Перечитывая “Флэшбек”
https://www.podzemni-antikvariat.cz/img/foto/1189/35131-simmons-dan-flashback-35131-0.jpg
В свете происходящего в США, где военнизированные формирования сегодня отступают из Портленда перед лицом массовых протестов, которые так и не сумели подавить силой, вспомнился незабвенный роман Симмонса "Флэшбек", написанный в 2011-м году. Спустя годы, некоторые вещи выглядят до боли знакомыми, хотя автор писал свой роман в основном исходя из ожиданий связанных с правлением Обамы.
До Трампа оставалось 5 лет.
* * *
— Силы Ла Расы и реконкисты активизировались. И возможно, вскоре попытаются захватить всю власть в городе.
Леонард рассмеялся от неожиданности. Они редко говорили напрямую о политике.
— Захватить власть? — слишком громко сказал он. — Да разве латины и без того не возглавляют всё в городе, не считая нескольких кварталов? Разве не принят закон, по которому мэр должен быть латином?
— Латином — да. Но не истинным реконкистой, Леонард. Он не управляет всем Лос-Анджелесом, как провинцией Нуэво-Мексико. И теперь… это грядет.
Леонард только смотрел перед собой. Наконец он произнес:
— Это будет означать гражданскую войну на улицах.
— Да.
— Сколько… сколько времени у нас осталось?
Эмилио сильнее оперся на трость, лицо его стало еще более скорбным. Леонарду пришел на ум сервантесовский Рыцарь печального образа.
— Если вы с внуком можете уехать, то уезжайте… поскорее, — прошептал Эмилио.
* * *
Район к тому же относительно безопасен благодаря полицейским. После первых волн рецессии десятилетием ранее его стали обживать банды, умножилось число преступлений, а некоторые из больших домов, заложенных владельцами, превратились в притоны и жилища для нелегальных иммигрантов с Ближнего Востока. Во втором десятилетии нового века сюда начали переезжать старшие полицейские чины и детективы. За ними последовали другие, с недавно созданными семьями, и принесли с собой немного стабильности. Даже в современную эпоху — новая администрация в Вашингтоне назвала этот год (год беременности Дары) Годом ясного видения — эпоху, когда почти все штатские носят пистолет, присутствие десятков полицейских с семьями оказывало на район успокаивающее воздействие.
* * *
В основном Луис занимался изготовлением кузовов из стекловолокна для мексиканских спортивных машин. Он сделал коня по заказу Денверского международного аэропорта лет сорок назад. Хименес получил этот заказ только потому, что десятки миллионов долларов, выделенных на художественное оформление нового аэропорта, отдали меньшинствам — латинам, черным, индейцам, кому угодно: выбирайте, мол, сами. Кому угодно, кроме азиатов, проживающих в Колорадо. Вряд ли они были «меньшинством». Слишком умные. Так вот, в мэрском кресле тогда сидел чернокожий, и его жена возглавила комитет по распределению заказов на предметы искусства. Победителю следовало принадлежать к какому-нибудь из меньшинств и не требовалось быть настоящим художником, тем более хорошим художником.
* * *
В центре ее было одно-единственное пятнышко. Оно стало увеличиваться в размерах, пока не превратилось в человека, обнаженного по пояс и быстро идущего навстречу покупателю. Вскоре уже можно было разглядеть его лицо. Владимир Путин.
— Ну просто блеск, нах, — загудел Сули.
— Заткнись, Сули, — велел Койн.
Путин шагал к Койну до тех пор, пока мощный обнаженный торс и мускулистые руки царя Владимира не заполнили спину футболки целиком. Потом торс сменился лицом Путина, а лицо — прищуренными глазами.
— Ни хрена себе, ему же лет сто пятьдесят, — сказал Манк.
Голос его звучал приглушенно в присутствии силовика, дольше всех в мире сохраняющего власть. Путин был «силовиком» также и в смысле физической силы.
— Всего восемьдесят, — автоматически сказал Вэл. — Он родился в пятьдесят втором. На шесть лет старше моего деда.
* * *
Один длинный стол, за которым хозяйничали два афганских хаджи в одежде талибского правительства, был завален военными куртками, боевыми ботинками и дешевой бронеодеждой американской армии. Младшие вроде Динджина, которым еще нравилось носить такое дерьмо, любили говорить, что все это снято с американских солдат, убитых в Китае и Южной Америке, в подтверждение чему на бронеодежде обычно имелась дырка с кровавым ободком. Но Вэл, уже достаточно искушенный, знал, что все это украдено продажными интендантами в долгом процессе поставки снаряжения на изменчивые фронты.
* * *
В этот момент мэр Нью-Йорка, вице-президент США и главный имам Нью-Йорка по очереди произносили полные надежды речи близ дыры, где когда-то стоял этот идиотский Всемирный торговый центр. Потом здесь построили Мемориальный центр 9/11 и новую Башню свободы, но и они оказались разрушены.
