Сводки от ополчения Новороссии 08 марта 2017

Легендарный военкор и ополченец ДНР Геннадий Дубовой подготовил материал к Женскому Дню, посвятив его Защитницам Донбасса.

«Есть такая профессия — Родину защищать», — эта крылатая фраза не отражает сути ни одной войны, которые приходилось вести русскому народу.

Когда Родине грозит опасность — в строй встают не только профессионалы, все русские — независимо от возраста, пола, социального положения. Так было, есть и будет. И война в Новороссии тому очередное подтверждение. 

В международный женский день мы беседуем с дончанкой Верой Шамбериной, которая вместе с мужем, известным командиром ополчения, а затем армии Донецкой народной Республики Сергеем Шамбериным (позывной — Поэт), прошла всю войну, от стрелка и писаря доросла до замполита Славянской бригады. Ныне она занимается общественной деятельностью: в основном помощью ветеранам прославленного Семеновского батальона. Вера рассказала о самых для нее памятных моментах этой войны, а также поделилась своим видением будущего республик.

— В последнее время как украинские, так и многие российские (и не только либеральные) СМИ всё чаще пишут о том, что если бы не «вторжение в Славянск боевиков Стрелкова» войны можно было бы избежать и сохранить единство Украины. Что ты, рядовая участница событий ответишь им?

— До переломных событий на Майдане мы с мужем честно пытались быть лояльными гражданами, надеясь, что Украина переболеет национализмом и образумится. Искренне верили: навязывание узконационалистической версии истории не более чем болезни роста. Думали: пройдёт время — запад и восток страны или через федерализацию, или через изменение национально-культурной политики выработают способ нормального сосуществования украинцев и русских. Рядовые граждане и представить себе не могли, что украинская власть сама начнёт рубить сук, на котором сидит, раскалывать свою страну и одну часть населения натравливать на другую.

Когда мы жили в Пскове — муж служил в тамошней десантной дивизии — мне, русской, выросшей в Донецкой области, часто хотелось включить канал СТБ и послушать украинскую речь, увидеть родные пейзажи… Муж, однажды побывав на моей малой Родине, сразу же влюбился в Донецкую степь, и мы решили переехать. Как и миллионы рожденных в СССР, даже после его разрушения, мы психологически остались в едином культурном пространстве, казалось, разделение на уровне государств никогда не приведёт к разрыву на уровне народов. Мы ошиблись. 

Во время Второй мировой войны Черчилль сказал: «Мы воюем не с Гитлером, а с духом Шиллера — чтобы он никогда не возродился».

И в какой-то момент я поняла и прочувствовала: называя нас, русских жителей Украины оккупантами, рашистами, ордынцами, азиатами, — «свидомые украинцы» воют с самой сутью русскости, с духом Пушкина, а это значит, что и на физическом уровне война неизбежна. 

То, что началась война, мы с мужем поняли ещё в первый дни Майдана. Происходившее там воспринимали как сводки с фронта. На митинги Антимайдана не поехали, потому что категорически не поддерживали криминальную власть Партии регионов, этих «маленьких януковичей» местного разлива, но во всех митингах, организованных Губаревым и его сторонниками, принимали самое активное участие. 

А когда узнали о «поездах дружбы», о том, что Крыму (в своё время мы прожили там десять лет) грозит опасность — намеревались записаться в крымское ополчение. Сказался опыт 90-х годов: во время Чеченской войны муж служил в Псковской дивизии ВДВ, одолеть наших десантников на поле боя не боевики могли — грозили устроить теракты в Пскове, расправиться с семьями. Приходилось нести дежурства по городу, устраивать блокпосты, быть в постоянной готовности к смерти. Поэтому с начала бесчинств на Майдане психологически мы были ко всему готовы и, в отличие от большинства аналитиков (особенно запомнился Николай Стариков, который с непробиваемой уверенностью прогнозировал: со дня на день всё успокоится, госпереворот в Киеве исключён) нам было ясно, что впереди — страшные потрясения и раскол страны. 

Я до войны была равнодушна к военным фильмам и песням, а во время событий на Майдане — отчётливо это помню — в какой-то момент возникло необоримое желание смотреть только военное кино. Смотрела и чувствовала: экранное вот-вот станет реальным, так и случилось…

Стенания многих журналистов и политологов: «Войну на Донбассе развязали российские наёмники, Стрелков и его группа», — 100%-ная ложь!

В марте, задолго до Стрелкова, до захвата митингующими оружия в СБУ наши пантелеймоновские ребята остановили на трассе две установки «Точка-У», вызвали милицию, перенаправили ракетные установки в Авдеевскую в/ч под охрану. А на следующий день ракетные установки бесследно исчезли. Если новая власть не собиралась воевать — зачем ей такое оружие? 

