Рынкомор – 2

http://cv01.twirpx.net/0028/0028186.jpg… В-четвертых, неоклассическая экономическая теория принципиально отрицает возможность объективного измерения полезности экономических благ, полагая, что об уровне полезности производимых и реализуемых на рынке товаров и услуг однозначно сигнализируют их рыночные цены и прибыль.

Однако по здравому разумению приходится признать, что большинство глобальных проблем развития нашей цивилизации порождено именно НТП, поставленным на службу рыночному капитализму с его единственным критерием эффективности и мерилом социального успеха – максимальной и быстрой прибылью.

И действительно, если перед бизнесменом в условиях свободного рынка возникнет альтернатива, во что инвестировать ресурсы – в развитие наркоиндустрии (равно как и торговли алкоголем, табаком, оружием, детьми, женщинами, рабами, человеческими органами и т. д.) или же в экологически чистые технологии, то в полном соответствии с главным рыночным законом максимизации быстрой прибыли предприниматель без колебаний должен вложить деньги, например, в сверхдоходный наркобизнес и при этом непременно пожелает бесплатно (т.е. без какой-либо очистки) сливать отходы данного химического производства прямо в реку.

Приведенный пример наглядно иллюстрирует тот факт, что обожествляемый экономикс свободный рыночный механизм зачастую дает принципиально ложные сигналы техникотехнологическому развитию, что, на наш взгляд, является главной причиной порожденных НТП глобальных проблем и других кризисных процессов.

Другими словами, главный рыночный критерий эффективности – максимальная прибыль – из-за провалов рынка и субъективных факторов восприятия полезности очень часто не справляется с задачей объективного определения общественной полезности реализуемых на рынке благ.

Более того, многие безусловно вредные для общества товары (алкоголь, табак, наркотики, оружие и т.п.) обеспечивают максимально высокую прибыль, в то время как действительно полезные для общества блага (например, экологически чистые технологии, «зеленое» электричество и др.) связаны с дополнительными расходами, не столь прибыльны и потому гораздо меньше востребованы рынком.

Суть данной проблемы состоит в том, что лежащий в основе экономикс субъективистский подход к исследованию категории полезности не дает оснований не только для ее количественной оценки и измерения, но и для простого соизмерения полезностей как разнородных, так и однородных вещей.

И действительно, субъективная оценка полезности даже одного и того же блага существенно варьируется в глазах индивидуума в зависимости от конкретных условий.

Ситуация осложняется еще и тем, что полезность – это категория, изменяющаяся не только в пространстве, но и с течением времени. В итоге возникает безвыходная и в чем-то даже парадоксальная ситуация, ибо «…полезность отражает вкусы и предпочтения отдельного субъекта: то, что обладает большей полезностью для одного человека, не представляет никакой пользы для другого (например, сигареты для курящих и некурящих людей).

В результате оказывается, что различные товары нельзя сравнивать по потребительной стоимости (полезности) и выяснить, какой из них дороже или обладает большей пользой» [1, c. 147].

Иными словами, трактуемая в виде субъективистской категории полезность, как сложная функция совокупности присущих благу свойств, его редкости и индивидуальных предпочтений потребителя, является неизмеримой. По крайней мере, во всемирно известном словаре Макмиллана однозначно сказано, что хотя кардинальная полезность и предполагает возможность ее измерения в количественных единицах, например, в «утилях», однако, очень немногие экономисты считают это измерение реалистичным.

А вот по поводу ординальной полезности, являющейся краеугольным камнем возобладавшей во всем мире неоклассической теории, вообще сказано, что она неизмерима, ибо разницу между уровнями полезности нельзя выразить количественно [24, с. 71, 368].

Однако адепты неоклассического «мейнстрима» ничуть не переживают по поводу отсутствия теоретико-методологических основ и даже принципиальной невозможности количественной оценки субъективистской полезности, справедливо полагая, что эта задача вполне разрешима эмпирически, поскольку с ней, по их мнению, в каждом конкретном случае блестяще справляется свободный рынок. И действительно, решение индивидуума по поводу того, приобретать или не приобретать тот или иной товар на рынке, основано исключительно на индивидуальной субъективной оценке предельной полезности этого товара.

Коллективная же оценка полезности реализуемого на рынке блага множеством решающих аналогичную задачу индивидуумов воплощается в равновесной цене товара или услуги и, следовательно, именно свободные рыночные цены выступают в качестве количественной меры полезности благ.

