим кружевом.

Подолгу простаивал Леонид и возле фигурных кронштейнов, пытаясь понять секреты старых мастеров. Вот многовитковая большая спираль, усложненная малыми, дочерними отростками — главная линия всей композиции кронштейна — читал Быков почерк неведомого ему мастера. Ответвление возникает не вдруг, а из острозубчатого рельефного листика. В этом, как считал он, кроется небольшая профессиональная хитрость. Место разветвления спирали, чтобы оно не выглядело чрезмерно утолщенным, мастер превращал в орнаментальный узелок. Он подготавливал дальнейшее раскручивание растущего побега, расходящегося в противоположные стороны. А там, где отростки должны вот-вот встретиться с кирпичной кладкой, они плавно закручивались навстречу основному движению. Старые мастера как бы учили Леонида пластичности и особой симметрии рисунка.

Как бы ни спешил, не мог не остановиться на несколько минут перед оградой бывшего храма Воскресения Христова (Спас на крови), чтобы еще раз полюбоваться коваными гирляндами ветвей и листьев, чуть тронутых увяданием и надломленно спадающих к нижнему поясу ограды. Кованые изделия старых мастеров будили воображение, но молодой мастер понимал, что, вбирая их вековой опыт, должен искать свой, современный язык кузнечного искусства. 

Быкова давно тянуло к самостоятельности. Проработав несколько лет мастером в реставрационном ПТУ и на Кировском заводе, он понял, что настала пора самому ковать вещи, которые рождала его фантазия. Вскоре удалось отыскать небольшое помещение для мастерской, и работа началась. В крошечной комнате Леонид ковал решетки, люстры, флюгера, каминные приборы, фонари. Так в Ленинграде стало возрождаться давно забытое кузнечное мастерство.

Кузнечное дело — одно из древнейших ремесел на земле. Об этом говорит уже то, что единственным «рабочим» среди богов всех народов был бог-кузнец. Бог огня и покровитель кузнечного ремесла Гефест всегда изображался могучим кузнецом с молотом или клещами в руках, в хитоне ремесленника, с открытой правой рукой. В отличие от других олимпийских богов он не проводил время в пирах и праздности, а работал в своей полной чудес кузнице. С помощью могучих циклопов Гефест ковал молнии для громовержца Зевса, изготовил для него щит-эгиду, а для солнечного бога Гелиоса — колесницу, ковал несокрушимое орудие для богов и некоторых избранных смертных, например, для грозного Ахилла — героя Троянской войны. Он же выковывал и замечательные по красоте изделия — драгоценные украшения, чаши, кубки. Его удивительным творениям Гомер посвятил много строф своей «Илиады». Самым возвышенным слогом он учил греков с преклонением и почтением относиться к кузнецам.

Казалось бы, железо — материал слишком грубый и неподатливый, чтобы служить художнику. Но уже в глубокой древности мастера использовали его ковкость — способность быть податливым и пластичным при сильном нагревании. Украшения железокованых изделий первоначально имели магический характер. В мифах различных народов сохранилось воспоминание о небесном, метеоритном происхождении железа. Карело-финский народный эпос «Калевала», например, повествует о том, как верховный бог Укко ниспустил с неба железный град. У греков есть миф о падении в преисподнюю наковальни бога-кузнеца Гефеста. На Руси с Гефестом сближали языческого бога Сварога. А в одной из русских летописей есть такая запись: «…упали с неба клещи, начали ковать оружие, а до того билися камнем и палицами». О кузнецах шла слава, как о колдунах, жрецах грозных божеств. Недаром в народных сказках кузнец и с самим чертом сладит, и змея за язык прикует, и царю даст достойный ответ. Пламя, искры раскаленного металла, звон молота — все это превращало ремесло кузнеца в священнодействие…

Наковальня и пламя – символы Сварога.
Неизвестная картина К. Васильева.

Наверное, первыми коваными художественными изделиями на Руси были светцы. Постепенно свечи вытеснили лучину, а подсвечники — светцы. Немало выдумки проявляли сельские кузнецы при украшении входных ворот и наружных дверей. Навешивали кузнечной работы жиковины, массивные секирные замки, ручки-стукалы. Особую выдумку проявляли при изготовлении «головок» ключей, декоративность вносили даже в кованые гвозди, болты и заклепки. Но во всей красе кованый металл в России предстал в оградах и балконных решетках второй половины XVIII века, неповторимых по рисунку и технике кузнечного искусства.

— Потихоньку стал и я обрастать инструментом и приспособлениями. В моем арсенале они постоянно пополняются. Для каждой новой вещи что-то новое делаю. Пойдемте, покажу свое богатство, — предложил Леонид Быков.

