Признак дурачины
Великий русский фантаст Иван Ефремов в своей «Туманности Андромеды» отмечал, что в будущем, когда люди станут полубогами, а совершенство достигнет наивысшей — коммунистической — точки, пропадёт... остроумие. Он так и пишет: «...исчезло искусное жонглирование словами, так называемое остроумие...». Мысль сделается ясной, светлой, простой и — просторной. Вместо хохота - радость. Шутка, ёрничанье, стёб — оно уйдёт и забудется, подобно любым отжившим явлениям. Так рассуждал писатель, глядя на своих беспрестанно подтрунивающих и хохочущих современников, которые возвели смех в некий абсолют, объявив его символом эпохи. Оттепель невозможна без КВН-а и рубрики «Физики шутят». Пётр Вайль и Александр Генис, исследуя этику и психологию 1960-х, констатируют: «Физики не просто шутили, они обязаны были шутить, чтобы оставаться физиками. Восторг вызывало не качество юмора, а сам факт его существования». Жаль, что Вайль и Генис тогда ещё не знали, какого качества бывает «плохой юмор», а потому имели некоторое право на снобизм. Впрочем, и Ефремов — ошибся. Остроумие испарилось гораздо раньше, чем хомо-сапиенс покорил пространство, время и собственную дурь. Всё произошло куда как более скучно — именно дурь одолела хомо-сапиенса. И «жонглирование словами» - куда-то делось. Наверное, затерялось в той параллельной реальности, где шестидесятники не спились и не скуксились под унылые аккорды пост-оттепельного Застоя, а действительно построили коммунизм к 2000 году. Там остроумие могло остаться, забронзоветь и в конечном итоге — да, исчезнуть за ненадобностью. В нашем же «дивном, новом мире» (привет, Олдос Хаксли!) сатира и юмор просто самоликвидировались. Не потому, что солнечная радость заменила смех — он-то, как раз, остался в его зоологической ипостаси, превратившись в ржание, рык, всхлипы и вскрики. «Ой, ржачка!», - орёт дебелая бабища, пересказывая репризы клоунов и «профессиональных дураков» с ТВ. Она — ржёт. Как животное системы лошадь. Надо ж быть естественными, природными людьми, не замороченными политесом. Они ржут, покатываются и ревут с красными лицами, а немолодой «сатирик» выдаёт скабрезную пакость. Нежданчик. Всё, что в области гениталий и — пониже спины — весело по определению. Содержимое ночной вазы — тем более. Особенно, когда летит в чью-то голову. Пословица гласит, что смех без причины — признак дурачины. А смех над шуточками «Камеди Клаба» и «Нашей Раши» - признак чего?
Игра слов отмерла, как всё бесполезное - граждане en masse не понимают тонкого юмора – недоуменно хлопают глазёнками и пожимают плечами: «Чего сказать-то хотели?» Когда на реплику-цитату «пропал калабуховский дом!» мне ответили: «а где это?», я поняла, что пропали мы все. Пару лет назад мне довелось ознакомиться с комментариями наших современников — они касались выложенных в Интернет программ «Вокруг смеха». Вот молодой парень лет двадцати пяти: «Это что – типа юмор?!». Но ему-то — простительно, мальчик вырос под звуки «Камеди-Клаба» и попсовые завывания по всем каналам. Зрелая дама не отстаёт: «В Совке нормально шутить запрещалось – какую-то ерунду гнали под видом ‘комического’». Вроде бы должна соображать — всё-таки не ЕГЭ сдавала и, вероятно, кое-какие книжки успела пролистать. А вот и поколение «эффективных менеджеров» подтянулось — те, которым за тридцать: «Даааа, юмор-то грустный, минорный и вообще не смешной. Ещё бы - с голодухи не пошутишь особо» и так далее. Было много слов о том, что в СССР любую шутку представляли орудием пропаганды, а про секс шутить вовсе не полагалось. А какой же это юмор, если не про секс?! Вернёмся к «Вокруг смеха». Эту популярную телепередачу в 1970-1980-х годах преспокойно смотрели и академики, и работяги, и школьники любого возраста. Репризы и монологи не казались ни сложными, ни странными. Даже заковыристый Михаил Жванецкий со своими «одесскими интонациями». Просто он (юмор) был рассчитан на определённый уровень знаний. А что сейчас по ящику и в интернетах? Тупо-ублюдочный набор сальностей «про секс» или же – вечные шутки с летящим в рожу тортом. Нет — конечно же, горшком.