Таким образом, свободный рынок, давая эмпирическую оценку полезности реализуемых на нем благ, позволяет через удовлетворение запросов конкретных индивидуумов отсеивать те товары и услуги, которые в меньшей степени по сравнению с другими благами соответствуют общественным потребностям. Кстати говоря, марксистско-ленинская политэкономия, одним из столпов которой, как известно, является трудовая теория стоимости, принципиально ставящая знак равенства между результатами труда и его затратами, также является типичной теорией «нулевого роста», о чем уже шла речь выше.

Она также, как и ныне возобладавший неоклассический «мейнстрим», объявляет полезность, потребительную стоимость субъективной и потому количественно неизмеримой категорией.

В частности, в советской Экономической энциклопедии прямо указывается на невозможность измерения полезности, поскольку «марксистско-ленинская политическая экономия исходит из того, что потребительные стоимости (полезности), в отличие от физических свойств товаров (веса, длины и т. д.) не поддаются количественному измерению и, следовательно, несоизмеримы» [30, c. 386].

На наш взгляд именно эти роковые недостатки марксизма-ленинизма – статичность и субъективизм в восприятии полезности – послужили объективными причинами техникотехнологического отставания СССР и его краха. В условиях хорошей разработанности в марксизме категории «стоимость», включая обоснование принципиальной возможности ее объективного количественного измерения, господство стоимостной парадигмы экономической науки привело к тому, что целью социалистического развития сделалась максимизация результатов прошлого труда, характерная и для капитализма.

Иными словами, в СССР социалистические де юре предприятия работали покапиталистически де-факто, ибо в качестве плановых заданий получали стоимостные, типично капиталистические показатели – максимизацию пресловутого «вала», прибыли и ее производных.

В результате погони за «валом» и прибылью в условиях гарантированного сбыта продукции и социалистического ценообразования по принципу «издержки + запланированный процент прибыли» предприятия были заинтересованы в искусственном увеличении стоимости выпускаемой продукции, в то время когда требовалось наращивать ее потребительную стоимость (полезность).

В результате экономика соцстран, производя все более и более материало-, энерго- и трудоемкую, а значит громоздкую, дорогую и неконкурентоспособную продукцию, сделалась затратной. Как это уже отмечалось, в капстранах, также как и в СССР, экономисты не умели и до сих пор не умеют рассчитывать полезность производимых благ.

Однако в отличие от соцстран капиталистический мир имел в арсенале действенный инструмент ее практического, эмпирического измерения – конкурентный рынок.

Потребители, обладая возможностью свободно «голосовать долларом», сами определяли полезность производимых благ, а равновесная цена на тот или иной товар сигнализировала об уровне его потребительных свойств. Наличие этого практически действующего инструмента и обусловило решающее преимущество капитализма в его глобальном противостоянии социализму образца XX века. Забегая вперед, отметим, что сегодня в условиях тотальной монополизации отраслевых и национальных рынков транснациональными корпорациями рыночный механизм эмпирического измерения полезности начал давать сбои.

В результате ресурсы расходуются все менее и менее эффективно, а капиталистический мир, также как в свое время и Советский Союз, демонстрирует явный «застой», втягиваясь в хронический, периодически обостряющийся экономический кризис.

Предпринятые в соцстранах попытки компенсировать указанный роковой дефект социализма через «подключение» характерного для капитализма рыночного механизма измерения полезности экономических благ на фоне директивного планирования типично капиталистических показателей закономерно привели к «перестройке» и контрреволюции 1990-х.

Иными словами, господство общественной собственности на средства производства – это необходимое, но отнюдь не достаточное условие для перехода к социалистическому способу производства. Необходимо еще и соответствующее управление этой собственностью, нацеленное на максимизацию не прибыли, а потребительной стоимости (полезности) выпускаемой продукции.

В связи с этим, думается, что если бы марксистко-ленинская теория предоставляла в распоряжение исследователей методологию количественного определения не только стоимостей, но и потребительных стоимостей экономических благ, итог глобального противостояния социализма и капитализма в XX веке был бы другим. Точно также становится понятным и то, что перспективы обновленного социализма во многом зависят от того, научимся ли мы не эмпирически, а расчетным путем, не обращаясь к услугам «всемогущего» рынка, определять и планировать потребительные стоимости производимых экономических благ.