Вэлу представлялось разумным, что на этом месте построили самую большую мечеть в Америке. Никто не будет атаковать мечеть. (Хотя Великая Исламская Республика, как Леонард объяснил Вэлу, шиитское государство и вполне может сделать это, поскольку мечеть Шахид аль-Харам — суннитская.) И еще Леонард объяснил Вэлу, что Шахид аль-Харам означает нечто вроде «мучеников святого места»; это, конечно, раздражало замшелых правых и твердолобых американских гегемонистов.
* * *
Вэл оборвал его, сказав, что всем насрать на эту древнюю историю. Он, Вэл, что теперь — должен зарыдать из-за того, что Джексон Каменная Стена был убит при Геттисберге? Все это было, прошло и на хер никому не нужно.
«Джексона Каменную Стену убили до сражения при Геттисберге», — педантично возразил Леонард.
Вэл вяло ответил, что эта правая антихалифатская брехня потеряла всякий смысл еще до того, как Леонард впал в старческий маразм. Как и все американские дети, Вэл с детского сада изучал Коран и знал, что ислам — религия мира.
* * *
Леонард помнил радость и слезы на щеках Нубии и своих собственных. Ему было десять лет, когда полиция атаковала демонстрантов в парке, недалеко от места, где Обама — слишком молодой, чтобы придавать значение событиям бурных шестидесятых, — в ту ночь торжествовал победу. В ту ночь сотни тысяч человек наводнили Грант-парк. Радость, слезы, объятия незнакомых людей, когда на громадных экранах по Си-эн-эн объявили, что Обама получил-таки достаточное число голосов, — все это казалось и прошлым, и будущим Чикаго и всей Америки.
Темны были эти дела, но они все вместе достигли страны обетованной.
Это чувство угасло в Леонарде за несколько последующих лет, причем раньше, чем в Нубии.
* * *
Но в течение этого и последующих десятилетий, когда рецессия, казалось, закончилась, а потом перешла в совсем уже бесконечный кошмар, когда войны за рубежом завершились поражением и отступлением, когда правительство и множество его программ социальной защиты провалились, Леонарда начали одолевать сомнения.
Сомнения насчет того, надо ли было принимать социальные меры, постоянно увеличивавшие дефицит государственного бюджета, в разгар первого цикла Великой всемирной рецессии.
Сомнения насчет того, стоило ли повсеместно отступать перед поднимающим голову радикальным исламом.
Сомнения насчет того, правильно ли сделали Соединенные Штаты во втором десятилетии двадцать первого века, объявив о желании играть новую, более скромную роль, стать «всего лишь одним из множества государств». Да, профессор Джордж Леонард Фокс как интеллектуал глубоко скептически относился ко всему, хотя бы отдаленно напоминавшему вульгарный патриотизм, — но разве не было в Америке чего-то неповторимого… кроме того, в чем ее часто обвиняли: расизма, сексизма, империализма и хищнического капитализма?
* * *
Второе десятилетие века катилось, давя множество людей по всему миру при помощи банкротств, обвалов, компромиссов с непримиримыми агрессорами. И Леонард начал спрашивать себя — и даже задавать вопросы Нубии: не было ли все-таки чего-то исключительного в старых американских воззрениях и мощи Соединенных Штатов?
— Вряд ли стоило ждать большего от человека, который родился в вонючие пятидесятые, — сказала ему Нубия незадолго до расставания. — Ты всегда будешь жить в своих вонючих пятидесятых, вместе с сенатором Джорджем Маккарти и Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.
Он не стал говорить, что Маккарти звали не так. Нубия была на двадцать один год моложе Леонарда. И к тому же красавица. Он до сих пор тосковал по ней.
Но Леонард считал, что ее обвинения несправедливы. Он как-то объяснил жене, что не помнит «охоту на ведьм», то есть на коммунистов, в начале 1950-х, потому что родился в 1958-м. Леонард даже не мог рассказать ей о рок-музыке 60-х с ее наркотиками, призывами к любви и миру: ему было всего двенадцать, когда закончилось это десятилетие.
Да, реальный мир времен его детства казался Леонарду… каким? Более упорядоченным. Более разумным. Более безопасным. Даже более чистым, как понимал он теперь.
Но, рассуждал Леонард (как все прогрессивные либеральные демократы и интеллектуалы в те времена, когда он женился на Нубии, — ему только-только исполнилось пятьдесят, а заведующему его английской кафедрой, его красавице невесте еще не было тридцати, и она вела внутрикафедральную борьбу за власть), страна была бы другой, если бы правые не оставили Обаме рухнувшую экономику и внешнюю политику, отмеченную повсеместными провалами. (Вот только если рассуждать дальше без самообмана, то выходило так: он не помнил, чтобы экономика действительно рушилась, а внешняя политика терпела катастрофические провалы, когда ему было тридцать, сорок, пятьдесят лет.)
* * *
Этот старый график демонстрировал сценарий ежегодного роста государственного долга на 8 %, начиная с 2010-го. Долг был показан как процент от ВВП. График основывался на разных прогнозах роста, в диапазоне от минус 1 % до вполне приемлемых (но так никогда и не достигнутых) 4 %.
