Водка – не русский напиток! Часть 2

О русском пьянстве, лени и жестокости. Мифы о России

Автор – В.Р. Мединский

…Однако это стремление не было решительным и последовательным в основном вследствие того, как говорилось при царе Михаиле Фёдоровиче (1596-1645 гг., первый царь из рода Романовых), что «по грехам в Московском государстве от войны по всем скудность… кроме таможенных пошлин и кабацких денег, государевым деньгам сбору нет». Пьянство тогда было распространено, народ отвыкал от пива и мёда и пристрастился к водке.

При царе Алексее Михайловиче (1629-1676 гг., отец Петра I) кабаки были переименованы в кружечные дворы, и было решено ограничить количество питейных заведений по одному на город.

Грустный вывод, а что поделаешь? Начало алкоголизму на Руси положила политика правительства. Но и в XVII веке на Руси пили много меньше, чем в Европе.

Лояльное пьянство Европы

Если правительство ограничивает пьянство непоследовательно, так ведь оно и спаивает народ непоследовательно. И уж конечно, никакой пропаганды пьянства, никаких потуг спаивать население или связать лояльность и привычку пить водку. А в Британии было именно так!

В 1649 году произошла революция. К власти пришли радикальные протестанты-пуритане. Их лидер, Оливер Кромвель, попытался обуздать пьянство, и в 1650 году пьяниц стали наказывать жестокой поркой.

Злые языки говорили, что именно гонения на алкоголь привели к власти роялистов – сторонников короля и свободной продажи спиртного. В 1660 году был коронован Чарльз II, объявивший длительные возлияния патриотическим долгом каждого англичанина. Пьёшь вино? Ты англиканской веры! Ты «свой»! А если не пьёшь? Наверное, ты скрытый пуританин! Ты «неправильной» веры и враг короля…

В городах появились лихие банды сторонников короля, которые силой затаскивали прохожих в пабы и заставляли их покупать выпивку. Правители справедливо считали, что чем больше народ пьёт, тем меньше хлопот он доставляет властям. А те, кто воздерживался от выпивки и объявлял себя трезвенником, подлежали аресту как тайные сторонники врагов монархии и нераскаявшиеся пуритане. Их подвергали жестоким избиениям и казнили. В общем, стоило человеку сказать, что у него нет настроения пить, как его прямо в пабе могли спокойно прикончить.

На Руси никогда, ни в один период её истории, выпивка не была признаком лояльности. На царском пиру не поднять заздравную чашу «во здравие царя и великого князя всея Руси» было бы политически некорректно. Но какой процент населения Руси принимал участие в таких пирах? И сколько раз в год они происходили?

Британский опыт попросту не имеет никаких аналогов в жизни Руси. У нас никогда не заставляли пить.

Из правила есть исключение, Петр I и его «Всешутейный всепьянейший собор» – мерзкая пародия на церковь и её обряды. Но только в порядке бреда можно считать Петра типичным русским царём, а его время – обычным периодом русской истории.

Чёрный миф о русском пьянстве

Доказывая утверждение о чрезмерном пристрастии русских к алкоголю, особенно часто ссылаются на воспоминания западных путешественников XVII века и, в частности, на Адама Олеария. Адам Олеарий утверждал, что ни один народ так не предаётся пьянству, как русский, и даже духовенство не составляло исключения, «духовные особы часто так напиваются, что только можно по одежде отличить их от пьяных мирян».

Впрочем, и описания Олеария очень двойственные. Не успев рассказать об ужасах русского пьянства, он делится новым откровением.

У Олеария находим описание одного из кварталов Москвы, построенного специально для иноземцев: поляков, литовцев, немцев, которых из-за частого и слишком обильного винопития называли «налейками» – от возгласа «Налей». «Это название появилось потому, что иноземцы более московитов занимались выпивками, и так как нельзя было надеяться, чтобы этот привычный и даже прирождённый порок можно было искоренить, то им дали полную свободу пить. Чтобы они, однако, дурным своим примером не заразили русских… то пьяной братии пришлось жить в одиночестве за рекой».

