Русская сила. Василий Лукин – капитан флота российского.

Василий Лукин - капитан флота российского.

Российскому человеку, привычку имеющему к лесным просторам и ширине полей, море вполне по нраву. И всегда нужна сила, терпение, выдержка... Что касается удали, то нам ее в чужих странах не занимать, своей с избытком! 
Капитан Василий Лукин

1 мая 1789 года российский флот пополнился молодыми мичманами, выпускниками Морскогокадетского корпуса. Среди будущих покорителей океанских просторов выделялся своей скромностью, даже, пожалуй, излишней застенчивостью, один юноша. На шутки товарищей он не отвечал и сносил их с кротостью, вовсе не свойственной морской братии, к которой отныне принадлежал.

И это казалось тем более удивительным, что даже при беглом взгляде на юношу становилось ясно: силач он необыкновенный, способный за себя постоять.

Хотя роста он был лишь чуть выше среднего, но поразительный размах плеч, громадный объем грудной клетки, могучий торс и богатырские руки, которые не мог скрыть форменный китель, выдавали в ирм, человека необыкновенной силы.

Да и остальные мичманы выглядели бравыми ребятами, ладно скроенными, крепко сшитыми. Можно было радоваться за российский флот: пополнение пришло хорошее. Время показало: никто из выпускников не посрамил его бело-голубого флага, многие отдали жизни за честь родины.

С 1771 года корпус размещался в Кронштадте. Именно здесь были воспитаны адмиралы Ф. Ф. Беллинсгаузен и Лука Богданович, крупный историк Василий Берх.

Нашего юношу звали Василий Лукин. 

О силе Лукина, о боевых подвигах и приключениях на суше и на море еще несколько десятилетий после его ранней гибели будут говорить с восхищением. И не только у нас, но и в чужих странах, куда ходил этот моряк, получивший чин капитана и командовавший боевым кораблем «Рафаил».

Можно лишь сожалеть, что об этом удивительном человеке остались для потомства сюжеты в основном курьезного порядка. Рассказы о его приключениях выдержаны в духе тех непритязательных времен, но они дают возможность составить правильное мнение о действительно «чудовищной силе» этого богатыря.

Некоторые из тех, кто писал о Лукине, утверждают мысль, которая кажется невероятной: сам Василий долгое время не подозревал, какой большой силой он обладает.

Как бы то ни было, но его эпопея началась действительно с курьезного случая, который, впрочем, для другого человека, менее могучего, мог закончиться плачевно.

Однажды Лукин дежурил в Зимнем дворце. Еще с вечера крепчала пурга, туго ударяя пригоршнями снега в большие окна. Жутко выл северный ветер. Когда Василия сменили на вахте, была глубокая ночь.

—  Остался бы со мной, чаю выпили, в шахматы сыграли,— предложил Василию товарищ по службе.— На дворе непогода начинается, да и пошаливают разбойнички...

—  Бог не без милости, моряк не без счастья,— отшутился Лукин.— Как-нибудь с курса не собьюсь, дойду до своей гавани.

Лукин легко сбежал по широченной мраморной лестнице. Швейцар услужливо подал ему новую енотовую шубу. Мичман просунул в рукав лишь левую руку, а правую оставил на свободе, шубу накинув на плечо.

—  А что-с, полностью надеть не желаете?— вежливо осведомился швейцар.— На дворе метет вовсю, буря-с.

Лукин улыбнулся:

—  В два рукава шуба моя не лезет. Пока портной ее шил, пока зима подошла — я из нее и вырос...

Едва молодой мичман вышел из подъезда, как ураганный ветер едва не сбил его с ног. Кругом был сущий ад. Белая стремительная пелена забивала глаза, норовила сорвать и унести в жуткую темень шапку. Утопая в сугробах, Лукин побрел по Адмиралтейской площади в сторону Сената. Масляные фонари отчаянно болтались на столбах, почти ничего не освещая.

Лукин вспомнил совет товарища, пожалел, что не послушался, и стал раздумывать: «Может, и впрямь вернуться в Зимний, переждать непогоду?»

Вдруг ему почудилось, что две темных тени крадутся за ним. И тут же сзади на него набросились какие-то люди. Возле уха коротко свистнул кистень. Придись удар в висок, лежать бы мичману на Волковом кладбище. Но, к счастью, удар пришелся в плечо. Один из нападавших схватил его за левый рукав, стягивая  шубу.  Другой ловко  помогал товарищу  со  спины.

Природную тихость мичмана как рукой сняло. С размаху он хрястнул кулаком того, кто был слева. Грабитель снопом рухнул в сугроб. Другой, даже не пытаясь выручить сотоварища, бросился наутек.