При этих никогда не достигнутых 4 % государственный долг должен был достичь 100 % ВВП к 2015 году. Но экономика развивалась не так динамично, и фактически отношение долга к ВВП составило 120 %.
Сценарий роста национального долга, составленный старым экономистом, показывал, что к 2035 году, даже при четырехпроцентном росте экономики, долг равнялся бы 220 % ВВП. До 2035-го оставалось еще три года, но Леонард знал, что это соотношение уже составляет 500 %.
График старика профессора заканчивался 2045 годом. Прогноз давал всего 320 % при все том же четырехпроцентном росте и 1800 % при отрицательной динамике (минус 1 %).
Леонард знал, что Соединенные Штаты никогда не достигнут невероятного показателя в 1800 %. Америка уже несколько лет как стала банкротом.
* * *
Он демонстрировал риски, связанные с ростом социальных расходов. Кривые на графике показывали, что обязательные социальные расходы — социальное страхование, «Медикэр», «Медикейд» и сотни других федеральных программ — превзойдут общие доходы федерального правительства в период между 2030 и 2040 годами.
Теперь Леонард знал, что этот график был ошибочен. На самом деле обязательные социальные выплаты превысили государственные доходы к 2022 году, приблизительно в то время, когда страна официально объявила о своем банкротстве.
* * *
— Экономика восстановится, — сказал Леонард.
— Именно это они и говорили три года назад. Но финансовый рынок если и двигался вперед, то примерно так же бодро, как парализованный ветеран иракской войны. А в экономике — которая неравнозначна финансовому рынку — дела идут еще хуже. Разве нет? Нет? Мелкий бизнес облагается такими налогами, что перестает существовать. Безработица снова растет. Да, черт побери, в этой стране снова существует постоянная прослойка безработных — впервые с тридцатых годов прошлого века. И все это оборачивается инфляцией, которая каждый день делает людей беднее. Посетители магазинов не тратят денег. Покупатели ничего не покупают. Банки не выдают ссуд. А Китай, который все еще держит большую часть наших бумаг, распадается на части. Их экономика — экономическое чудо, ежегодный восьмипроцентный рост! — оказалась еще большим мыльным пузырем, чем наша. «Восемь процентов роста» достигались благодаря планированию, которое вела группа старых коммунистов, финансируя его из государственных фондов. Это как если бы ритейлер считал товары у себя на полках прибылью.
* * *
— Вокруг президента много умных людей, — сказал Леонард, вставая, чтобы закончить разговор с идиотом пенсионером.
— Да какого там хера, поздно уже для умных людей, — пробурчал экономист, глаза которого снова смотрели вкривь и вкось.
Он созерцал свой пустой стакан и корчил недовольную гримасу, словно его обокрали.
— Умные люди — те, кто раздербанил эту страну и весь мир, лишив наших внуков будущего, господин Специалист По Литературе, — заключил он. — Запомните мои слова.
* * *
— Видите ли, Кэйго Накамура снимал документальный фильм о флэшбэкерах-американцах. Темой картины и ее центральной метафорой был закат некогда великой культуры, которая отвернулась от будущего и стала одержима собственным прошлым… триста сорок миллионов человек, одержимых своим прошлым.
* * *
Ветряки никогда не вырабатывали достаточно энергии, чтобы окупить расходы на свое обслуживание и содержание, и сеть кабелей, проложенных по снежным полям и скалистым отрогам высоких гор, напоминала Нику варикозные вены на серой коже ног умирающего старика. Приказавший долго жить Евросоюз забросил все свои экономически нецелесообразные ветрогенераторы, а Соединенные Штаты с их непрактичной новой администрацией тратили остатки средств на поддержание «зеленой» энергетики.
* * *
В двадцать первом веке боулдерские власти, будучи не в силах сдержаться, все время совали нос в дела, не касавшиеся города средних размеров: выступали в поддержку никарагуанских коммунистических повстанцев, официально высказывали свое несогласие с войнами в Ираке, Афганистане и прочих местах, отказались применять законы против употребления марихуаны и других наркотиков, давали убежище нелегальным иммигрантам из Мексики, объявив их политическими беженцами (хотя жилья для низкооплачиваемых мексиканцев не было, а потому, публично «предоставив убежище», их потихоньку выдворяли за пределы города), и, наконец, официально заявили, что город Боулдер не будет «сотрудничать» ни с одним республиканским президентом США.
* * *
Запрет на возведение построек выше пяти этажей издали в городе более шестидесяти лет назад, но муниципалитет решил нарушить его ради минарета, высота которого в три раза превышала ранее позволенную. Местные мусульмане и Новый Халифат одобрили это, оказав Боулдеру крупное финансовое вспоможение и потребовав от властей изгнать всех евреев, проживающих в пределах города. Городской совет принял просьбу к рассмотрению; Ник видел редакционные статьи в онлайновом «Боулдер дейли камера» на ту тему, что в Боулдере все равно мало евреев и город ничего не потеряет, выполнив пожелание мусульман. Город уже сделал исключение для боулдерских мусульман (их доля в населении выросла до пятнадцати процентов, и дальнейший приток приверженцев ислама поощрялся властями): в случае уголовного преследования их судили не по законам Колорадо, а по закону шариата.