Важно пояснить, что в последние десятилетия в связи с ростом концентрации капиталов под контролем ТНК и ТНБ, а также нарастанием общемировой тенденции к усилению экономической роли государства (см. ниже) свободные рыночные силы терпят глобальный урон. Соответственно, уменьшается и уникальная способность либерального рынка адекватно оценивать полезность производимых и реализуемых благ.

Это означает, что из-за неотвратимой монополизации западными мегакорпорациями отраслевых, национальных и мировой экономик мировой системе капитализма грозит «застой», чреватый ее окончательным кризисом и разрушением по примеру бывшего СССР. Иными словами, неспособность ныне господствующего в экономической науке «мейнстрима» решить проблему теоретической оценки общественной полезности производимых благ по мере сужения сферы действия свободных рыночных сил и осложнения эмпирического решения указанной задачи рыночным механизмом кризисные процессы в мировой экономике будут быстро нарастать.

В-пятых, ныне господствующая в умах экономистов либерально-рыночная научнообразовательная экономическая парадигма в духе экономикс концентрирует внимание исключительно на максимизации прибыли в сфере обмена (на рынке). Тем самым игнорируется единство процессов расширенного воспроизводства в целом, представленных не только и даже не столько сферой обмена, но и сектором НИОКР, производством, распределением, потреблением (рис. 1).

Как отмечает известный российский ученый В.И. Кушлин, «в преподаваемых курсах экономикс совсем нет разделов, освещающих теорию и методологию расширенного воспроизводства. Но сегодня именно в этих областях только и можно найти ключи к решению главной проблемы дня – перехода страны на инновационный путь экономического развития» [14, с. 23].

Более того, подобное игнорирование экономикс других граней единого и на практике неразделимого процесса расширенного воспроизводства фактически переросло в абсолютизацию, обожествление сферы обмена (рынка). К сожалению, приходится признать, что сегодня в рамках экономической теории современные студенты изучают только рынок, в то время как проблемы НТП, производства, распределения, потребления остаются за скобками.

И в этом смысле провозглашение рынка в качестве высшего блага и главной цели реформ таит в себе ряд далеко идущих и весьма небезобидных последствий. Рис. 1. Фазы современного расширенного воспроизводства Прежде всего, следует четко уяснить себе, что главный результат любой деятельности в рыночной экономике – прибыль – возникает исключительно в сфере обмена, на рынке, а значит, за воротами предприятия.

И в этом смысле получается, что в рыночной системе производственная деятельность, связанная с одними лишь производственными издержками, не просто бесполезна, но и антиполезна, ибо эти затраты объективно уменьшают прибыль, чудесным образом возникающую вне пределов предприятия, то есть на рынке. Тем самым создается теоретическая предпосылка для деиндустриализации национальной экономики на фоне подчеркнутого возвеличивания достоинств сферы обмена и экономики услуг.

Вот почему наблюдаемый в постсоветских странах переход к рынку сопровождается катастрофическим принижением значимости и уничижением созидательного труда, сокращением «бесполезного» производства, масштабной деиндустриализацией экономики на фоне возвеличения таких прибыльных, а значит, полезных и общественно значимых видов деятельности сферы услуг, как посредничество, спекуляция, ростовщичество, биржевая игра и т.п.

Сам же человек в частнокапиталистической системе, большинство населения страны низводится до уровня «расходного материала» – рядового фактора производства, приобретаемого на рынках труда во имя приумножения прибыли избранными наряду с другими производственными ресурсами – сырьем, топливом, удобрениями или, положим, рабочим скотом…

С другой стороны, виртуозное умение наших экономистов максимизировать прибыль в сфере обмена, в том числе и прежде всего за счет «выкачивания» ресурсов из прочих стадий расширенного воспроизводства (см. рис. 1), внятно объясняет, почему у предприятий и научных учреждений тотально «вымываются» их оборотные средства в пользу процветающих спекулянтов-посредников и банкиров-ростовщиков.

Точно также становится понятно, за счет чего углубляется экономическая дифференциация населения в странах бывшего СССР, а уровень потребления и, соответственно, качество жизни абсолютного большинства людей по мере рыночного «оздоровления» быстро снижаются. Кстати, последнее явление более чем наглядно демонстрирует катастрофическое снижение такого общепризнанного во всем мире интегрального показателя качества жизни, как индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП).