А боевики Коломойского, в марте-начале апреля стрелявшие в мирных митингующих жителей Краматорска, Красноармейска и других мест, — тоже мира хотели? Нам пришлось защищаться, организовывать патрули и блокпосты, к тому же — по примеру майданутых беспредельщиков — и у нас появились те, кому хотелось под шумок поживиться, пограбить. Ополчение вначале создавалось для охраны митингов и защиты от бандитов, — как обычных криминалов, так и действовавших под политическим прикрытием и названных «Правым сектором*». Когда мы проводили референдум, у нас в посёлке только у одного ополченца был автомат без единого патрона. Такие мы «наёмники» и «террористы»…

— А твоя личная война, когда началась?

— На Пасху 2014 года в день отъезда мужа к Стрелкову в Славянск, где уже шли бои. Поначалу война была на идеологическом фронте. Я занялась подготовкой к референдуму в нашем посёлке. 

Люди у нас, все эти обыватели-предприниматели в большинстве были политически инертны, активно в первое время помогали исключительно православные, понимавшие природу майданного беснования. Элементарные вещи приходилось объяснять, что голосование на референдуме — законное право, а не преступление. Нам удалось убедить людей. Переломным был День Победы, 9 мая. Местная власть все праздничные мероприятия в тот день свела к шествию под украинскими флагами и поминовению погибших афганцев, а у памятника воинам, павшим в Великой Отечественной собрались только мы, пророссийские активисты, сторонники ДНР.

Одиннадцать человек против управляемой проукраинскими чиновниками толпы сограждан, смотрящих на нас с ужасом, ненавистью, недоумением, восхищением. Учительница, которая десять лет преподавала мне математику, ткнув пальцем в георгиевскую ленточку на моей груди, сказала: «Чемодан-вокзал-Россия». А в этот самый момент нам сообщили, что в Мариуполе — настоящая война, кровь, жертвы, расстрел из орудий бронемашин здания УМВД… 

Мы на листах ватмана написали: «Славянск — герой!», «Мариуполь, держись!», «Донбасс — вставай!», «Фашизм не пройдёт!» И ещё: «Одесса! Помним! Не простим!»

Приклеили эти плакатики скотчем на мемориальной доске с именами погибших во время Великой Отечественной. Люди несли к мемориалу цветы — этого власть им запретить не могла — и на глазах менялись. Стали подходить к нам, расспрашивать, что происходит, многие просили и тут же надевали георгиевские ленточки. Мы победили. С того дня никто не смел нам мешать готовить референдум. Украинские флаги мы вскоре все убрали, подняли флаги ДНР и России. 

Никогда не забуду, как 2 мая, в день упокоения Матронушки Московской во время Литургии мне позвонил муж, сообщил: «Славянск под артиллерийским обстрелом». Батюшка, глядя на меня, всё понял и — как один все в храме прихожане опустились на колени, моля Бога о православном воинстве, о русском народе, обо всех, кому грозит смерть. 

11 мая 2014 года за государственную независимость Донецкой народной Республики в нашем поселке проголосовало подавляющее большинство. 

— Как ты оказалась на фронте?

— Уже в разгар боевых действий несколько раз ездила к мужу в Славянск. Познакомилась с Кэпом (Сергей Великородный, сейчас он замминистра обороны), была восхищена им и его подчинёнными, их организованностью, целеустремлённостью, нравственной чистотой. Кстати, всякий раз умудрялась провезти через вражеские блокпосты по десять-двенадцать пачек патронов для ополченцев нашего посёлка, а тогда пачка патронов значила не меньше, чем сейчас РСЗО. 

После выхода стрелковцев из Славянска приехала к мужу в Донецк и — осталась в ополчении. Республика висела на волоске, намечались страшные сражения, все понимали: либо-либо, если сейчас не выстоим — смерть, концлагеря, рабство.

Как я могла не взять в руки оружие? Хотели меня определить медиком, но в медицине я ничего не смыслю, назначили писарем, с правом быть в бою стрелком. 

Навсегда запомнила первый и главный приказ: «Чего бы тебе это ни стоило, ни одна из бумаг не должна попасть противнику». Выслушивая приказ, подумала: «Нужно у Поэта выпросить гранату, если что — подорвусь с документами». Через несколько дней (в десятых числах июля) мы уже были в районе Саур-Могилы, в селе Терновое. 