* * *
— Когда я был мальчишкой, у моего отца был приятель — не знаю, где они познакомились, может, в полицейской академии… Так вот, он родился в Советском Союзе и видел, как эта страна распалась и исчезла за несколько месяцев. Новый флаг. Новый гимн. Еще недавно порабощенные республики разбежались. Забальзамированное тело по-прежнему оставалось в гробнице, или как его там, мавзолее на Красной площади, но сам коммунизм умер и стал бесполезным, как ленинские яйца.
— Ленинские яйца, — повторил Сато, словно смакуя эти слова.
— Если русским удалось пройти через это без особых душевных травм, то почему не можем и мы? — заключил Ник.
— Ну, русские взяли… как это у вас называется, Боттом-сан? Реванш. Что-то в этом роде.
— Да, конечно, — сказал Ник. — С новыми диктаторами типа Путина им сам бог велел устроить энергетический шантаж Западной Европы. А военные снова заняли Грузию — правильно, да? Но в перспективе демография работала против них. Рождаемость падала. Алкоголизм процветал. Их экономика целиком зависела от нефти и газа.
— Но нефть и газ у них были, — заметил Сато.
— И что с того? — возразил Ник. — Они так и не смогли справиться с проблемами. Как и мы.
* * *
— Вы много размышляете о европейских странах, Боттом-сан?
— Да я о них даже во сне думаю, Хидэки-сан, — с жаром подтвердил Ник.
После нескольких минут молчания, раскаявшись, вероятно, в своем дешевом сарказме, он добавил:
— Нет, не думаю, что кто-нибудь из нас, американцев, размышляет о немцах, или французах, или других европейских долбоебах. Они пригласили к себе десятки миллионов мусульман. Они приняли новые законы и изменили старые, сделав уступки шариату. Все это закончилось полной сдачей позиций Всемирному Халифату. Ну их в жопу.
* * *
«…Нет, мы не всегда были такими, друзья. Тридцать лет назад… двадцать пять лет назад… мы все еще были великой страной. Единой страной. Пятьдесят полноправных штатов, пятьдесят звезд на флаге. Мы сами выбрали упадок, друзья. Мы решили, что нам нужно национальное банкротство и банкротство сорока семи штатов, чтобы выполнять социальные программы… семьдесят три процента населения вообще не платят никаких налогов, друзья, но при этом хотят быть обеспечены бесплатным медобслуживанием от колыбели до могилы, гарантированной занятостью от колыбели до могилы, при минимальной часовой зарплате в четыреста восемьдесят долларов и тридцатичасовой рабочей неделе… разве кто-то пожелает работать в нашей великой, потерянной, загаженной, погибшей стране… при пенсионном возрасте в пятьдесят восемь лет с полным социальным пакетом, хотя у нас сейчас восемнадцать неработающих пенсионеров… в том числе одиннадцать миллионов незаконных иммигрантов, только что подпавших под последнюю амнистию и получивших гражданство… так вот, у нас на каждого работающего приходится восемнадцать неработающих пенсионеров, забывших, что такое труд…»
Голоса продолжали гундосить. Вэл дремал.
* * *
Судя по тому, что читал Ник, остатки культуры белых, носители которой все еще составляли большинство, более-менее сосредоточились в изолированных районах, почти резервациях. Хотя мусульмане составляли чуть меньше сорока процентов от всего населения, главным законом Канады был теперь шариат; большинство белых, и англо-, и франкоязычных, смиренно перешли на положение зимми. Менее чем за полтора года они построили 3800-мильное ограждение вдоль границы с США, чтобы не пускать бегущих из Штатов американцев.
* * *
Вы получили то, что хотели, от того, что осталось от нас, после Дня, когда настал трындец, — сказал он. — После того как мы просрали нашу страну из-за своей трусости и непомерных долгов. Вы хотели наших солдат — вы их получили. Вы хотели, чтобы остальные американцы сидели тише воды, ниже травы, — и мы, чтобы сделать вам приятно, стали платить по одному новому доллару за минуту флэшбэка. Наши лидеры уже много десятилетий назад отвергли будущее, отказались от веры в свободный рынок и от обязанностей сверхдержавы, даже программу пилотируемых космических полетов свернули, черт побери. А остальные вслед за лидерами поступили так же, решив вернуться в прошлое с помощью флэшбэка. Триста сорок миллионов наркоманов-американцев, и я сам до прошлой недели, — все воплощали в жизнь, нет, переживали заново свои жалкие онанистские фантазии, потому что боялись смотреть правде в лицо.
Дэн Симмонс "Флэшбек", 2011-й год.
В 2025-2030 будет интересно к нему вернуться.
