Дом, в котором мы живем

Как-то раз в Туле меня вёз таксист, из местных. Желая, вероятно, меня развлечь, начал… ругать Тулу. Как же пылко он ненавидел тульские дороги (и впрямь далёкие от идеала), тульских пассажиров (все до единого жлобы и уроды), тульское начальство и вообще всё тульское, включая пряники: «Дрянь, труха, подделка, не покупайте ни в коем случае». Я поинтересовалась, где, по его мнению, лучше живётся, и он поведал, что мечтает «свалить» в Германию, где, надо понимать, его редкое умение крутить баранку будет оценено и найдёт достойное вознаграждение. Я спросила, видел ли он городской краеведческий музей после реконструкции. Музей и впрямь замечательный, там работает дочь моей подруги детства. Нет, музея таксист не видел – ни до, ни после реконструкции. И вообще он этим делом не увлекается, разве что в 8-м классе ездил со школой в Ясную Поляну, а с тех пор не до того.

ЛЮБОВЬ И ЗНАНИЕ

Сейчас, после длительного перестроечного перерыва, пытаются возобновить патриотическое воспитание молодого поколения; разговоры, во всяком случае, об этом ведутся, программы какие-то принимаются. Непростое, ох непростое это дело… Таких, как тот тульский таксист, немало по городам и весям, не говоря уж о столицах. Это они – посетители сайтов типа «Пора валить», беспощадные обличители горемычной «Рашки», которая не оправдала их надежд, не сумела удовлетворить их изысканные требования, не сподобилась. Я знаю молодых девушек, которые ужасно страдают от невыносимого рашкиного климата, словно родились они в Париже или в Милане. «Да ты оденься потеплее, — хочется сказать, — вот и не будет тебе холодно». Но продвинутой публике полагается ходить, как в Милане: без шапки и в лёгких ботиночках. Виновата, ясное дело, Рашка.

Начинать надо – и это давно известно – с малой родины, со своего угла. Человек не может полюбить свою «политическую» Родину, не привязавшись к родине малой. Об этом писал ещё Карамзин, который различал любовь к Родине физическую, моральную и политическую. Физическая и моральная любовь как раз относятся к родному углу, к месту рождения, где прошло детство, где остались первые привязанности. Без неё и «политической» любви не будет.

Чтобы любить – надо знать. Больше знаешь – больше любишь. Это относится к чему бы то ни было — не только к родине. К сожалению, краеведение по-прежнему дело чудаков-энтузиастов, каких-то странноватых, по общему мнению, бабулек-дедулек. Краеведческие музеи не ломятся от посетителей.

Естественное место, где должно культивироваться краеведение, — это школа. По идее, в каждой школе должен быть свой краеведческий музей своего посёлка, да хоть своего квартала. И учебный предмет должен быть. Мне даже кажется, что лучше пускай школьники недоучат нервную систему червя, но зато будут знать и любить свой городок или посёлок.

Пора понять, что краеведение – это не просто какая-то забавная закорючка в образовательной системе – это дело самое насущное, «с чего начинается родина». В московских школах есть предмет «москвоведение», но он относится к огромному объекту – мегаполису, который больше иных стран. Моему сыну преподавали когда-то этот предмет: ни уму, ни сердцу; может, сейчас что-то изменилось.

А вот в посёлке, где я живу, в каждой из двух школ есть свой музей, поддерживаемый энтузиастами-педагогами. Элементарно научиться создавать местный музей можно в Центральном Историческом музее: там есть специальные занятия для детей и взрослых. Надо только осознать необходимость этой работы. Не знаю, учат ли этому делу в педагогических вузах… Хорошо, что в последнее время школьников побуждают писать сочинения (по-модному – «проект») по истории собственных семей, собственных улиц… У нас есть поселковая героиня войны, лётчица, Герой Советского Союза, чью биографию изучают школьники, есть и собственный святой, похороненный на местном кладбище, где над его могилой установлена часовенка, куда люди кладут записки со своими просьбами: говорят, помогает.

ЧЕЛОВЕК ОТ ЗЕМЛИ

Всё это так, но есть тут ещё один поворот сюжета. Человек легко и естественно прикипает душой к земле. Видимо так устроена человеческая психика, что малая родина – это именно кусок земной тверди. Поэтому «клочок земли, припавший к трём берёзам» — легко становится малой родиной, а вот квартира на 17-м этаже в пятом подъезде — гораздо труднее. Мне кажется, она не становится малой родиной никогда. Человек, выросший в бетонной коробочке, затерянной в необозримом «человейнике», остаётся неприкаянным, безродным. Я лично при слове «родина» вспоминаю деревеньку на высоком берегу Оки, где в детстве живала летом, хотя родилась я в Коломне. Я знаю, что многие люди ощущают своей малой родиной загородное жильё – что у нас обобщённо называют «дачей». Мне кажется, скупка горожанами дальних деревенских изб в какой-нибудь Вологодской области, куда и добраться-то трудно, удовлетворяет именно эту потребность – в своём кусочке родины.

Дача для многих обретает какое-то почти мистическое значение. У нас в посёлке пожилая женщина владеет дачным домиком-развалюшкой, построенным ещё в 30-е годы на большом, лесистом участке. Такие участки идут у нас по миллиону рублей за одну сотку, а тех соток у неё штук двадцать пять – вот и считайте, каким богатством владеет старушка. При этом у престарелой дачницы нет средств починить развалюшку. Ей много раз предлагали продать – не соглашается: «Родиной не торгую», — говорит то ли шутливо, то ли всерьёз. Да, родина её здесь, а не в железобетонной «двушке» в московском спальном районе, где она проживает согласно прописке, пардон, регистрации. А как-то раз она мне совершенно всерьёз рассказала любопытное. Она считает себя хранительницей нашего посёлка: пока она тут – он будет стоять. Действительно, самое существование нашего посёлка, со всех сторон окружённого плотной городской многоэтажной застройкой, дело удивительное и почти мистическое.

