Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти (к вопросу о позиции белой эмиграции во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.)

За последние десятилетия среди российской общественности, в публицистике и, в опреде­лённой степени, в исторических исследовани­ях сложилось мнение, что подавляющее боль­шинство белых эмигрантов после нападения фашистской Германии на Советский Союз ока­зались в стане Гитлера. Когда говорят о про­тивниках такого выбора, то указывают лишь на отдельных «инакомыслящих» (А. Деникина, И. Бунина, С. Рахманинова и др.) да на не­которых участников движения Сопротивления во Франции.

Данный подход сформировался благодаря многолетнему влиянию советской пропаганды, как правило, избегавшей серьёзного анализа такого явле­ния, как эмиграция. После 1991 г. в пылу развенчания коммунистиче­ского прошлого нашей страны, возвращения незаслуженно забытых имён и событий большое внимание стало уделяться тем эмигрантам и органи­зациям, которые последовательно вели активную борьбу со «сталинским режимом». А ведь именно из этой среды вышли те, кто в той или иной степени сотрудничал с фашистами в войне против СССР.

Вместе с тем ряд исследований российских и зарубежных авторов, анализ архивных документов и воспоминаний позволяют с уверенностью опровергнуть тезис о том, что русская белая эмиграция чуть ли не вся поддержала Гитлера.

Вопрос о выборе между СССР и Германией начал обсуждаться в эмигрантской среде с серединных 30-х гг., после прихода Гитлера к вла­сти, когда стало крепнуть ощущение надвигающейся войны. Характерна в этом смысле дискуссия, возникшая в 1936 г. на страницах русской за­рубежной прессы между военным историком А. Кернсновским и генерал-майором М. Скородумовым. Говоря о проблеме участия белых офицеров в вооружённых конфликтах в различных странах, Кернсновский воскли­цал: «Когда, наконец, мы поймём, что иностранные националисты - будь то испанские белогвардейцы, французские «огненные кресты», немецкие наци и итальянские фашисты - такие же враги для нас, русских эмиг­рантов, и нашей Родины, как и преследуемые ими коммунисты?» 

На это генерал отвечал: «Пускай сперва подохнут все большевики, а потом при первом же случае мы поговорим и всё припомним иностранцам...»    Надежды генерала Скородумова использовать (!) Германию для освобождения России от гнёта большевизма выглядели, по меньшей мере, наивно.

Выдающийся русский философ И. А. Ильин в письме крупному русскому писателю И. С. Шмелёву 10 октября 1938 г. писал: «Я покинул страну моего прежнего пребывания [Германию. - Прим. авт.] совсем... Больше не вернусь. Там такой нажим на русских честных патриотов! Там терпят только предателей и своих агентов». 

Скородумов, находясь во власти идеи беспощадной борьбы с большевиками как врагами России, не смог или не захотел понять то, что понял И. Ильин. В результате в сентябре 1941 г. организатор только что созданного на оккупированной фашистами территории Югославии Русского охранного корпуса (РОК) генерал-майор Скородумов за «вольные речи» о возрождении националь­ной России был отстранён немцами от командования и арестован гестапо. После нескольких недель, проведённых в тюрьме, он до середины 1944 г. зарабатывал себе на пропитание сапожницким ремеслом в Белграде. Только когда поражение Германии стало неизбежным, немцы отказались от своих претензий к генералу, и тот записался рядовым в Русский охран­ный корпус, чтобы разделить судьбу тех, кого он привёл под чужие зна­мёна. Ведь в 1941 г. определённая часть военной эмиграции, прежде всего в Югославии и Болгарии, разделяла иллюзии предателя Скородумова.

Большинство эмигрантов все годы между двумя мировыми войнами жили с мыслью, что им ещё придётся с оружием в руках бороться с боль­шевиками. Понимая, что самим с советской властью им не справиться, и помня, как англичане и французы предали Белое движение в годы Гражданской войны, эмиграция строила планы в расчёте на «возрождаю­щуюся» после Версаля Германию. При этом, как вспоминал один из эмиг­рантов, «мало кто вдавался в «подробности» и пытался разобраться в сущ­ности гитлеризма и его реальных устремлениях».

Предупреждения идейного вдохновителя Русского общевоинского со­юза (РОВС) И. Ильина из-за его бегства из Германии, запрета швейцар­ских властей заниматься политической деятельностью и начала Второй мировой войны доходили эпизодически и далеко не до всех. Многие в РОВС даже не знали о том, что нацисты преследовали Ильина за «христианскую» точку зрения, отказ от участия в подготовке похода на Россию и антисемитских выступлениях, за решительный отказ поддер­жать идею независимости Украины» (из письма И. Шмелёву, 1938 г.).