Аудиокнигу "Флэшбек" можно послушать тут https://akniga.org/simmons-den-fleshbek
В текстовом варианте можно почитать вот тут https://libking.ru/books/sf-/sf-detective/364430-den-simmons-fleshbek.html
В свете происходящего в США, где военнизированные формирования сегодня отступают из Портленда перед лицом массовых протестов, которые так и не сумели подавить силой, вспомнился незабвенный роман Симмонса "Флэшбек", написанный в 2011-м году. Спустя годы, некоторые вещи выглядят до боли знакомыми, хотя автор писал свой роман в основном исходя из ожиданий связанных с правлением Обамы.
До Трампа оставалось 5 лет.
* * *
— Силы Ла Расы и реконкисты активизировались. И возможно, вскоре попытаются захватить всю власть в городе.
Леонард рассмеялся от неожиданности. Они редко говорили напрямую о политике.
— Захватить власть? — слишком громко сказал он. — Да разве латины и без того не возглавляют всё в городе, не считая нескольких кварталов? Разве не принят закон, по которому мэр должен быть латином?
— Латином — да. Но не истинным реконкистой, Леонард. Он не управляет всем Лос-Анджелесом, как провинцией Нуэво-Мексико. И теперь… это грядет.
Леонард только смотрел перед собой. Наконец он произнес:
— Это будет означать гражданскую войну на улицах.
— Да.
— Сколько… сколько времени у нас осталось?
Эмилио сильнее оперся на трость, лицо его стало еще более скорбным. Леонарду пришел на ум сервантесовский Рыцарь печального образа.
— Если вы с внуком можете уехать, то уезжайте… поскорее, — прошептал Эмилио.
* * *
Район к тому же относительно безопасен благодаря полицейским. После первых волн рецессии десятилетием ранее его стали обживать банды, умножилось число преступлений, а некоторые из больших домов, заложенных владельцами, превратились в притоны и жилища для нелегальных иммигрантов с Ближнего Востока. Во втором десятилетии нового века сюда начали переезжать старшие полицейские чины и детективы. За ними последовали другие, с недавно созданными семьями, и принесли с собой немного стабильности. Даже в современную эпоху — новая администрация в Вашингтоне назвала этот год (год беременности Дары) Годом ясного видения — эпоху, когда почти все штатские носят пистолет, присутствие десятков полицейских с семьями оказывало на район успокаивающее воздействие.
* * *
В основном Луис занимался изготовлением кузовов из стекловолокна для мексиканских спортивных машин. Он сделал коня по заказу Денверского международного аэропорта лет сорок назад. Хименес получил этот заказ только потому, что десятки миллионов долларов, выделенных на художественное оформление нового аэропорта, отдали меньшинствам — латинам, черным, индейцам, кому угодно: выбирайте, мол, сами. Кому угодно, кроме азиатов, проживающих в Колорадо. Вряд ли они были «меньшинством». Слишком умные. Так вот, в мэрском кресле тогда сидел чернокожий, и его жена возглавила комитет по распределению заказов на предметы искусства. Победителю следовало принадлежать к какому-нибудь из меньшинств и не требовалось быть настоящим художником, тем более хорошим художником.
* * *
В центре ее было одно-единственное пятнышко. Оно стало увеличиваться в размерах, пока не превратилось в человека, обнаженного по пояс и быстро идущего навстречу покупателю. Вскоре уже можно было разглядеть его лицо. Владимир Путин.
— Ну просто блеск, нах, — загудел Сули.
— Заткнись, Сули, — велел Койн.
Путин шагал к Койну до тех пор, пока мощный обнаженный торс и мускулистые руки царя Владимира не заполнили спину футболки целиком. Потом торс сменился лицом Путина, а лицо — прищуренными глазами.
— Ни хрена себе, ему же лет сто пятьдесят, — сказал Манк.
Голос его звучал приглушенно в присутствии силовика, дольше всех в мире сохраняющего власть. Путин был «силовиком» также и в смысле физической силы.
— Всего восемьдесят, — автоматически сказал Вэл. — Он родился в пятьдесят втором. На шесть лет старше моего деда.
* * *
Один длинный стол, за которым хозяйничали два афганских хаджи в одежде талибского правительства, был завален военными куртками, боевыми ботинками и дешевой бронеодеждой американской армии. Младшие вроде Динджина, которым еще нравилось носить такое дерьмо, любили говорить, что все это снято с американских солдат, убитых в Китае и Южной Америке, в подтверждение чему на бронеодежде обычно имелась дырка с кровавым ободком. Но Вэл, уже достаточно искушенный, знал, что все это украдено продажными интендантами в долгом процессе поставки снаряжения на изменчивые фронты.
* * *
В этот момент мэр Нью-Йорка, вице-президент США и главный имам Нью-Йорка по очереди произносили полные надежды речи близ дыры, где когда-то стоял этот идиотский Всемирный торговый центр. Потом здесь построили Мемориальный центр 9/11 и новую Башню свободы, но и они оказались разрушены.