Однако! Вот, казалось бы, справедливость и восстановлена, «всем сёстрам» раздали «по серьгам». Но не тут-то было!

Установка на создание порочного образа народа очевидна. Противоречивые, исключающие предвзятость утверждения, подобные приведённым выше, не принимались во внимание. С настойчивым упорством на протяжении веков цитируются только те наблюдения иноземцев, в которых говорится о русском пьянстве.

Некоторые современники в том же XVII веке возмущались столь вопиющему передёргиванию фактов. Хорват Юрий Крижанич, сам приехавший в нашу страну, дабы послужить ей на пользу, заявлял: «Пишут… не историю, а язвительную и шутейскую песнь. Наши пороки, несовершенства и природные недостатки преувеличивают и говорят в десять раз больше, чем есть на самом деле, а где и нет греха, там его придумывают и лгут».

Итак, свершилось. Запущена лживая, унизительная, политически ангажированная сплетня. Нас судят и осуждают, брезгливо морщатся и выталкивают из европейской семьи. Мы – недостойны. Любопытно, кто же эти строгие судьи, поборники нравственности, из каких городов и весей приезжают носители истинных, нам недоступных ценностей?

А судьи кто?

Судьи – горчайшие пьяницы! Любители крепких напитков. В XVII веке по всей Европе быстро распространялись спиртные напитки. Национальным напитком Франции стал коньяк, в Шотландии и Ирландии получило популярность виски. А в Англии, Нидерландах и Германии в ходу был джин. Он привлекал дешевизной и высоким градусом. К джину пристрастилась беднота, в том числе и женщины.

Правительство не раз начинало беспокоиться беспробудным пьянством народа, но все попытки борьбы с неумеренным пьянством неизменно терпели фиаско. Король Яков I в 1603, 1607, 1610 годах издавал законы, запрещающие кабатчикам напаивать посетителей. Но законы «не работали»!

Современники вспоминали: «В большом употреблении были следующие афиши на пабах: „Простое опьянение – пенс; мертвецкое – два пенса и солома даром“».

«В королевстве пьянство приняло размеры возмутительные – в пабах давка постоянно. Пьянство – это мода, и каждый ей честь оказывает, – непьющий не считается джентльменом». Так писал доктор Бартон, которому пьянство народа совершенно не нравилось.

В Лондоне появились целые улицы, где нельзя было встретить ни одного трезвого человека. На знаменитой гравюре Уильяма Хогарта воспроизведена одна из пьяных лондонских улиц того времени, где народ лежит вповалку.

Как пьянка в Англии стала признаком лояльного гражданина, уже говорилось. В начале XVIII века правительство несколько опомнилось и подняло налог на джин. Но такой шаг спровоцировал в 1743 году кровавые мятежи. Беспорядки охватили крупнейшие города, и тогда власти уступили и снизили налог, чтобы обеспечить людям дешёвый кайф. Не случайно к концу XVIII столетия британцы (а вовсе не русские) считались самыми большими пьяницами.

Так и хочется взять пример с цивилизованной Британии, не правда ли? В общем, «на западном фронте – без перемен». Это нисколько, впрочем, не мешает, начиная с XVI века насаждать миф о русском пьянстве планомерно и агрессивно. У политики двойных стандартов очень глубокие корни.

А в это самое время ни о чём не подозревающий народ живёт себе своей собственной жизнью, ничего не стыдясь и не догадываясь о своей мрачной репутации. Вторую монополию на «алкогольную продукцию» по настоянию известного патриарха Никона ввёл в XVII веке царь Алексей Михайлович.