Мы спустились по лестнице в кузницу. В просторном помещении главное место занимал угольный горн с вытяжкой. Рядом стояли две наковальни. На планке, прикрепленной сбоку горна, рядком висели молотки-ручники с разными бойками. На полках — различный кузнечный инструмент — зубила, подбойники, чеканы, гладилки…

Как же работает кузнец? Традиционные приемы кузнечного мастерства, известные человечеству уже несколько тысяч лет, не претерпели сколько-нибудь значительных изменений. Любят кузнецы вспоминать старый секрет, как раньше разжигали горн без спичек: брали небольшой гвоздь и частыми ударами разогревали его докрасна и им поджигали паклю, а от нее разгорался костерок на фурме.

— Когда уголь в горне разгорится, закладываю заготовку в горн. Надеваю рукавицы, подбираю клещи под размер заготовки, раскладываю на стеллаже инструмент…

Вот заготовка начинает светиться красным цветом. Кузнец клещами переносит ее на наковальню, берет в руки ручник и начинает ковать. Удар за ударом. Постепенно кусок железа приобретает форму будущего изделия. Когда цвет металла тускнеет, работа останавливается.

Как и у всякого кузнеца, у Быкова есть свои навыки и маленькие секреты мастерства. Поговорку «Куй железо, пока горячо» он считает главным правилом своего ремесла. Только очень опытный мастер может по цвету определить интервал ковки: не уследил — и заискрился металл яркими звездочками — «сгорел». Такой металл уже не годен для ковки — рассыплется под ударами молота. Недогретый же металл после нескольких ударов теряет свою пластичность — клади снова в горн, а частый нагрев снижает качество, да и расход угля и воздуха увеличивается. Этим и объясняется полумрак в кузнице — так удобнее следить за цветом каления металла.

По гулу вентилятора кузнец определяет работу горна, а по звуку удара молота по заготовке — пластичность металла. Орнамент мастер предпочитает наносить в горячем состоянии — тогда он получается объемным, глубоким. Насечку наносит на элементы изделия в процессе ковки. К примеру, оковывает листочек, затем на его поверхность с помощью зубильца насекает прожилки и только после этого придает листу натуральную изогнутую форму.

Палитра приемов Леонида Быкова расширяется по мере усложнения работы. В последнее время он стал чаще применять прошивку, черный металл при необходимости сочетает с цветным стеклом, умело пользуется и сваркой.

— А как вы выковываете розы? — спрашиваю я мастера, вспоминая его композиции. Мастер помолчал, поискал глазами что-то на полке, взял в руку стержень с двумя овальными листиками, в другую — молоток.

— Для ковки цветов и листьев требуется особо ковкий металл. Вот такой. — Мастер кладет стержень на наковальню и двумя ударами молотка снимает один из листиков.

— Выбираю цилиндрическую заготовочку диаметром поменьше розы и протягиваю один ее конец на квадрат. Оставшийся цилиндрик надсекаю вокруг оси, чтобы получились три ровных слоя, перекрывающих друг друга. Потом заготовочку укладываю в формовочную плиту и ручником кую все три слоя, пока их диаметр не станет близким диаметру розы, а толщина около двух миллиметров. В каждом слое высекаю пятилистные розетки, лепестки, расчлененные и выгнутые вверх, укладываю в форме бочоночка. То же самое делаю со вторым и третьим слоем. Наконец, нагреваю цветок целиком и небольшими клещами придаю ему естественную форму.

Вот так умеет Леонид Быков подчинить грубый материал тонкой творческой задаче. И железо уступает. В руках Быкова оно не просто гнется, а «поет». Может быть, поэтому своими изделиями он дарит людям радость, как дарили ее деревенские кузнецы. И названия им дает ласковые, теплые.

— Эту люстрицу я назвал «Вечерний звон», она украшает холл одного из валдайских домов отдыха. Там же арочка «Добрый вечер» и фонарь «Старый знакомый». А вот этот флюгер «Солнышко» и композицию «Родничок» я выковал для совхозного детского садика.

Леонид хозяйским взглядом оглядел горн, убрал за планку молотки, положил на полку заготовки, помолчал, словно раздумывая о чем-то. И сказал:

— Конечно, каждый ищет свой путь. Но нужен какой-то серьезный толчок извне.

Леонид рассказал, как однажды, когда он еще только начинал заниматься кузнечным делом, его пригласили в обком комсомола и предложили командировку на БАМ. Быков побывал несколько раз на строившейся тогда трассе. С увлечением искал там новые возможности применения своего мастерства. Стелы, указатели, монументы первопроходцам, оформление поселков — это труд, который он вложил в освоение Байкало-Амурской магистрали и который окончательно привязал его к кузнечному мастерству, определил его дальнейшую судьбу.

Кузнецы, добираясь до красоты сквозь гарь и копоть, сквозь упрямство материала, всегда воспитывали в людях чувство прекрасного. И неспроста родилась в народе поговорка: «Копоть в кузнице останется, а народу чудо явится».

За возрождение методов и приемов русского кузнечества Леонид Быков был удостоен звания лауреата премии Ленинского комсомола.

Е. Фролова
1987 г.

Источник: slavyanskaya-kultura.ru