На постое были в доме местного охотника, он там каждый куст знал, все тропочки до сантиметра изучил. Докладывает Поэту и его заму Кедру: со стороны Амвросиевки идёт колонна украинской бронетехники. Связались с командованием, уточнили координаты и — наши мастера-гранатомётчики под командованием геройского парня (позывной — Костыль) раскурочили бронетехнику ВСУ в дымящийся хлам. Радовались победе, как дети… 

— Женщине на войне труднее вдвойне. Как преодолевала тяготы и страх?

— Понимаю, о чём ты. Труднее. К тому же, мне давно не двадцать лет. Но это и стимул: я поставила себе задачу ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не быть обузой, во всём соответствовать требованиям, предъявляемым остальным. В регулярной армии, понятно, мне это было бы не по силам, но в ополчении, включавшем как пятнадцатилетних юнцов, так и тех, кому далеко за шестьдесят, это вполне удавалось. Оплошай я в чём-нибудь — что сказали бы о муже-командире, как отразилось бы это на его репутации? Вот и приходилось выкладываться на 101%. Научилась и с оружием обращаться, и маскироваться, и ориентироваться на местности, и по звуку определять тип и направление работы артиллерии. 

В Мариновке под первым в моём опыте мощным обстрелом из 120мм миномётов сама себе удивилась: никакой паники, лишь непроизвольно вырвалось: «Вот суки, пристрелялись!»

Сидим как-то в ямке под обстрелом с командиром взвода (позывной — Поляк), а в это время его жена звонит, спрашивает: «А как там Вера, страшно ей, наверное, бедненькой?» А я трясусь от смеха, прошу Поляка: «Скажи ей, да, страшно аж жуть, трясётся бедненькая Вера, плачет, волосы на себе рвёт…» Но это всё снаружи выглядело забавно, а внутри, на самом деле было так тяжко, что нет в словах cилы рассказать о том, что тогда чувствовалось…

— Ты заслужила несколько наград, в том числе почитаемую всеми реально воевавшими медаль «За боевые заслуги». Что особенно запомнилось из боев, в которых ты участвовала?

— Ой, много чего можно вспомнить… Но самое памятное, это, конечно, бои лета 2014 года, когда мы пробивались к российской границе. 
У нас всегда были проблема со связью и техническим состоянием раций. Я взялась решить эту проблему: точное распределение по группам бойцов, своевременная подзарядка, контроль использования, — связью обеспечила всех и все сбои устранила. И вот начался танковый бой в Степановке, в соседнем с Мариновкой селении. Мы остались с Поляком — на двоих два автомата и несколько гранат — ими бы и отбивались в случае прорыва к нам украинских танков… 

Слышу по одной рации «Директор» со Степановки вызывает «Осу», тот встречно вызывает «Директора», требует подкрепления, но — безуспешно, радиоволна зыбится, ускользает, а бой в разгаре, ребята гибнут, почти сорок танков пытаются остановить! Без связи — смерть!

Проблема: женский голос по рации (к тому же не все меня знали) может вызвать недоверие, выяснения, а на счету каждая секунда! Велю Поляку работать диспетчером, дублировать сообщения через рацию нормально слышимую всеми, кто в бою. Связь наладили, но силы были уж слишком неравны, и случилось тогда страшное — позиции мы не удержали. Помню… поочерёдно, как свечи, задуваемые ворвавшейся в храм вьюгой, гаснут рации…один позывной исчез из эфира, потом — второй, третий, четвертый… Потом — раненые, грязные, окровавленные группками стали возвращаться те, кто чудом выжил. 

Был среди них один боец, мальчик совсем, я бинтовала его. Шок он испытал не столько травматический, сколько психологический. Когда их группу обстреливали из танковых орудий, он пытался спрятаться в забитом под завязку блиндаже, а его не пустили, мол, места нет. Парень укрылся в овражек неподалеку — это его и спасло: прямым попаданием снаряда блиндаж вскрыло как консерву, ошмётья тел на сотни метров расшвыряло… 

А через пару дней — наша победа. Там, в Мариновке взяли мы несколько украинцев в плен, включая комбрига 93-й бригады ВСУ. Очень интересную в его планшете мы обнаружили карту — захвата Крыма. Украинцы всерьёз планировали одновременно с уничтожением «российско-террористических формирований» на Донбассе начать вторжение на полуостров через Геническ. 