Недооценка опасности немецкого фашизма в результате непонимания его глубинной сути, разочарование, утрата многолетних надежд на то, что, якобы, западные демократии помогут белым в борьбе с большевизмом, под­толкнули на первых порах к сотрудничеству с гитлеровской Германией и таких русских патриотов, как жёсткий «имперец» И. Л. Солоневич. Он почти два года сотрудничал с пропагандистским аппаратом Геббельса и лишь в июле 1941 г., насмотревшись на фашизм в действии и убедившись, что Гитлер не только не собирается освобождать Россию от коммунизма, но готовит её фактическое уничтожение, заговорил о бессмысленности прямого участия русских эмигрантов в походе немцев на Восток. В ре­зультате - одномесячная «профилактика в гестапо» и ссылка в деревню в Померании до конца войны.

В одной из своих статей 1945 г. И. Ильин восклицал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-соци­алистам... Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением... Коммунизм в России был для них только предлогом, что­бы оправдать перед другими народами и перед историей свою жажду завоевания. Германский империализм прикрывался антикоммунизмом. Боже мой! Чему тут можно сочувствовать? Как можно подобное одобрять или участвовать?»

Но часть эмиграции, хотя и меньшая, всё же сочувствовала. Ещё раз хотелось бы подчеркнуть, что нельзя забывать - это были изгнанни­ки, горячо любившие свою Родину и ненавидевшие поработителей Рос­сии - большевиков. Эта ненависть мешала разграничить интересы Оте­чества и интересы политического режима, понять, что в 1941 г. речь шла не о судьбе советской власти, а о судьбе России. Конечно, линия Стали­на в предвоенные годы, сместившая акценты в пропаганде с советского, социалистического патриотизма на общерусский, была эмиграцией заме­чена и думающей её частью осмысливалась. Ещё в декабре 1939 г. в от­чёте Дирекции полиции болгарского города Шумена указывалось, что в среде русских эмигрантов «всё более укрепляется убеждение, что СССР национализировался и его режим ощутимо двинулся вправо, перестав быть большевистским».

Нападение Германии на Советский Союз, призыв Сталина к защите Родины, а не только социализма, объявление начавшейся войны войной Отечественной способствовали тому, что, как отмечается в документах службы безопасности марионеточного профашистского режима в Сербии, «среди русских усилились настроения в пользу Советов». А в отчёте ру­ководства болгарской полиции подчёркивается, что «те из эмигрантов, кто ещё вчера были самыми большими противниками коммунизма. сегодня стали самыми заклятыми врагами Германии и в глубине души молят Бога за успех русского оружия». Вместе с тем результаты первых месяцев боев (Красная армия отступала, солдаты и офицеры десятками тысяч без серьёзного сопротивления сдавались в плен, население оккупи­рованных территорий в немалой своей части чуть ли не приветствовало немцев) мешали закрепиться вышеуказанным настроениям, давали аргу­менты тем, кто утверждал, что Германия несёт освобождение русскому народу.

Сколько же эмигрантов и их взрослых детей пошли в формируемые гитлеровцами «русские части»? Анализ разрозненных данных позволяет с определённой долей уверенности говорить, что речь идёт примерно о 30 % способных носить оружие эмигрантов в возрасте от 18 до 60 лет, проживавших в оккупированных немцами или союзных им странах.

Одним из наиболее массовых формирований был Русский охранный корпус, созданный к 12 сентября 1941 г. на территории Югославии. Успех мобилизации эмигрантов в РОК объяснялся прежде всего надеждой, по­догреваемой его организатором, предателем Скородумовым, что корпус двинется в освободительный поход и станет основой будущей русской национальной армии. Свою роль сыграло и увольнение марионеточным режимом генерала Недича всех русских эмигрантов с государственной службы. В некоторых исследованиях и в мемуарах корпусников утверж­дается, что через РОК прошло свыше 16 тыс. белых эмигрантов. Скорее всего, эта цифра завышена за счёт добровольцев из Молдавии, Буковины и советских военнопленных. По-видимому, можно говорить о 12-13 тыс. человек. До сентября 1944 г., т.е. в течение трёх лет, корпус нёс в ос­новном сторожевую службу, охраняя железные и автомобильные доро­ги, склады и т.п., освобождая немецкие войска для боёв на Восточном фронте.