Вэлу представлялось разумным, что на этом месте построили самую большую мечеть в Америке. Никто не будет атаковать мечеть. (Хотя Великая Исламская Республика, как Леонард объяснил Вэлу, шиитское государство и вполне может сделать это, поскольку мечеть Шахид аль-Харам — суннитская.) И еще Леонард объяснил Вэлу, что Шахид аль-Харам означает нечто вроде «мучеников святого места»; это, конечно, раздражало замшелых правых и твердолобых американских гегемонистов.
* * *
Вэл оборвал его, сказав, что всем насрать на эту древнюю историю. Он, Вэл, что теперь — должен зарыдать из-за того, что Джексон Каменная Стена был убит при Геттисберге? Все это было, прошло и на хер никому не нужно.
«Джексона Каменную Стену убили до сражения при Геттисберге», — педантично возразил Леонард.
Вэл вяло ответил, что эта правая антихалифатская брехня потеряла всякий смысл еще до того, как Леонард впал в старческий маразм. Как и все американские дети, Вэл с детского сада изучал Коран и знал, что ислам — религия мира.
* * *
Леонард помнил радость и слезы на щеках Нубии и своих собственных. Ему было десять лет, когда полиция атаковала демонстрантов в парке, недалеко от места, где Обама — слишком молодой, чтобы придавать значение событиям бурных шестидесятых, — в ту ночь торжествовал победу. В ту ночь сотни тысяч человек наводнили Грант-парк. Радость, слезы, объятия незнакомых людей, когда на громадных экранах по Си-эн-эн объявили, что Обама получил-таки достаточное число голосов, — все это казалось и прошлым, и будущим Чикаго и всей Америки.
Темны были эти дела, но они все вместе достигли страны обетованной.
Это чувство угасло в Леонарде за несколько последующих лет, причем раньше, чем в Нубии.
* * *
Но в течение этого и последующих десятилетий, когда рецессия, казалось, закончилась, а потом перешла в совсем уже бесконечный кошмар, когда войны за рубежом завершились поражением и отступлением, когда правительство и множество его программ социальной защиты провалились, Леонарда начали одолевать сомнения.
Сомнения насчет того, надо ли было принимать социальные меры, постоянно увеличивавшие дефицит государственного бюджета, в разгар первого цикла Великой всемирной рецессии.
Сомнения насчет того, стоило ли повсеместно отступать перед поднимающим голову радикальным исламом.
Сомнения насчет того, правильно ли сделали Соединенные Штаты во втором десятилетии двадцать первого века, объявив о желании играть новую, более скромную роль, стать «всего лишь одним из множества государств». Да, профессор Джордж Леонард Фокс как интеллектуал глубоко скептически относился ко всему, хотя бы отдаленно напоминавшему вульгарный патриотизм, — но разве не было в Америке чего-то неповторимого… кроме того, в чем ее часто обвиняли: расизма, сексизма, империализма и хищнического капитализма?
* * *
Второе десятилетие века катилось, давя множество людей по всему миру при помощи банкротств, обвалов, компромиссов с непримиримыми агрессорами. И Леонард начал спрашивать себя — и даже задавать вопросы Нубии: не было ли все-таки чего-то исключительного в старых американских воззрениях и мощи Соединенных Штатов?
— Вряд ли стоило ждать большего от человека, который родился в вонючие пятидесятые, — сказала ему Нубия незадолго до расставания. — Ты всегда будешь жить в своих вонючих пятидесятых, вместе с сенатором Джорджем Маккарти и Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.
Он не стал говорить, что Маккарти звали не так. Нубия была на двадцать один год моложе Леонарда. И к тому же красавица. Он до сих пор тосковал по ней.
Но Леонард считал, что ее обвинения несправедливы. Он как-то объяснил жене, что не помнит «охоту на ведьм», то есть на коммунистов, в начале 1950-х, потому что родился в 1958-м. Леонард даже не мог рассказать ей о рок-музыке 60-х с ее наркотиками, призывами к любви и миру: ему было всего двенадцать, когда закончилось это десятилетие.
Да, реальный мир времен его детства казался Леонарду… каким? Более упорядоченным. Более разумным. Более безопасным. Даже более чистым, как понимал он теперь.
Но, рассуждал Леонард (как все прогрессивные либеральные демократы и интеллектуалы в те времена, когда он женился на Нубии, — ему только-только исполнилось пятьдесят, а заведующему его английской кафедрой, его красавице невесте еще не было тридцати, и она вела внутрикафедральную борьбу за власть), страна была бы другой, если бы правые не оставили Обаме рухнувшую экономику и внешнюю политику, отмеченную повсеместными провалами. (Вот только если рассуждать дальше без самообмана, то выходило так: он не помнил, чтобы экономика действительно рушилась, а внешняя политика терпела катастрофические провалы, когда ему было тридцать, сорок, пятьдесят лет.)
* * *
Этот старый график демонстрировал сценарий ежегодного роста государственного долга на 8 %, начиная с 2010-го. Долг был показан как процент от ВВП. График основывался на разных прогнозах роста, в диапазоне от минус 1 % до вполне приемлемых (но так никогда и не достигнутых) 4 %.