Остроумие — это всегда следствие высокого интеллекта, причём не отдельного человека, а всего социума, иначе кто будет понимать-считывать остроты? Если в обществе культивируется начитанность, книжность, умение ввернуть цитату и обыграть её — стало быть пришёл час для умного юмора и столь же бойкой сатиры. Вот названия проходных фельетонов 1950-х годов: «А Васька слушает, да ест» (о бюрократе — его критикуют, но он продолжает гнуть свою линию), «Ну как не порадеть родному человечку?» (о ректоре вуза — вот гад, пристраивает своих племянников), «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан» (о недостатках в легкой промышленности). Замечу, что это не столичная пресса, а — провинциальная. Авторы текстов достоверно знали: их читатель не станет удивляться, что бюрократа зовут не Васька, а Игнат Порфирьевич, а красный сарафан ни разу не мелькает в качестве объекта критики. Даже самый распоследний двоечник знал цитаты из поэм, романов и народных песен. Что уж говорить об отличниках и прочих физико-лириках, которые выстреливали цитатами из всех знаковых книг. Всё те Вайль и Генис писали: «Воскрешенные (в эпоху Оттепели — Г.И.) романы "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" не воспринимались как цельное повествование с сюжетом и композицией, а с легкостью разменивались на десятки и сотни афоризмов…; они растаскивались на цитаты-блоки, цитаты-плиты, цитаты-кирпичики… Поднаторевший в Ильфе и Петрове человек мог практически на любую тему объясниться с помощью цитат из этих книг». Я помню и 1970-1980-е, когда у образованной публики было принято говорить цитатами из книг Михаила Булгакова, и это считалось неким культурным кодом. Однако же интеллектуальный багаж и заученные реплики — это всего лишь полдела. Надо уметь ими распорядиться. Толку-то, если человек может вызубрить словечки, но не в состоянии лепить из них что-то новое и главное — остроумное? Цитатки надо вворачивать по делу и — быстро, как бы спонтанно, хотя за этой спонтанностью всегда стоит привычка загружать мозг. Современное образование, да и наша реальность мало способствуют развитию синтетического мышления, на базе которого и рождаются шутки. Синтез проявляется в создании чего-то оригинального, в комбинировании противоположных идей, взглядов, смыслов. Любой каламбур — это синтез. Всякая закрученная и — тонкая, смешная фраза — синтез. Что есть смешное? Сочетание не сочетаемого в фантазийной пропорции, которую можно создать исключительно от большого ума. Нарочно. И при этом — спонтанно. Пародия — снова синтез. Сложение всех типических приёмов автора, микширование, создание узнаваемого клише, но — в изменённой форме. Советское образование было заточено под анализ и - синтез, ибо общество нуждалось в изобретателях, учёных, научных теоретиках или — тех, кто может вдумчиво прочесть и применить на практике. Настраивая себя с самого детства «на синтез», человек автоматически генерировал остроумные фразы. Во всяком случае, понимал их, если не умел сам.
В одной статье, посвящённой английскому юмору, утверждалось, что существует две его разновидности. Первый - собственно для «лордов» и примкнувшей к ним интеллектуальной элиты, второй — для простонародья, которое априори ничего не соображает. Два сорта British humour для двух сортов бритиш-сапиенсов. Одним — дивные абсурды, парадоксы, игры сознания, изысканные конструкции. Другим — постельно-сортирное убожество и примитивные гэги. Альбион, славящийся своим демократическим имиджем, является ещё и родиной социального расизма (да не только социального), а посему при всех явленных свободах и равенствах, там весьма резко поставлены границы, разделяющие чистых и нечистых. Эти границы, безусловно, прозрачны — нынешний лорд часто носит те же кроссовки, что и сантехник. Но! Они сызмальства приучаются читать и смотреть разное. Думать по-разному. Смеяться над разным. Статья во многом тенденциозна, однако, в ней имеется доля истины — английская элита до сих пор формируется по особым канонам. И юмор у них там — свой у каждой страты. Кстати, в Советском Союзе прививался вкус именно... «господскому» варианту — например, к Оскару Уайльду, который шутил и витийствовал «для своих». Но в СССР его почему-то переводили, экранизировали и представляли в театрах. Для пролетариев. Потому что знали — пролетарий в силах понять. А сейчас, в основном, транслируется что Оскар Уайльд был гомосексуалистом и это — ужасно смешно/интересно/прикольно. Общество само выбрало путь деградации и отказалось развития — так проще и ...вкуснее. Веселее. Ржание над голой задницей — легче и доступнее. Тем паче, нам разве учёные нужны? Нет! Квалифицированные потребители! Для шопингующих плебеев и куплеты об экскрементах сгодятся.
Когда мы критикуем придурковатых юмористов, мы вечно как-то забываем о себе-любимых. О нас в целом. До чего мы сами-то докатились? Не конкретно вы, а - мы. Все. Евгений Петросян, которого принято клеймить, как образец низкопробного смехачества, не сам придумывает репризы — он всего лишь артист, проводник идей. Его искусство (или — анти-искусство, если угодно) пользуется колоссальным спросом у «обычного человека», у тётенек и дяденек. У наших соплеменников. Они могли бы выбрать что потоньше, но предпочли ржание над сальностями и глупостями. Не поленитесь найти в Интернете старые записи Петросяна — почувствуйте разницу. Его шутки деградировали вместе с примитивизацией всего социума. В наши дни юмор делался, что называется, «нишевым». У каждой ниши — своё смешное. Физики по-прежнему шутят, но уже в своём кругу. С теми, кто ещё помнит, как и почему пропал «калабуховский дом». Остальным же - «признак дурачины».