Если Советский Союз в последние годы его существования по ИРЧП занимал 26 место в мире, отстав Научная подготовка расширенного воспроизводства Производство Распределение Обмен Потребление «Выкачивание» ресурсов в сферу обмена «Выкачивание» ресурсов в сферу обмена от США с их 19 местом лишь на 7 позиций [8, с. 65], то сегодня указанное отставание выросло в 8 (!) раз.

И действительно, нынешняя, ставшая рыночной, частнокапиталистической Россия занимает по данному критерию лишь 71 место, в то время как США базируются на 15-м. Очевидно, что современная экономическая наука должна принимать во внимание не только «чудотворную» сферу обмена и ее интересы, но и чаяния участников других стадий процесса расширенного воспроизводства.

В противном случае этот процесс разрывается, нарушается и вместо развития общество переходит к регрессу, деиндустриализации, деградации и депопуляции населения, что и наблюдается ныне в странах бывшего СССР. Таким образом, в основе многих описанных выше проблем лежит теоретическая причина, связанная с принципиальными дефектами и злонамеренным лукавством завезенной к нам из-за океана либерально-рыночной научно-образовательной экономической парадигмы.

В-шестых, следует признать, что именно восторжествовавшее в мировом масштабе учение о чудесах либерального рынка является главной теоретической основой для возникновения так называемого «паразитарного финансизма» и, соответственно, глобальных финансовых кризисов, сотрясающих мировую экономику на протяжении последнего столетия.

И действительно повсеместно доминирующая либерально-рыночная, частнокапиталистическая идеология, по большому счету, исследующая чудотворный рынок и ничего более за его пределами, содержит в себе фундаментальную теоретическую предпосылку для отрыва реального, связанного с «низменным» трудом, сектора экономики от сферы обмена, где при посредничестве финансов реализуется главная цель рыночного субъекта – достигается максимизация прибыли.

Указанный отрыв усугубляется возможностью искусственного «раздувания» стоимости тех или иных «липовых» активов (например, акций «пустых» компаний) и их последующей продажей на фондовой бирже по кратно завышенной стоимости.

На языке обывателя такой бизнес называется мошенничеством, а вот, с точки зрения экономикс, эти же самые действия именуются предпринимательством.

Именно такого рода «предпринимательство» стало причиной мирового финансового кризиса в марте 2000 г., когда в течение нескольких недель обанкротились тысячи старательно «раздутых» по стоимости, а на деле совершенно «пустых» американских сетевых фирм (интернет-компаний). При этом миллионы акционеров всего мира, вложившие свои сбережения в акции этих «дутых» фирм, в итоге остались с макулатурой на руках – акциями фирм-банкротов.

Нечто подобное приключилось и в августе 2008 г., когда по всему миру началось массовое банкротство компаний, тем или иным образом имеющих отношение к недвижимости, стоимость которой также искусственно «раздувалась» на протяжении нескольких предыдущих лет.

После того как «ипотечный пузырь», накачанный банковскими кредитами, с шумом лопнул, многие рядовые участники этой глобальной аферы – люди и предприятия – остались глубокими должниками (рабами) перед паразитарной банковской системой. К сожалению, приходится признать, что нынешняя либерально-рыночная научнообразовательная парадигма есть теоретическая предпосылка не просто для деиндустриализации, но и для «виртуализации» мировой экономики, что обеспечивает возможности для проворачивания всевозможных масштабных рыночных афер и глобального финансового мошенничества.

Именно эта парадигма сделала рукотворные мировые финансовые кризисы обычным явлением, случающимся с периодичностью примерно один раз в семь-восемь лет. Кстати говоря, очередной мировой финансовый кризис обязательно будет и разразится он после 2015 г. в результате массового краха предприятий, работающих в сфере жилищнокоммунального хозяйства, экологической деятельности или нанотехнологий.

Его результатом, как это бывало уже не раз, станет наглое ограбление ведущими капиталистическими державами остального мира путем массированного сбыта продукции своих печатных станков (всевозможных «ценных» бумаг) в обмен на природные ресурсы и результаты труда населения периферийных стран.

В-седьмых, принципиальная статичность ныне господствующей системы экономических знаний, игнорирование ею проблематики расширенного воспроизводства, создание условий для деиндустриализации и глобального мошенничества позволили целому ряду ученых, включая западных экономистов, не без оснований вести речь о «романтизме», роковой оторванности от практики доминирующей системы экономических знаний.