При этих никогда не достигнутых 4 % государственный долг должен был достичь 100 % ВВП к 2015 году. Но экономика развивалась не так динамично, и фактически отношение долга к ВВП составило 120 %.
Сценарий роста национального долга, составленный старым экономистом, показывал, что к 2035 году, даже при четырехпроцентном росте экономики, долг равнялся бы 220 % ВВП. До 2035-го оставалось еще три года, но Леонард знал, что это соотношение уже составляет 500 %.
График старика профессора заканчивался 2045 годом. Прогноз давал всего 320 % при все том же четырехпроцентном росте и 1800 % при отрицательной динамике (минус 1 %).
Леонард знал, что Соединенные Штаты никогда не достигнут невероятного показателя в 1800 %. Америка уже несколько лет как стала банкротом.
* * *
Он демонстрировал риски, связанные с ростом социальных расходов. Кривые на графике показывали, что обязательные социальные расходы — социальное страхование, «Медикэр», «Медикейд» и сотни других федеральных программ — превзойдут общие доходы федерального правительства в период между 2030 и 2040 годами.
Теперь Леонард знал, что этот график был ошибочен. На самом деле обязательные социальные выплаты превысили государственные доходы к 2022 году, приблизительно в то время, когда страна официально объявила о своем банкротстве.
* * *
— Экономика восстановится, — сказал Леонард.
— Именно это они и говорили три года назад. Но финансовый рынок если и двигался вперед, то примерно так же бодро, как парализованный ветеран иракской войны. А в экономике — которая неравнозначна финансовому рынку — дела идут еще хуже. Разве нет? Нет? Мелкий бизнес облагается такими налогами, что перестает существовать. Безработица снова растет. Да, черт побери, в этой стране снова существует постоянная прослойка безработных — впервые с тридцатых годов прошлого века. И все это оборачивается инфляцией, которая каждый день делает людей беднее. Посетители магазинов не тратят денег. Покупатели ничего не покупают. Банки не выдают ссуд. А Китай, который все еще держит большую часть наших бумаг, распадается на части. Их экономика — экономическое чудо, ежегодный восьмипроцентный рост! — оказалась еще большим мыльным пузырем, чем наша. «Восемь процентов роста» достигались благодаря планированию, которое вела группа старых коммунистов, финансируя его из государственных фондов. Это как если бы ритейлер считал товары у себя на полках прибылью.
* * *
— Вокруг президента много умных людей, — сказал Леонард, вставая, чтобы закончить разговор с идиотом пенсионером.
— Да какого там хера, поздно уже для умных людей, — пробурчал экономист, глаза которого снова смотрели вкривь и вкось.
Он созерцал свой пустой стакан и корчил недовольную гримасу, словно его обокрали.
— Умные люди — те, кто раздербанил эту страну и весь мир, лишив наших внуков будущего, господин Специалист По Литературе, — заключил он. — Запомните мои слова.
* * *
— Видите ли, Кэйго Накамура снимал документальный фильм о флэшбэкерах-американцах. Темой картины и ее центральной метафорой был закат некогда великой культуры, которая отвернулась от будущего и стала одержима собственным прошлым… триста сорок миллионов человек, одержимых своим прошлым.
* * *
Ветряки никогда не вырабатывали достаточно энергии, чтобы окупить расходы на свое обслуживание и содержание, и сеть кабелей, проложенных по снежным полям и скалистым отрогам высоких гор, напоминала Нику варикозные вены на серой коже ног умирающего старика. Приказавший долго жить Евросоюз забросил все свои экономически нецелесообразные ветрогенераторы, а Соединенные Штаты с их непрактичной новой администрацией тратили остатки средств на поддержание «зеленой» энергетики.
* * *
В двадцать первом веке боулдерские власти, будучи не в силах сдержаться, все время совали нос в дела, не касавшиеся города средних размеров: выступали в поддержку никарагуанских коммунистических повстанцев, официально высказывали свое несогласие с войнами в Ираке, Афганистане и прочих местах, отказались применять законы против употребления марихуаны и других наркотиков, давали убежище нелегальным иммигрантам из Мексики, объявив их политическими беженцами (хотя жилья для низкооплачиваемых мексиканцев не было, а потому, публично «предоставив убежище», их потихоньку выдворяли за пределы города), и, наконец, официально заявили, что город Боулдер не будет «сотрудничать» ни с одним республиканским президентом США.
* * *
Запрет на возведение построек выше пяти этажей издали в городе более шестидесяти лет назад, но муниципалитет решил нарушить его ради минарета, высота которого в три раза превышала ранее позволенную. Местные мусульмане и Новый Халифат одобрили это, оказав Боулдеру крупное финансовое вспоможение и потребовав от властей изгнать всех евреев, проживающих в пределах города. Городской совет принял просьбу к рассмотрению; Ник видел редакционные статьи в онлайновом «Боулдер дейли камера» на ту тему, что в Боулдере все равно мало евреев и город ничего не потеряет, выполнив пожелание мусульман. Город уже сделал исключение для боулдерских мусульман (их доля в населении выросла до пятнадцати процентов, и дальнейший приток приверженцев ислама поощрялся властями): в случае уголовного преследования их судили не по законам Колорадо, а по закону шариата.