Лукин вытряхнул снег с шубы, вновь натянул ее на левую руку. Он наклонился к грабителю, утопавшему в сугробе, пытаясь поднять его. Незадачливый разбойник не подавал признаков жизни.

С трудом переступая ногами, погружаясь выше щиколоток в снег, Лукин поспешил в адмиралтейскую гауптвахту. Караульный офицер, освещенный неверным желтым светом свечи, что-то писал.

—Позвольте доложить! Я, кажется, лишил жизни человека...— голос мичмана дрожал.

...Когда в сенях гауптвахты положили на пол разбойника, то все узнали в нем адмиралтейского плотника бестолкового парня, лодыря и пьяницу. Нижняя челюсть его была разворочена страшным ударом, словно по ней прошлась с размаху «баба», которой сваи заколачивают. На ладонь покойного была намотана прочная бечевка, на которой болтался массивный свинцовый набалдашник кистеня.

Мичман часто мигал глазами:

—Господи, разве я хотел?.. Лучше бы шубу ему отдал. Все равно мала!

Про второго нападавшего дежурному он ничего не доложил. Лишь позже в кругу товарищей рассказал всю историю, добавив с грустью:

— Кто их, дураков, знает:  может, есть им было нечего?

* * *

Историк писал про Василия Лукина: «Сила его была поразительная, но трудно было заставить его применить ее. Только в веселый час, и то лишь в кругу знакомых, он иногда показывал подвиги своей силы. Например, он легко ломал подковы, мог полчаса держать в распростертых руках пудовые ядра, одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену.

При такой необычной силе он был еще очень ловок и проворен. Беда тому, с кем он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги в этом роде прославили его в Англии. Там с большим старанием искали с ним знакомства. Впрочем, и в России редко кто не знал Лукина».

В Англии по делам морской службы Василий Лукин пробыл два года и действительно дал немало поводов местным журналистам говорить о «нечеловеческой силе лихого русского капитана»  (он уже командовал кораблем).

Однажды он отправился с двумя десятками матросов на берег. Следовало принять такелаж. Теперь невозможно установить истину, но, как сообщали газеты того времени, между матросами Лукина и командами двух английских судов «произошел инцидент». Англичане, пользуясь своим знанием приемов бокса, который в те времена так и назывался —«английским», и еще более полагаясь на значительное численное преимущество, придрались к русским, затеяли потасовку.

На берегу собралась громадная толпа. Никто не сомневался, что дети берегов Альбиона проучат этих «сибирских увальней».

Лукин пытался было примирить стороны. Но куда там!.. Англичане уже встали в боксерскую стойку: боком к соперникам, угрожающе выдвинули вперед левую руку, а правой стали наносить  хорошо натренированные удары.

Василий страдал неимоверно. Он видел, как англичане выводят из строя одного за другим его матросов. Ради истины заметим, что «хозяева ринга» вели себя вполне по-джентльменски: по двое на одного не нападали, ниже пояса не били.

Возле Лукина громадный, поросший рыжим волосом, буйно торчавшим из-под тельняшки, английский шкипер свалил на причал матросика, лишь недавно начавшего службу, уроженца Калужской губернии.

Матросик, получив удар кулаком в нос, рухнул на причал, обливаясь кровью.

Англичанин под восторженные крики толпы, ухмыляясь, спокойно дожидался, пока шатавшийся матросик не поднимется на ноги. Тогда он еще одним ударом уложил его на причал.

Скрипнул зубами Лукин, не выдержало его сердце. Еще дома, после печального происшествия на Адмиралтейской площади, он дал себе зарок: в мирное время силу свою на людях не проявлять.

— Да зарок дал для дома!— простонал Лукин.— А тут ведь чужбина, да и началось что-то вроде боевых действий. Ведь он матросика убьет...

Шагнул Василий вперед. Рыжий шкипер сжал волосатые кулаки, встал в позицию, угрожая левым кулаком русскому парню. Если бы Лукин владел терминологией, то он знал бы, что нанес удар, который у зарубежных атлетов называется «свинг». Но Лукин без всяких знаний махнул правой ручищей, и шкипер замертво рухнул на причал, широко раскинув руки и глядя мутным взором на легкие облака в небе.

Теперь Василия уже нельзя было остановить.

Ударами слева и справа он укладывал чуть ли не в штабеля противников. Когда кто-то схватил сзади его за шею, пытаясь повалить навзничь, Лукин, резко повернув туловище, так швырнул нападавшего, что тот, описав по воздуху дугу, рухнул с причала в воду.

Несколько десятков английских моряков, боясь попасть под пудовые кулаки русского «боксера», под улюлюканье собственных зрителей ретировались с места поединка.