Например, уже упоминавшийся М. Блауг, критикуя математический формализм экономикс, писал, что благодаря ей «мы превратили экономику в своеобразную разновидность социальной математики, которая использует понятия «цена», «рынок», «товар». Она выглядит как экономика… в которой все взаимосвязи математические, все выводы получены математически, и нет ни единой мысли о том, а имеют ли эти математические переменные, концепции, функциональные связи какое-либо отношение к реальному миру» (цит. по [26, с. 117]).

Во многом солидарен с данной точкой зрения и другой крупный западный экономист Ф. Хайек. Он прямо указал на то, что господствующий сегодня в экономической теории неоклассический подход окончательно «превратил экономику в разновидность чистой логики, набор самодостаточных предпосылок, которые, подобно математике или геометрии, не подлежат никакой иной проверке, кроме проверки на внутреннюю непротиворечивость» (цит. по [26, с. 118]).

Лауреат Нобелевской премии в области экономики 1991 г. Р. Коуз, характеризуя «романтическую» оторванность от практики современного неоклассического «мейнстрима», писал: «Еще одна черта современной экономической теории способствовала столь пренебрежительному отношению к другим аспектам системы: растущая абстрактность анализа, которая, похоже, не требует детализированного знания реальной экономической системы, или, по крайней мере, позволяет обойтись без такого знания… Исследуемая система существует не на земле, а в умах экономистов.

Я назвал такой результат «экономической теорией классной доски», где термины «фирма» и «рынок» фигурируют, но без какого-либо содержательного направления» [13, с. 342].

В 1983 г. в Нью-Йорке вышел в свет целый сборник научных трудов ведущих экономистов США под интригующим названием «Почему «экономикс» еще не является наукой?» [15, с. 11], в котором В. Леонтьев, П. Уайлз, А. Айхнер, Р. Эрл и др. активно критикуют абстрактность, отсутствие связи с реальностью, политизированность и идеологизированность экономикс. Дж. Сорос своей изумившей общественность книгой «Кризис мирового капитализма» серьезно подорвал и без того пошатнувшееся в конце ХХ века доверие к «безгрешной» рыночнокапиталистической системе, введя в широкий научный оборот термин «рыночный фундаментализм».

Дж. Стиглиц стал нобелевским лауреатом, доказав, что считавшиеся до недавнего времени всемогущими «рынки при наличии асимметричной информации и других информационных несовершенств являются далеко неэффективными» [25, c. 378]. И наконец, исчерпывающую характеристику господствующей ныне повсеместно научно-образовательной экономической парадигме дал американский экономист Л. Мизес, заявив следующее: «То, что сегодня преподается в большинстве университетов под маркой экономической теории на деле является ее отрицанием» [18, c. 221].

К счастью, осознание «романтизма» неоклассической экономической теории и основанной на нем экономикс постепенно приходит и к ученым в странах бывшего СССР. Сегодня уже многим российским, белорусским, украинским и т.д. экономистам очевидно, что данный образчик экономического знания, метко названный «примитивной шпаргалкой» (В. Леонтьев), «выкидышем экономической теории» (В. Ельмеев), представляет собой вовсе не науку или образовательную дисциплину, а идеологию интернациональной олигархии, нацеленную на неоколонизацию всего мира [12, с. 23].

В частности, по мнению некоторых известных российских ученых, в результате революционной смены в конце прошлого века экономической научнообразовательной парадигмы контраст между экономической теорией и практикой оказался куда более разительным, чем в советскую эпоху.

В результате этого «…даже либерально мыслящие экономисты заговорили о формировании новой идеологической схоластики, …ничуть не более близкой к реальной жизни, чем старая советская политэкономия» [19, c. 97].

Авторитетный белорусский политэконом П. Лемещенко (Белорусский государственный университет) также убежден, что хотя вследствие массированной имплантации в отечественное экономическое образование западной экономической мысли «преподавание в некотором смысле облегчалось вследствие стройности и вековой отработанности инструментария экономикс, все же оторванность теории от жизни еще более углублялась по сравнению с прошлым» [16, c. 28].

Об ограниченности и уязвимости неоклассики, установившей подобно прежде безраздельно господствовавшему марксизму «очередную монополию на содержание экономических дисциплин», повествуется в работах другого белорусского исследователя А. Черновалова (Брестский государственный университет им. А.С. Пушкина) [27, c. 7–8, 13–15; 28, с. 7].