Столкновения с партизанами Тито хотя и носили ожесточённый характер, но, как правило, были кратковременными и не масштабны­ми. За три года РОК потерял 282 человека убитыми и 494 ранеными. Значительно больше было дезертиров (468) и уволенных по болезни и ра­портам (1870). Сведений о массовых эпидемиях в корпусе в этот период нет. Очевидно, многие из указанных категорий корпусников переосмыс­лили происходящее и под различными предлогами или совсем без них покинули РОК. Ведь настроения, которые всё более охватывали русскую эмиграцию, не могли обойти и служивших в корпусе. О существовании таких настроений говорится в докладе директора Варненской областной полиции за февраль 1943 г.: «После Сталинграда русские во вверенной мне области всё более начинают отождествлять большевистские войска с русской армией».

К сентябрю 1944 г., т.е. к моменту выхода Советской армии к гра­ницам Югославии, число не желающих воевать на стороне немцев зна­чительно возросло. За 6 месяцев из РОК дезертировали 480 человек, уволены по болезни и рапортам 1587, пропали без вести 2002 (это при 734 убитых и 2478 раненых). Если на 12 сентября 1944 г. в корпусе состояло 11197 человек, то на 12 мая 1945 г., т.е. к моменту капитуляции страны, осталось около 4500 человек. Все эти данные опровергают утверждения, что те, кто решился на сотрудничество с немцами, были якобы совер­шенно уверены в правоте своего выбора. Это неправда, многие сомнева­лись и уходили из РОК. В большинстве своём это были офицеры цар­ской и белой армий, известные деятели эмиграции (князь Д. Мещерский, П. Павчинский, С. Чернорубашкин и др.). Многие из них вернулись домой в освобождённые Советской армией Югославию и Болгарию, полагая, что ни в чём не провинились перед Родиной, так как не участво­вали в боях с советскими войсками.

Другая заметная группа эмигрантов (из казачества) находилась в со­ставе так называемого «Казачьего стана», сформированного Красновым и Шкуро под контролем немцев. Часть из них побывала на Восточном фронте, однако в 1943 г. «Казачий стан» в полном составе был перебро­шен в Италию для несения охранной службы. Гитлер не хотел, чтобы русские части воевали на советско-германском фронте под лозунгом освобождения России от господства большевизма. У него в отношении нашей страны были совсем другие планы: речь шла не об освобождении, а об уничтожении России как самостоятельного государства. Поэтому и Русскому охранному корпусу, и «Казачьему стану» отводилась роль обык­новенных пособников немецких фашистов на оккупированных террито­риях европейских стран, несмотря на по меньшей мере наивное желание эмигрантов, находясь на немецкой стороне, быть полезными Родине.

«Многие наивные русские эмигранты, - писал И. Ильин, - ждали от Гитлера быстрого разгрома коммунистов и освобождения России. Они рассуждали так: враг моего врага - мой естественный единомышленник и союзник. На самом же деле враг моего врага может быть моим беспощад­ным врагом. Поэтому трезвые русские патриоты не должны были делать себе иллюзий».

Иллюзии эмигрантов, ставших на путь сотрудничества с Гитлером, во многом объяснимы. В большинстве случаев это были офицеры-служ­бисты, выпускники кадетских корпусов, станичники. Для них слово отцов-командиров значило очень много. А те - генералы Краснов, Шкуро, Абрамов, Вдовенко и другие - за долгие годы эмиграции «заигрались» в политику, запутались в связях с иностранными спецслужбами, в сво­их собственных амбициях и подтолкнули часть эмиграции к ошибочному шагу.

Основная часть эмигрантов, способных носить оружие, заняла пози­цию неучастия в войне (примерно 60 %). Как подчёркивал И. Ильин, «есть общее правило международной политики: когда два врага моей ро­дины начинают борьбу друг с другом, то мне следует расценивать эту борьбу не с точки зрения международного права или справедливости, или сентиментальных настроений, но с точки зрения интереса моей родины и экономии её сил. В таких случаях показуется нейтралитет».

Безусловно, такая позиция означала отказ от поддержки воюющих сто­рон какими-либо действиями, но симпатии выражались по нарастающей только в отношении одной из них - Советского Союза. Как отмечалось в отчёте Дирекции полиции Болгарии за август 1943 г., это объяснялось во многом тем, что «эмигранты помнили о своём русском происхожде­нии, русские радуются победам Красной армии даже тогда, когда боятся большевизма».