Особенно англичан поразило следующее обстоятельство. Откачав не без помощи «забортной» воды шкипера, пострадавшего от его руки, Лукин подарил ему золотой червонец.

—Русский маринер настоящий джентльмен!- таковое было заключение англичан.

...Гордые англичане не пожелали терпеть позор, вызвали Лукина на поединок. С этой целью они подобрали какого-то «монстра», обладавшего чудовищной силой, ростом с корабельную мачту, обученного всем приемам бокса.

Когда парламентарии явились на корабль к Лукину, тот отверг это предложение, даже не пожелав взглянуть на заморское чудо.

— Господа!— обратился на чистом английском языке Василий к англичанам.— Ваше предложение не могу считать серьезным.

— Русский джентльмен, видимо, не намерен биться с английским джентльменом?— не без злорадства спросили парламентарии.- Тогда пусть он об этом заявит письменно.

—Согласен! -  и Василий, начертав несколько слов на бумаге, протянул ее парламентариям.

Те прочитали и от удивления округлили глаза: «Буду биться лишь с четырьмя джентльменами по порядку с каждым».

Вскоре четыре боксера, самых сильных, побеждавших во всех схватках, играющих грудой стальных мышц, улыбающихся дамам и господам, пришедшим торжествовать победу земляков, вышли сражаться против «русского медведя».

Будучи нацией просвещенной, они великодушно позволили Лукину самому определить очередность поединков. Впрочем, организаторы ристалища были уверены, что уже первый английский боец повергнет русского моряка в прах и остальным биться уже не придется.

Лукин придерживался иного взгляда. Более того, он притащил с собою две двухпудовых гири. Прежде чем приступить к поединкам, он стал с ними упражняться, спустя столетие это получит название «разминки». Но в то время это было диковинкой, которую даже в Англии не знали.

Василий выжимал двухпудовки, жонглировал ими. Вначале англичане улюлюкали и свистели, потом это стало казаться забавным, затем интересным.

—  Русский джентльмен не утомится?— не без ехидства поинтересовался у Лукина долговязый господин в шелковых гетрах, бывший главным распорядителем поединка.

Лукин ничего не ответил. Он приступил к заключительному упражнению. Подбросив гирю вверх, он, чуть присев, мягко принял ее на спину. Затем еще несколько раз повторил этот фокус.

—  Это трюк!— в восхищении произнес англичанин в гетрах, а публика одобрительно загудела:

—  This is wonderfull!

После этого Лукин стал по порядку, одного за другим, приглашать в специально отведенный круг, поросший мелкой густой травой, своих противников.

Все четыре поединка проходили по единому сценарию и были весьма быстротечны. Лукин, определяя очередность выхода англичан, первым назвал того самого «монстра», которого ему предлагали несколькими днями раньше. Он действительно превосходил всех единоборствующих своими кондициями. Василий был ниже его едва ли не на голову, но шире в плечах, да и руки у Василия были развиты лучше, мышцы выделялись рельефнее.

—  Бокс!— распорядитель в гетрах взмахнул голубым шейным платком.

Англичанин, согнув руки в локтях, набычившись, агрессивно пошел на Лукина. Тот спокойно оставался на своем месте, внимательно, однако, следя за «монстром».

Поза Лукина, видимо, несколько озадачила англичанина. Но  все  же,  подойдя  на  необходимую дистанцию,  «монстр» коротко выдохнул:

— Хык!— и, словно молотом, шарахнул правой рукой, сжатой в кулак.

Зрители замерли, уверенные, что такой силы удар размозжит голову русскому моряку. Но тот неуловимым движением наклонился вперед, и англичанин, промахнувшись, потерял равновесие, сам прилетел в действительно медвежьи объятия Лукина. Русский моряк с такой силой стиснул «монстра», что тот разом обмяк. Ловко перекинув себе на шею громадное тело англичанина, Лукин швырнул его под ноги ахнувшим зрителям.

С остальными соперниками Василий поступил еще проще. Он, казалось, без особых усилий ловил их на прием, который много десятилетий спустя получил название «вертушка».

Каждый следующий соперник знал, что его ждет, но избежать «вертушки» был не в состоянии. Всех их без особых хлопот Лукин поверг на землю. Впрочем, если понадобилось бы, Василий, думается, мог победить противников и другими способами: хлопнуть их на газон так, что они не поднялись бы. Или, подняв над головой, швырнуть англичанина далеко в сторону.