История веселая: наши бойцы-семёновцы поменяли местами указательные знаки на пути к Саур-Могиле и Мариновке. Сработало — прямо в гости к нам зарулили набитый по завязку боеприпасами «Урал», БТР и МТЛБ, а в них — собственными персонами начальник штаба и командир указанной «доблестной» бригады. В ходе боя «Урал» с б/к (грохнуло — мама не горюй! — мини-ядерный взрыв…) мы уничтожили, а вот «мотолыга» попыталась удрать, рванула в сторону Снежного. Дальше всё как в крутом боевике: вдогон помчался красный без дверей трясущийся от старости автоджихадик «Москвич- 2140», из него высовывается лысый бородатый с «мухой» у плеча ополчуга, долго целится — бабах! вспышка! точно! — свалилась «мотолыга» в огненную кому. 

Таких историй лета 2014-го у меня на трехтомник наберётся. Собираемся с Димой Жуковым (позывной — Кедр), он по гражданской специальности журналист, когда-нибудь книжку написать. Чтобы знали, как всё было на самом деле. Читаешь сегодня о прилепившихся к нашей войне распиаренных «героях нашего времени», ни разу не бывших в бою — изумляешься, откуда эти «герои» взялись и почему так мало московские издания пишут о реальном героизме? 

Из всех взятых нами тогда в плен особенно запомнился рядовой десантник. Достойный противник, отстреливался до последнего патрона, прикрывал своего командира, и тому на БТР удалось из окружения вырваться. Боксер, боец наш стал выспрашивать: «Зачем вы пришли на нашу землю?» Украинец спокойно отвечал, что, мол, им сказали: на Донбассе российские наёмники, вторжение, надо Родину защищать. После этих слов к нему потянулись ополченцы, без ругани, без угроз, вежливо каждый представился: «из Макеевки», «из Донецка», «из Шахтёрска» и так далее.

Пленный обескураженно таращился на предъявленные паспорта и удостоверения, потом голову опустил: «Простите, если так. Мы думали — бьёмся с чеченцами и русскими…» А ему поясняют: да, мы — русские, живущие на Донбассе, и мы хотим быть с Россией, а не с Украиной — что теперь делать? Всех нас убить?

Вы в 1991-м право отделиться от единой страны получили даром, мы право вернуться, восстановить единство русских отвоевываем кровью. Вы считаете себя не русскими, а европейцами? Бога ради. Но не препятствуйте нам выбирать с кем и как нам жить. Украинец ничего не ответил, нечего ему было ответить.

Ответ заключался в действиях ВСУ. После очередного штурма приграничного терминала, украинцы не позволили нам вывезти раненых и убитых.

Договорились: за нашими бойцами прибудет в назначенное место «Скорая помощь», а когда прибыла — укровояки её расстреляли в упор, показательно, палачески… В тот же день ВСУ начали шквально лупить по нам из «Градов». У нас во дворе — связанные пленные, орут в панике: «Спрячьте нас, не бросайте!» Не бросили, рискуя собой, под осколками, всех утащили в укрытие. Вот и вся разница между нами, выбравшими Русский мир с его отношением к врагу и украинцами, выбравшими европейское, нацистское отношение ко всем, кто с ними не согласен. 

Ещё из той поры вспоминается, как мы на пару недель оказались полностью окружены в Дмитровке, почти без еды. Если бы не было у нас присланной на подмогу танковой роты, — раскатали б нас укропы в кровавую лепешечку.

Кстати, это наши — бойцы роты Поэта — прорываясь из окружения, обнаружили раскуроченный, обгорелый автомобиль «Рено» с трупами «без вести пропавших» журналистов, среди которых был Андрей Стенин…

— Все погибшие достойны увековечивания их памяти, скорбь о них неизбывна. Но всегда есть те, о ком с вспоминаешь в первую очередь, думая: лучше бы я погиб, а не они… Ты ком-нибудь так вспоминаешь?

— Многих вспоминаю с болью. В первую очередь разведчиков наших Олежку Жиронкина (позывной — Малой) и Грека (имя сохраню в тайне, его мама на вражеской территории). После прорыва к российской границе мы должны были идти на Мариуполь, но вскоре приказ отменили и нас направили в аэропорт. Потери там были серьёзные. Там и погиб Малой — роту свою вывел из капкана, из ПТУРа сжёг танк, а себя не уберег: ноги ему миной перебило в кисель, кровью истёк. Он часто снится мне — и чувство такое… если бы не была верующей, от одного такого сна уверовала бы… А Грек погиб раньше, в разведке. Прирождённый был воин, не боялся ни-че-го, всегда был в броннике на голый торс и всегда там, куда смертному лучше не соваться. Прослужил он совсем недолго, а сделал столько, что другим за три войны не сделать. Его мне особенно жаль.