Не записываться в Русский охранный корпус, не участвовать в пря­мых действиях, направленных против Советского Союза, призывал и видный деятель Русской православной зарубежной церкви, глава рус­ских церковных приходов в Болгарии, человек подвижнической жиз­ни архиепископ Серафим (Соболев). Многих прихожан удержал он от шагов, уводивших на путь коллаборационизма, пособничества вра­гам России. Эмигранты, не согласившиеся сотрудничать с немцами, в той или иной степени были, конечно, противниками советской вла­сти, но в то же время и истинными патриотами своей Родины. Они проявили интерес к генералу Власову, к его «воззванию» от 6 февраля 1943 г. записываться в Русскую освободительную армию (РОА), что­бы свергнуть диктатуру Сталина. Однако активная работа немцев и их пособников в этом направлении результатов практически не дала -в Сербии, по оценке марионеточных властей, «отклик был очень слабый», в Болгарии призыву Власова «поддались лишь единицы». Болгарская Дирекция полиции сделала вывод, что эмигранты «не смогли понять сущ­ности власовского движения». 

Небольшая часть эмиграции (1-1,5 %) с началом Великой Отече­ственной войны включилась в движение Сопротивления на стороне ком­мунистов. Это были прежде всего дети белых эмигрантов, выросшие в Югославии, Болгарии, Франции и других странах, попавшие под влия­ние левых идей. Но были среди них и идейные противники коммуни­стической идеи, вступавшие в коммунистические партизанские отряды в Югославии, Франции, подпольные организации в Болгарии, исходя из сугубо патриотических и антифашистских убеждений. К тому же комму­нисты в оккупированной гитлеровцами Европе были наиболее боевой и массовой частью движения Сопротивления. Не менее 100 человек из чис­ла белых эмигрантов работали в странах Восточной Европы на советскую разведку (минимум столько же на разведки стран антигитлеровской коа­лиции), около 500 сражались в партизанских отрядах и подпольных груп­пах в Югославии, Франции, Болгарии, Чехословакии, Бельгии, Италии. Отпрыск знаменитого аристократического рода, известный в последую­щем учёный-филолог Илья Голенищев-Кутузов воевал в партизанском отряде И. Тито, прошёл через гестапо и концентрационный лагерь.

В исторических исследованиях совсем незначительное внимание уделяется тем, кто принимал участие в борьбе с фашизмом в армиях Франции, Великобритании, США или в Сопротивлении некоммунисти­ческого толка. А это заметная группа эмигрантов и их взрослых детей - до 10 % лиц призывного возраста. Только во французской армии сра­жались около 3000 человек. В боях в Северной Африке и Нормандии погибли свыше 250 эмигрантов. Есаул Войска Донского, замечательный поэт русского зарубежья Николай Туроверов, четырежды раненный на фронтах Гражданской войны, в годы Второй мировой был капитаном французской армии. Он героически сражался в Северной Африке, был тяжело ранен, награждён боевым французским орденом. Активным уча­стником голлистского движения Сопротивления в Париже стал командир 9-й Донской бригады генерал-майор Фёдор Марков, потерявший во вре­мя исхода Белой армии из России жену и четырёхлетнего сына. Таких примеров немало.

В целом русская эмиграция в годы Великой Отечественной войны сделала нравственный выбор. Нельзя было ожидать, что вся она, как один, вольётся в ряды коммунистического Сопротивления и с оружием в руках встанет на защиту Советского Союза. Слишком много крови и несчастий принесла им советская власть, слишком тяжелы были воспо­минания о гражданской войне, потере родных и близких, отчего дома, жизнь в изгнании. Но эмиграция в большинстве своём сумела увидеть в агрессии Гитлера против СССР не борьбу фашизма с ненавистным ей коммунистическим режимом, а войну на уничтожение горячо любимой Родины. Как писал И. Ильин: «Гитлер пытался бороться и с коммуни­стами, и с русским народом». Большинство это поняли и не пошли за фашистской Германией. Лишь меньшая часть эмиграции приняла её, го­воря словами Ильина, за «друга и культурного освободителя» и «жестоко за это поплатилась. Это была русская трагедия, выросшая из революции и политической слепоты». 

Решетников Леонид Петрович – директор Российского института стратегических исследовани, кандидат исторических наук.

---

http://www.perspektivy.info/print.php?ID=88828