Еще один крупный белорусский ученый С. Пелих (Академия управления при Президенте Республики Беларусь) на протяжении многих лет настойчиво указывает на то, что экономикс, «оккупировавшая» все библиотечные полки после списания в макулатуру сочинений классиков марксизмаленинизма, безнадежно устарела. Она давно уже не соответствует нынешним реалиям и потому сегодня, к сожалению, весьма успешно используется просвещенным Западом для нашего «одурачивания» и закабаления [20, с. 27; 21, c. 362].

Изложенное означает, что для выхода России, Украины, Белоруссии и других стран бывшего СССР на траекторию бескризисного, действительно устойчивого развития необходимо решительно оказаться от индивидуалистских, дезинтегрирующих экономику и социум «общечеловеческих» ценностей, навязанных нам Западом, стремящимся любой ценой удержать мировое господство.

Далеко не в последнюю очередь сказанное относится и к буквально насаждаемой нам извне либерально-рыночной, частнокапиталистической доктрине развития. Последняя до предела «атомизирует» национальную экономику, уничижает производительный труд и тем самым легитимирует, провоцирует разрушение реального сектора экономики, ведет страны бывшего СССР к деиндустриализации, лишая их глобальной конкурентоспособности и подготавливая к внешнему управлению – колонизации.

Мы убеждены, что в качестве новой экономической парадигмы развития должна быть принята такая система знаний, которая, прежде всего, вновь возведет на пьедестал почета человека труда, низвергнув оттуда ныне уверенно обосновавшихся там отвратительных рыночных менял – торгаша-спекулянта, игрока-биржевика и банкира-ростовщика.

По справедливому мнению К. Маркса, общество никак не сможет прийти в равновесие, пока оно не станет вращаться вокруг «солнца труда». Только выстраивание экономической науки на трудовой основе может создать реальные предпосылки перехода от либерально-рыночного разрушения экономики и деиндустриализации народного хозяйства к их державному возрождению и по-настоящему устойчивому, инновационному развитию.

Очевидно, что новая система научных экономических знаний должна объявить целевым критерием хозяйствования не норму прибыли для избранных, а норму свободного времени для общества в целом, т.е. трудосбережение, экономию труда, а значит повышение его производительности. Только в свободное от работы во имя выживания время человек может реализовать себя как семьянин, художник, спортсмен, ученый…

Поэтому справедливо утверждать, что повышение производительности труда есть условие подлинной гуманизации всех сфер жизнедеятельности общества, главное условие процесса расширенного воспроизводства, трактуемого как воспроизводство человека в качестве гармонично развитой личности. Новая парадигма экономической науки должна, наконец-то, обосновать экономический рост и развитие, преодолев характерную для большинства экономических теорий «нулевого роста» статичность, а также дать возможность анализировать истинную общественную полезность производимых экономических благ, без чего невозможно определить направление бескризисного, устойчивого развития цивилизации.

По нашему глубокому убеждению, наиболее полно соответствует указанным требованиям активно развиваемая рядом российских и белорусских ученых потребительно-стоимостная концепция экономической теории (В. Ельмеев и др.), оценивающая полезность экономических благ экономией живого труда, достигаемой при их использовании [4, 10, 11, 12].

Лежащая в фундаменте названой концепции трудовая теория потребительной стоимости позволяет преодолеть многие из перечисленных выше недостатков когда-либо доминировавших на планете экономических теорий, а именно: – возвращает экономическую науку на трудовую основу; – непосредственно нацеливает народное хозяйство на трудосбережение и повышение производительности труда.

Объясняет возникновение большего из меньшего в процессе производственной (трудовой) деятельности и, соответственно, впервые дает возможность обосновать экономическое развитие и НТП, а значит, шанс преодолеть их противоречивость; – предоставляет в распоряжение ученых методологию объективного измерения потребительной стоимости (полезности) экономических благ, включая инструментарий адекватной оценки полезности достижений НТП.

Ориентирует на реализацию системного, интеграционного экономического эффекта как в пределах национальной экономики, так и в рамках межгосударственных интеграционных типа СНГ, ЕврАзЭС и, прежде всего, Союзного государства, что жизненно важно для обеспечения глобальной конкурентоспособности России, Украины, Белоруссии и других стран бывшего СССР.

Творчески развивает (дополняет) марксистско-ленинскую политэкономию, позволяет преодолеть ее отмеченные выше роковые недостатки (статичность, невозможность объяснения производства и развития, отрицание объективности и возможности измерения потребительной стоимости и др.), что открывает широкие перспективы для обновленного социализма, «вторая волна» которые неумолимо накатывает на планету в XXI веке.