— Затишье на фронте в любой момент может смениться очередной попыткой наступления карателей. Как ты оцениваешь военную ситуацию, что подсказывает женская интуиция?

— Горячая фаза войны сменилась экономической и дипломатической. Думаю, это надолго. Вспомни последний всплеск активности ВСУ в январе и начале февраля этого года в районе Авдеевки. Причины — чисто экономические, одна группа украинских олигархов пытается оттеснить другую от угольных потоков, хотят получать уголь по той же цене, что и конкуренты. Отсюда транспортная блокада, а до неё — попытка наступления, объясняемая очень просто. Есть три железнодорожные линии, по которым уголь переправляется из республик. Первая, через Горловку, является окружной и слишком затратной. Вторая по маршруту: Ясиноватая — Каштановое — Авдеевка — Красноармейск.

И третья: Ясиноватая — Землянки — Верхнеторецкое — Новосёловка. Поэтому если и предпримут ВСУ наступление, то и с той же, что в начале года целью и в том же направлении: от Авдеевки в район Ясиноватая — Землянки, чтобы выйти на северную окраину Макеевки и взять под контроль маневровые узлы Донецкой железной дороги — Каштановое и Новобутовку.

Оттуда начинают свой путь на север и северо-запад обе железнодорожные линии. Кто ими владеет, тот и распоряжается углем, то есть контролирует экономику Республики. Поэтому наибольшая концентрация украинских войск была и будет в Авдеевке, с юго-запада которой они планируют одновременно с прорывом к Макеевке ударить так, чтобы выйти к Партизанскому проспекту, отсечь район шахты им. Засядько, а затем — через поселки Горняк и Лозовая — отрезать шахту им. Скочинского. 

Пойдут ли ВСУ в наступление, будут ли пытаться диктовать нам условия экономических отношений посредством артобстрелов или ситуация надолго заморозится — зависит от исхода дипломатической войны. Ясно одно: если обиженные украинские олиграхи пролоббируют масштабное наступление, оно будет для ВСУ и для всей Украины последним… 

— Каким тебе представляется будущее Донецкой и Луганской республик? 

— Когда слушаю рассуждения всевозможных аналитиков, их — всегда пальцем в небо — прогнозы, поневоле вспоминаю любимого Эразма Роттердамского: «Только дураки рискуют предсказывать будущее». А интуиция моя в отношении того, что может с нами в ближайшем будущем произойти,— молчит, погружена тяжелый, как после боя, сон. Пока судьбу республик решают дипломаты, нам нужно быть готовыми к чему угодно и помнить: пока мы остаёмся русскими, нас невозможно победить. Для победы у нас есть всё. 

В начале Русской Весны никто не говорил ни самостоятельных республиках, ни о Новороссии. Лозунг, всех объединявший был прост и всем понятен: «Крым-Донбасс-Россия». Люди на востоке бывшей Украины требовали референдума о присоединении к Российской Федерации. Это уже потом, в силу не от нас зависящих политических причин и международных проблем, пришлось активистам Русской Весны на ходу перестраиваться и провозглашать ДНР и ЛДНР как основу будущей Большой Новороссии.

Но, опять-таки, воюя за Новороссию, все бойцы, с которыми мне приходилось об этом беседовать, были уверены, что, в конечном итоге, когда мы освободим восемь пока ещё украинских областей — новое государство станет частью России, федеральным округом. Сейчас так называемое экспертное сообщество всячески «замыливает» тогдашние настроения политологическими спекуляциями, уверяет, что «народ в большинстве своем хотел федерализации», но мы-то знаем, как было на самом деле и какую мы ставили перед собой цель. Она не изменилась — мы должны быть в составе России. 

Меня, как и тысячи других ополченцев, крайне угнетает, когда пытаются переписать историю и поливают грязью тех, кто участвовал в Русской Весне. Стрелков, Захарченко, Ходаковский, Беднов, Пургин, Бородай, Мозговой, Безлер, Пушилин и другие — каждый внёс свой вклад. Все — от лидеров Республик до рядовых, не присутствующих в СМИ рядовых бойцов — достойны уважения и добрых слов.

Наши склоки и дрязги на пользу врагу. Не должны сиюминутные и почти всегда ложно понятые интересы заслонять главное — мы создали республики, фундамент Новороссии. Теперь нужно сообща, согласованно строить наше государство, в процессе строительства каждому найдётся дело. Когда люди заняты реальным делом — они не критикуют руководство, а предлагают проекты. Пусть каждый себя спросит, какие он предложил проекты и что сделал для ЛДНР-Новороссии-России? Сразу выяснится, что критиковать мы должны только самих себя.