Кстати, так он и поступил однажды... Вот как описал эту сцену, случившуюся тоже в Англии, один из свидетелей: «Из толпы англичан, окружавшей Лукина, выскочил человек огромного роста, плечистый, с сжатыми кулаками, готовый дать хороший бокс. Но Лукин моментально предупредил боксера: схватил его поперек туловища и швырнул в окно, только мелькнули ноги... К счастью, было не очень высоко. Англичане, озадаченные таким подвигом, невольно ретировались».

На закате солнца, прежде чем разойтись по кубрикам, моряки собрались на верхней палубе судна. Они еще раз остро переживали перипетии схваток, восторгались силой своего командира, которого и прежде боготворили, а теперь готовы были на руках носить.

Лукин сидел на пустом анкерке  и добродушно посмеивался над этими разговорами.

Баталер  Семенов предложил кому-то из матросов на пари взбираться по штормтрапу без помощи ног, только силой рук. Баталер сделал это ловчее и выиграл пачку дорогого английского табаку. Потом в азарт вошли другие моряки.

Баталер, сухой, жилистый моряк, лет десять ходивший по морям и океанам, осмелился, предложил пари Лукину: На три пачки табаку!

Лукин под восторженный гул моряков, подняв ноги углом, быстро перебирая руками, без особых усилий поднялся вверх аршин на семь и, держа ноги таким же манером, опустился на палубу. Он пари выиграл.

Получив приз, Лукин швырнул табак за борт, наставительно сказав:

— Вот это зелье забивает вам легкие.  Случись алярм , сразу почувствуете вред от курения.

Моряки не согласились:

—  Да мы, чай, ведь не девицы красные! Все моряки курят.

—  Вот и не все. Я не курю!— улыбнулся Лукин. И возразить на это было нечем.— Табак для человека все равно, что торедо  для судна.

Не будем утверждать, что моряки с корабля, где капитаном был Лукин, все поголовно бросили курить. Но известно, что именно на «Рафаиле» команда отличалась исключительной ловкостью и хорошей боевой подготовкой. Всем хотелось быть похожим на своего капитана.

Когда «Рафаил» бросил якоря у родного берега, императрица Мария Федоровна, наслышавшаяся о необыкновенных способностях капитана Лукина, пригласила его к себе во дворец в Павловске.

Коляской, стремительно несшейся между сосен по наезженной дороге, правил кучер Илья. Он был крестьянином деревеньки, которой владел Лукин. И подобно своему хозяину, обладал громадной силой и добрым сердцем.

За обедом во дворце Лукин, верный себе, говорил мало, больше слушал.

— Наш посол в Лондоне сообщал о ваших подвигах силы,— сказала Мария Федоровна, урожденная принцесса Виртембергская, в девичестве носившая имя Софии Доротеи Августы и родившая мальчика, которому было суждено стать императором Николаем I. — Почему вы нам не покажете какое-нибудь чудо?

Лукин не любил бесцеремонность. Просьба императрицы была больше похожа на приказ. И русский капитан решил показать «чудо».

Он поднялся из-за стола, огляделся. И вдруг его осенило. Он понял, что сейчас проучит принцессу Виртембергскую.

На столе стоял роскошный серебряный сервиз — приданое Марии Федоровны, предмет ее особой гордости: он был хорош своей полнотою.

«Лукин взял две массивные серебряные тарелки,- свидетельствует историк,- свернул их в дудочку и поднес государыне. Свернуты они были с такой силой, что невозможно стало определить, что это было первоначально. Лицо императрицы вытянулось...»

Императрица была скуповатой.

*  * *

Началась война России с Турцией, «Рафаил» вместе с синя-винской эскадрой направлялся к месту боевых действий. На борт корабля поднялся Александр I, с симпатией относившийся к Лукину.

Царь заметил, что капитан несколько подавлен.

—  Отчего не весел, Лукин?— спросил Александр.

—  Чует сердце, что на берег мне не вернуться! Ваше величество, прошу вас, в случае чего побеспокойтесь о моей семье, А кучера Илью возьмите к себе. Не пожалеете...

—  Что ж!— ответил Александр.— Все мы ходим под Богом и в своей судьбе не вольны. Просьбы твои выполню. Оставь, мне, Лукин, что-нибудь о себе на память.

Капитан «Рафаила» достал из кармана серебряный рубль и слепил из него, словно он был восковым, чашечку.

—  Возьмите, ваше императорское величество!

*  * *

В Афонском сражении в Лукина угодило вражеское ядро. Обливаясь кровью, он пытался продолжать командовать «Рафаилом». Но вскоре силы покинули его. Капитан лежал на палубе в неестественной позе, подвернув руку под громадное, теперь уже беспомощное тело. Глаза его, устремленные куда-то в беспредельность, стекленели, но губы продолжали что-то шептать.

Баталер Семенов склонился к капитану. Он услыхал лишь два слова: «За Россию...»