Порядки, установленные великим князем Иваном III (первая в истории России монополия на все спиртные напитки), утратились в Смутное время. Основательно укрепившаяся династия Романовых наводит порядок в своём доме. Запрещены частные кабаки. А «царёвы кабаки», то есть государственные, названы «кружечными дворами» (по одному на город!) с резким ограничением продажи водки населению – одна чарка водки в руки (143,5 г). Особо не разгуляешься…

Утверждение о том, что «ни один народ так не пьёт, как русские», продолжает оставаться грязной иноземной ложью. Но тут наши «враги внешние» неожиданно получают огромную поддержку – начинается время Петра.

Ах, этот царь – плотник, царь – пекарь, царь – механик! Первопроходец и прорубатель окон! Плохое воспитание! Не научили ходить через двери и, как минимум, с уважением относиться к своим дедам-прадедам.

Всё-таки велика роль личности в истории, что ни говори по этому поводу. В советское время моральный облик царя-батюшки заклеймили бы выпиской из партийного протокола: «идолопоклонничество перед Западом». Причём, поклонялся Пётр тому, что попроще: внешнему и броскому. Очень любил человек фантики, даже не задумываясь о конфете. О такой поддержке иноземные критики России даже не смели и мечтать! (Иноземные критики его и поставили у власти. См. статью академика Н.В. Левашова «Замалчиваемая история России-2». – Д.Б.).

В определённой степени Петра можно даже пожалеть… Рос без отца, матери до него не было дела. В детстве испытал тяжёлую психологическую травму: близких ему бояр и родственников (боярина Матвеева, Нарышкина) на глазах у мальчишки-царя буквально разорвали на части обезумевшие стрельцы. Предоставленный сам себе, он и не мог приобрести разумного отношения к окружающему. Фактический сирота…

В «прорубленное» этим высокопоставленным «сиротой» «окно в Европу» в Россию в XVIII веке хлынула очередная волна иностранцев – «немцев». «Немцами» в те времена называли всех иностранцев. В Немецкой слободе проживали ремесленники, торговцы, военные, лекари, переводчики. Россия стала для них второй родиной.

В Россию в поисках счастья приезжали и иностранцы с тёмным прошлым, авантюристы. Немудрено, что основным занятием многих из жителей Немецкой слободы в свободное время было неумеренное пьянство. Иностранцы, причудливо смешав разноязыкие слова, дали русской водке название, под которым она приобрела известность в Европе – hwasser.

Русские не остались в долгу и, глядя, как жители слободы энергично потребляют водку, придумали этому синоним – «квасить».

Москвичи сторонились Немецкой слободы. Молодой Пётр, который разделял стиль жизни жителей Немецкой слободы, заимствовал его, а затем перенёс в свою компанию, позже – в среду российского дворянства, а, следовательно, и в Россию в целом. Не понял будущий царь-преобразователь, что весёлые посиделки в Немецкой слободе, частым и желанным гостем которых он был, не составляли смысла жизни местных обитателей, поскольку они всё-таки были «…ремесленники, торговцы, военные, лекари, переводчики» и именно этими трудами зарабатывали себе на жизнь.

Впрочем, понятие «заработать на жизнь» для царей вообще не знакомо.

Образ настоящего «европейского» времяпрепровождения сформировался у Петра в достаточно юном возрасте и откликнулся России позднее «Всешутейшим Собором», пьяными ассамблеями и постоянными принудительными застольями, которые «гламурно» заканчивались под столом. Ведь требовал же, настаивал! До поросячьего визга, в «зюзю», в «хламину», чтобы себя не помнить! Не просто становиться европейским народом, ох, не просто. А кто сказал, что будет легко? Вот тут-то и почувствовали на себе многочисленные иноземные послы всю мощь и своеобразие российского гостеприимства.

Вот как описывает этот «собор» современный историк.

Всепьянейший собор

Это был «Сумасброднейший, всепьянейший, всешутейший Собор» – так официально и полностью называлось это учреждение… Всепьянейший же собор был не просто компашкой… Это была многолетняя игра со своими правилами и законами…

В этом клубе Пётр тоже имел скромный чин – дьякона, а главой его сделался Никита Зотов – «Всешумнейший и всешутейший отец Иоаникит, пресбургский, кокуйский и всеяузский патриарх», называемый ещё «князь-папой».