* * *
— Когда я был мальчишкой, у моего отца был приятель — не знаю, где они познакомились, может, в полицейской академии… Так вот, он родился в Советском Союзе и видел, как эта страна распалась и исчезла за несколько месяцев. Новый флаг. Новый гимн. Еще недавно порабощенные республики разбежались. Забальзамированное тело по-прежнему оставалось в гробнице, или как его там, мавзолее на Красной площади, но сам коммунизм умер и стал бесполезным, как ленинские яйца.
— Ленинские яйца, — повторил Сато, словно смакуя эти слова.
— Если русским удалось пройти через это без особых душевных травм, то почему не можем и мы? — заключил Ник.
— Ну, русские взяли… как это у вас называется, Боттом-сан? Реванш. Что-то в этом роде.
— Да, конечно, — сказал Ник. — С новыми диктаторами типа Путина им сам бог велел устроить энергетический шантаж Западной Европы. А военные снова заняли Грузию — правильно, да? Но в перспективе демография работала против них. Рождаемость падала. Алкоголизм процветал. Их экономика целиком зависела от нефти и газа.
— Но нефть и газ у них были, — заметил Сато.
— И что с того? — возразил Ник. — Они так и не смогли справиться с проблемами. Как и мы.
* * *
— Вы много размышляете о европейских странах, Боттом-сан?
— Да я о них даже во сне думаю, Хидэки-сан, — с жаром подтвердил Ник.
После нескольких минут молчания, раскаявшись, вероятно, в своем дешевом сарказме, он добавил:
— Нет, не думаю, что кто-нибудь из нас, американцев, размышляет о немцах, или французах, или других европейских долбоебах. Они пригласили к себе десятки миллионов мусульман. Они приняли новые законы и изменили старые, сделав уступки шариату. Все это закончилось полной сдачей позиций Всемирному Халифату. Ну их в жопу.
* * *
«…Нет, мы не всегда были такими, друзья. Тридцать лет назад… двадцать пять лет назад… мы все еще были великой страной. Единой страной. Пятьдесят полноправных штатов, пятьдесят звезд на флаге. Мы сами выбрали упадок, друзья. Мы решили, что нам нужно национальное банкротство и банкротство сорока семи штатов, чтобы выполнять социальные программы… семьдесят три процента населения вообще не платят никаких налогов, друзья, но при этом хотят быть обеспечены бесплатным медобслуживанием от колыбели до могилы, гарантированной занятостью от колыбели до могилы, при минимальной часовой зарплате в четыреста восемьдесят долларов и тридцатичасовой рабочей неделе… разве кто-то пожелает работать в нашей великой, потерянной, загаженной, погибшей стране… при пенсионном возрасте в пятьдесят восемь лет с полным социальным пакетом, хотя у нас сейчас восемнадцать неработающих пенсионеров… в том числе одиннадцать миллионов незаконных иммигрантов, только что подпавших под последнюю амнистию и получивших гражданство… так вот, у нас на каждого работающего приходится восемнадцать неработающих пенсионеров, забывших, что такое труд…»
Голоса продолжали гундосить. Вэл дремал.
* * *
Судя по тому, что читал Ник, остатки культуры белых, носители которой все еще составляли большинство, более-менее сосредоточились в изолированных районах, почти резервациях. Хотя мусульмане составляли чуть меньше сорока процентов от всего населения, главным законом Канады был теперь шариат; большинство белых, и англо-, и франкоязычных, смиренно перешли на положение зимми. Менее чем за полтора года они построили 3800-мильное ограждение вдоль границы с США, чтобы не пускать бегущих из Штатов американцев.
* * *
Вы получили то, что хотели, от того, что осталось от нас, после Дня, когда настал трындец, — сказал он. — После того как мы просрали нашу страну из-за своей трусости и непомерных долгов. Вы хотели наших солдат — вы их получили. Вы хотели, чтобы остальные американцы сидели тише воды, ниже травы, — и мы, чтобы сделать вам приятно, стали платить по одному новому доллару за минуту флэшбэка. Наши лидеры уже много десятилетий назад отвергли будущее, отказались от веры в свободный рынок и от обязанностей сверхдержавы, даже программу пилотируемых космических полетов свернули, черт побери. А остальные вслед за лидерами поступили так же, решив вернуться в прошлое с помощью флэшбэка. Триста сорок миллионов наркоманов-американцев, и я сам до прошлой недели, — все воплощали в жизнь, нет, переживали заново свои жалкие онанистские фантазии, потому что боялись смотреть правде в лицо.
Дэн Симмонс "Флэшбек", 2011-й год.
В 2025-2030 будет интересно к нему вернуться.
Аудиокнигу "Флэшбек" можно послушать тут https://akniga.org/simmons-den-fleshbek
В текстовом варианте можно почитать вот тут https://libking.ru/books/sf-/sf-detective/364430-den-simmons-fleshbek.html
Поделиться: