Дореволюционное вегетарианство
Сыроедческие званые ужины Ильи Репина, противостояние «безубойников» и «гигиенистов» и «перфомансы» Маяковского в вегетарианских столовых: сто лет назад полемика вокруг отказа от мяса была гораздо более бурной, чем в наши дни.
«Безубойники» против «гигиенистов»
Первое вегетарианское общество под шуточным названием «Ни рыба, ни мясо» появилось в России еще в 1860-х годах, но по-настоящему идеи вегетарианства стали набирать силу с подачи Льва Толстого. Писатель, в 1880-х сам отказавшийся от мяса, в 1891 году публикует мощный очерк «Первая ступень». В нем он объявляет вегетарианство первым шагом к духовному возрождению, доказывает, что «добродетель несовместима с бифстексом», а для пущей убедительности в красках описывает свои посещения скотобоен.
Именно проповеди Толстого во многом определили главное отличие российских вегетарианцев от их западных «коллег». В то время как европейские сторонники вегетарианства апеллировали в первую очередь к рациональным доводам, считая мясную пищу вредной для организма, в России вегетарианцами становились прежде всего по морально-этическим причинам. К разговорам о пользе относились даже с некоторым презрением, пренебрежительно называя «гигиенистов» «желудочными вегетарианцами». «Среди вегетарианцев всего мира только русские принцип „не убий“ поставили главным условием», — с гордостью пишет в «Вегетарианском вестнике» В. П. Войцеховский. «Вообще в русском народе есть еще много идеализма, — подтверждает немецкий журнал Vegetarische Warte. — Здесь смотрят на вегетарианство большею частью с идеальной стороны; гигиеническая сторона пока что мало известна».
Неудивительно, что общество относится к вегетарианцам в лучшем случае как к странным чудакам, в худшем — как к опасным сектантам. «Вегетарианство десятых годов имело мало общего с вегетарианством современным, — напишет в 1933 году Бенедикт Лившиц. — Оно в своей основе было чем-то вроде секты, возникшей на скрещении толстовства с оккультными доктринами. Оно воинствовало, вербуя сторонников среди интеллигенции приблизительно теми же способами, к каким прибегали трезвенники, чуриковцы и члены иных братств. Слепительно-белые косынки подавальщиц и снежные скатерти на столах — дань Европе и гигиене? Конечно, конечно! А все-таки был в них какой-то неуловимый привкус сектантства, сближавший эту почти ритуальную белизну с мельтешением голубиных крыл на хлыстовских радениях».
Эликсир жизни
Одним из самых знаменитых адептов вегетарианства в России стал Илья Репин, которому «безубойное» питание далось отнюдь не легко. Муки художника лучше всего иллюстрируют его письма старшей дочери Толстого Татьяне. Так, 9 августа 1891-го он отчитывается: «Вегетарианствую я с удовольствием, работаю, а никогда еще не работал так успешно»; но уже через десять дней посылает отчаянное письмо: «Вегетарианство я должен был оставить. Природа знать не хочет наших добродетелей. После того как я писал Вам, ночью меня хватила такая нервная дрожь, что наутро решил заказать бифштекс — и как рукой сняло». «Знаете ли, как это ни грустно, я пришел к окончательному заключению, что я без мясной пищи не могу существовать, — кается он в другом письме. — Если я хочу быть здоровым, должен есть мясо; без него у меня теперь сейчас же начинается процесс умирания. Да вообще христианство живому человеку не годится».
Две гороховые сосиски, пожалуйста
Тем временем вегетарианство набирает обороты: в начале XX века в каждом более-менее крупном городе уже работает как минимум одна вегетарианская столовая. И они пользуются успехом: по статистике, четыре московские столовые в 1914 году приняли почти 643 тысячи человек, а в Петербурге (где таких столовых девять) — вдвое больше. Всего на начало 1914 года зарегистрировано 73 столовых в 37 городах.
Репин описывает одну из московских столовых с восторгом: «Порядок столовой образцовый; в передней гардеробным не велено ничего платить. И это имеет серьезный смысл, ввиду особого наплыва сюда недостаточного студенчества… Стены всех комнат увешаны фотографическими портретами Льва Толстого, разных величин и в разных поворотах и позах. А в самом конце комнат, направо — в читальной висит огромный портрет Л. Н. Толстого в натуральную величину на сером, в яблоках коне, едущего по яснополянскому лесу… Выбор кушаний вполне достаточен, но не это главное; а то, что кушанья, чтобы вы не взяли, так вкусны, свежи, питательны, что невольно срывается с языка: да ведь это — объяденье!»
У Чуковского, который вегетарианцем не был, находим более сдержанное описание: «Там приходилось подолгу простаивать и за хлебом, и за посудой, и за какими-то жестяными талонами. Главными приманками в этой вегетарианской столовой были гороховые котлеты, капуста, картошка. Обед из двух блюд стоил тридцать копеек».
Дореволюционная вегетарианская столовая. Фото: wikimedia.org
Но особенно немилосердно издевался над вегетарианцами молодой Маяковский. В одной из столовых он в свойственной ему манере устроил форменный скандал, который другой невольный участник «перфоманса» — Бенедикт Лифшиц — подробно описал в «Полутораглазом стрельце»:
«Цилиндр и полосатая кофта сами по себе врывались вопиющим диссонансом в сверхдиетическое благолепие этих стен, откуда даже робкие помыслы о горчице были изгнаны как нечто греховное. Когда же, вымотав из меня все жилы, Маяковский встал наконец из-за стола и, обратясь лицом к огромному портрету Толстого, распростершего над жующей паствой свою миродержавную бороду, прочел во весь голос — не прочел, а рявкнул, как бы отрыгаясь от вегетарианской снеди, незадолго перед тем написанное восьмистишие, мы оказались во взбудораженном осином гнезде.
В ушах обрывки теплого бала,
а с севера — снега седей —
туман, с кровожадным лицом каннибала,
жевал невкусных людей.
Часы нависали, как грубая брань,
за пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой.
Разъяренные пожиратели трав, забыв о заповеди непротивления злу, вскочили со своих мест и, угрожающе размахивая кулаками, обступали нас все более и более тесным кольцом. Не дожидаясь естественного финала, Маяковский направился к выходу. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу: еще одна минута накипания страстей, и нам пришлось бы круто».
Мир, труд, мясо
Если первое время общество относилось к вегетарианцам снисходительно, хотя и иронично, то с началом войны их идеи стали восприниматься в штыки. В условиях, когда многие люди и так не могли позволить себе мясо, вегетарианские проповеди звучали форменным издевательством, а лозунг «не убий» плохо сочетался с военной пропагандой.
Победа революции не облегчила положения «безубойников». Уже в первые годы советской власти вегетарианские общества были запрещены, самые ярые активисты получили тюремные сроки, а саму идею вегетарианства признали вредной. Вегетарианские столовые, правда, еще работали в период НЭПа: Ильф и Петров вдоволь поглумились над ними в «Двенадцати стульях»:
«Через две минуты Коля понял в первый раз за три месяца супружеской жизни, что любимая женщина любит морковные, картофельные и гороховые сосиски гораздо меньше, чем он.
— Значит, ты предпочитаешь собачину диетическому питанию? — закричал Коля.
— Да, я люблю мясо. Иногда. Что же тут дурного?
Мясо пробило бы в Колином бюджете огромную, незаполнимую брешь. Поэтому Коля пылко заговорил:
— Какая-нибудь свиная котлета отнимает у человека неделю жизни!
— Пусть отнимает! — сказала Лиза. — Фальшивый заяц отнимает полгода. Вчера, когда мы съели морковное жаркое, я почувствовала, что умираю. Только я не хотела тебе говорить.
— Лев Толстой, — сказал Коля дрожащим голосом, — тоже не ел мяса.
— Когда он писал „Войну и мир“, он ел мясо! Ел, ел, ел! Попробовал бы он написать „Войну и мир“, сидя на вегетарианских сосисках!»
Меню вегетарианской столовой. Фото: wikimedia.org
Как бы там ни было, уже к тридцатым годам вопрос был решен окончательно. «Вегетарианство, основанное на ложных гипотезах и идеях, в Советском Союзе не имеет приверженцев», — определение Большой советской энциклопедии звучало как приговор. Вновь интерес к идеям вегетарианства стал пробуждаться только в годы перестройки.
Иной раз так болеешь, что не можешь на мясное, птицу и рыбу даже смотреть. Поправишься – попускает. А здоровому, тем более, мужчине, необходим животный белок. Кому не нравится – могут не есть, только чтоб не навязывали своё мнение.
я навяяязчивый) всем навязываю. Мнение, что мясное и мучное вредно.
Давайте рассуждать логически – если болея, человек не может есть мясо, то и в здоровом состоянии оно идёт во вред здоровью. Просто когда чел крепче, это остаётся незаметным, и вся разница.
Вот-вот, все разные. Беременные, кормящие, растущие дети и дяди в расцвете сил и трудов – им надо. А угасающим старичкам и прочим малахольным и болезным – не сильно надо, лучше яйца-творог. Вот и вся любовь.