Собор был своего рода «общественной организацией» и имел даже свой устав. Этот устав написал лично Пётр, и читатель не ошибётся, предположив – это был очень длинный и невероятно детальный документ. В уставе подробнейшим образом определены чины Собора и способы избрания «князь-папы» и рукоположения всех чинов пьяной иерархии. Да, рукоположения! Собор полностью воспроизводил церковную иерархию и церковные обряды.

Главное требование устава было просто: «Быть пьяным во все дни, и не ложиться трезвым спать никогда». Ну, и требование подчиняться иерархии собора – его 12 кардиналам, епископам, архимандритам, иереям, диаконам, протодиаконам. Все они носили нецензурные матерные клички. Были и «всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи». Все облачения всех чинов, все молитвословия и песнопения, весь порядок «службы Бахусу и Ивашке Хмельницкому» и «честного обхождения с крепкими напитками» прописывались самым подробным образом.

При вступлении в Собор нового члена, его спрашивали: «Пиеши ли?» – в точности как в древней церкви новичка спрашивали: «Веруеши ли?»

Когда Никита Зотов, пьяный, естественно, в дупель, сидел на винной бочке с «крестом», сделанным из двух табачных трубок, в одежде монаха, но с прорезью на заднем месте, неофита подводили к «папе», и тот «благословлял» – махал «крестом», отпихивал ногой, и бил о темя «посвящаемого» сырым куриным яйцом. Налетали прочие, так сказать, рядовые участники «собора»; с мяуканьем, воплями, ржанием, топотом, визгом волокли человека упаивать до морока, до рвоты.

Низости, творимые Петром и его сподвижниками, вполне подобны всему, что выделывали члены «Союза воинствующих безбожников» в 1920-е годы. И с черепами на палках бегали, и матом орали в церкви, и блевали на алтарь, и… Впрочем, описаниями диких кошунств «всепьянейшего собора» можно заполнять целые книги, только стоит ли? Вроде бы уже и так всё ясно.

Трезвых, как страшных грешников, торжественно отлучали от всех кабаков в государстве. Мудрствующих еретиков-борцов с пьянством предавали анафеме. Беда в том, что, похоже, свои молодецкие забавы сам Пётр «ошибками молодости» не считал. И взрослый, на четвёртом и на пятом десятке резвился порой точно так же.

В программу празднования Ништадтского мира в 1721 году (Петру – 49 лет, ему осталось жить всего 4 года) он включил непристойнейшую свадьбу нового князь-папы, старика Бутурлина, с вдовой прежнего князь-папы, помершего Никиты Зотова. В торжественно-шутовской обстановке молодых обвенчали в Троицком соборе, причём роль Евангелия играл ящик с водкой, форматом похожий на священную книгу, а шуты грубо передразнивали каждое слово и каждое движение священника.

Отвратительное пьянство Всешутейшего собора и величайшее издевательство над церковью очень нравились большевикам. Но большинству народа оно не нравилось совершенно! Такому образу жизни сопротивлялись купечество и крестьянство, служивые и военные люди!

Царь, конечно, и плотник, «и швец, и жнец, и на дуде игрец», но это в комнатном, экспериментальном, так сказать, масштабе. Весь колоссальный объём хозяйственной деятельности лежал совсем на других плечах. Народ должен был быть дееспособен и готов содержать государство.

А потому третью монополию в XVIII веке ввёл сам Петр I. Согласно ей все винокуренные заводы отписывались в казну – и порядка больше, и дохода выше. Впрочем, сам же Пётр её и нарушил – разрешил откупа, поскольку нужны были средства на затеянные им масштабные преобразования.

В общем, об итогах царствования «гражданина Романова П.А.» можно говорить разное, но в отношении российского пьянства усилия царя-преобразователя даром не пропали. Миф о том, что русские больше других народов употребляют алкоголь и охотнее других этносов падки на спиртные напитки, наконец-то получил отчасти подтверждение и сформировал стереотип об «извечном пьянстве русских». В распространение этого мифа в Европе сам царь Пётр Алексеевич внёс неоценимый личный вклад.

Не тема нашего исследования оценивать, что он собственноручно в Амстердаме настолярничал. Во всяком случае, с дикими попойками царя и его окружения высший свет английско-французско-голландско-австрийско-германских княжеств, то есть европейская элита познакомилась, так сказать, face to face.

Чего стоит один замечательный исторический документ – перечень уничтоженной мебели, заблёванных ковров, разбитых ваз и люстр гостеприимного голландского домика, в котором остановился на несколько месяцев «Петруша» в компании своих «птенцов». В пьяном загуле топили паркетом камин, выбили стёкла, крушили серванты, вытоптали садик с цветами. «Рушиш швайн», одним словом, «а ля Русь, а ля натюр» – как любил говорить мой ироничный друг, большой поклонник Лондона и Парижа, и, в особенности, отелей «Ритц» и «Георг V».

По свидетельству епископа Солсберри Джилберта Бернета, Пётр даже в Англии собственноручно гнал и очищал водку (английский епископ называл её «бренди», но самогонный аппарат описывал с завидной точностью).

Впрочем, в случае с Петром I, расплата за грехи молодости и, мягко скажем (всё-таки император, у Путина, опять же, портрет в кабинете висит), чрезмерное увлечение спиртным не замедлили сказаться на железном, на первый взгляд, здоровье государя.

Отметим, царь был человеком очень нескладным физически, если не сказать непропорциональным. Невысоких (средний рост мужчины – 165 см) современников внешний вид Петра потрясал.

Представьте: рост 204 см (!) – он на две головы выше толпы! При этом узкие плечи – 48 размер, маленький размер ноги: 38 размер.[150] Но при всём при том, огромная физическая сила – Пётр реально мог узлом завязать кочергу, любил шутки ради согнуть пальцами одной руки монету и подарить её потом приглянувшейся даме. Пусть мол, твой кавалер щипцами разгибает!..

Питерские историки говорили мне, что кажущийся уродливым и сюрреалистическим шемякинский памятник Петру в Петропавловской крепости, на коленях которого так любят сидеть в солнечный день дети, в действительности самый точный портрет взрослого Петра Романова.

Так вот, уже на пятом десятке Пётр начал страдать от тяжёлого расстройства печени и мочеполовой системы. Царь ездил в Карловы Вары на воды, выпивал в год по ведру минеральной воды, надеясь очиститься и избавиться от спорадических, жутких болей в паху, но тщётно. Организм не выдержал пыток Всепьянейшими Соборами. Иммунитет рухнул!

Страдания влияли на политику государя и делали её нервозной и непоследовательной. Каждое новое воспаление приводило к новым вспышкам царственного гнева, новым недодуманным решениям. Болезни великих мира сего и их влияние на судьбы человечества – это воистину благодатная тема для отдельного труда! Если бы у Карла XII не воспалилась раненая нога перед Полтавой?! Если бы не скрутило Наполеона, вплоть до потери сознания, при Ватерлоо? Если бы Маркс, Муссолини и Мао Дзэдун так не страдали геморроем и запорами?! В общем, тему можно продолжать до бесконечности.

Умер ли бы Пётр Романов в 53 года, веди он хоть чуть более «здоровый» образ жизни?.. С возрастом император, скажем правду, становился-таки опытнее, в чём-то мудрее, всё больше в нём просматривались черты характера государственного мужа, всё меньше – юного сумасброда. Может, ещё лет 20 – и довел бы он до конца свои реформы, столь коряво начатые, столь сурово и неправо проводимые в жизнь… Но не судьба выжить Петру, – и в этом как бы и была месть алкохоля и лично государю, и всему государству Российскому…

О чём думал Петр, умирая в мучениях? Понимал ли, что за всё приходится платить?

Читать оригинал статьи с иллюстрациями…