Человек, живущий на земле, гораздо лучше воспринимает краеведение, поскольку больше привязан к своему углу. Раз привязан – хочет больше о нём узнать – узнаёт больше – ещё больше привязывается и ещё больше хочет узнать... Собственно, и И.Гамаюнов заинтересовался краеведением, когда обзавёлся своим клочком земли, садиком-огородиком. Родина ведь не обязательно место твоего рождения – это место, где живёт твоя душа.

Человек «от земли», как мне кажется, — бОльший патриот, чем живущий в квартире. Кажется: какая разница? А вот есть разница… Конечно, случаи бывают разные, но я о тенденции.

А как же «Арбат, мой Арбат, ты моё отечество»? – спросите вы. Может, выходит дело, и городская улица стать местожительством души? Вероятно, может, но опять-таки тут должен быть кусок земли. Твой кусок, пусть и владеешь ты им совместно с другими. Иначе душе не к чему прикрепиться. Заметьте, Окуджава воспевал арбатский двор – замкнутый, очерченный участок. «Парень с нашего двора» — это был почти родственник, член некой коммуны, общины.

Тут есть и ещё важный аспект. Человек не должен жить чересчур далеко от земли. Мне кажется, пять этажей – это тот предел, до которого ещё как-то сохраняется связь с землёй. Кстати, западноевропейские «пятиэтажки», где живёт большинство рядовых обывателей, имеют в большинстве случаев четыре этажа.
Пространство между пятиэтажками ещё обладает признаками двора, а то, что мы видим между двадцатиэтажными монстрами в так называемых спальных районах, — это всего лишь «придомовая территория». Человеческой душе не за что зацепиться, будь это хоть «элитный жилой комплекс».

В многоэтажках формируются космополиты: нынче тут, завтра там. Бетонные коробочки везде одинаковые – хоть в Выхине, хоть в Пекине. То, что за окном, чаще всего отвратительно и враждебно, любить там нечего. Не случайно многие люди любят плотно занавешивать окна и включать свет: это стремление отгородиться от неприятного мира, а общаться с ним через телевизор или интернет. Защищать этим «общечеловекам» — нечего.

Исчезновение деревень, а теперь уже и малых городов – это путь ослабления и вырождения народа. Меж тем ещё в 2010 г. был обнародован план создания на месте всей российской провинции двадцати городских агломераций, что якобы соответствует современным глобальным трендам. План этот как-то в суете позабылся, но его никто не отменял, и по факту всё так и происходит.

На асфальте не рождается творческих идей. Был такой немецкий антрополог Ганс Гюнтер — он прямо говорил: "Народы рождаются в деревне и умирают в городе". И правильно говорил. Именно из деревни черпает силы любая развивающаяся цивилизация. Человек, проживший жизнь в бетонной многоэтажке, никогда ничего существенного не придумает. Его мышление плоско, как бетонная плита. Почему? Да потому что он должен видеть лес, реку, жучков-паучков. Ребёнком должен всё это видеть, чтобы вырасти не роботом. Наша великая литература 19-го века, главный предмет нашей национальной гордости, создана жителями поместий. А современное, с позволения сказать, искусство — жителями бетонных коробочек. Из жителей многоэтажек рекрутируются писатели и читатели твиттера.

Жители многоэтажек не размножаются. Почему? По-видимому, потому, что у человек подсознательно ощущает тесноту, ограниченность территории. Зоологи знают: если привезти кроликов на остров, они размножаются ровно до того, пока хватает корма. А дальше — помирают с голода? Да нет, они просто в какой-то момент прекращают размножаться. Включается механизм, который сигнализирует: места мало. Что-то сходное и с рыбами, сама наблюдала. Рыба в аквариуме вырастает до того размера, который соответствует размеру аквариума. Большой аквариум — и рыба большая, маленький — и рыба поменьше. Это не зависит от корма — только от размера "жилья".

Люди, конечно, не рыбы, но вот что я наблюдаю. В нашем подмосковном посёлке рядом с городом, люди тут живут в частных домах с садиками, с синицами и белками за окном, с грядками, яблонями и всем прочим. Так вот в классе, где училась моя дочка, было многодетных семей (по-настоящему многодетных: по 4-6 детей), а однодетных почти не помню. Видимо, работает какой-то неосознанный механизм, сигнализирующий: место есть, размножаться можно. Если мы хотим остановить вырождение и укрепиться как народ — делать надо аккурат противоположное нынешнему: возвращать людей на землю!

«МЫ НА КРАЙ ЗЕМЛИ ПРИДЁМ, МЫ ПОСТРОИМ НОВЫЙ ДОМ…»

Сейчас вроде собираются выдавать желающим землю на Дальнем Востоке. Это правильная идея, но надо осуществить её так, чтобы не скомпрометировать. Сегодня не времена Столыпина – сегодня нужна инфраструктура, иначе – массово – никто никуда не поедет и всё останется на уровне экзотики. Значит, нужны дороги, электричество, тепло и всё прочее, что называется инфраструктурой. Во времена Столыпина она не была нужна, а сегодня нужна, и с этим ничего не поделаешь.

Вот нам и национальная идея – освоение своей собственной земли. Эту идею не надо высасывать из пальца – она буквально на земле лежит, пойди и подними. Она восходит к библейскому «плодитесь и размножайтесь и населяйте землю». Каждой семье кусок земли, каждой женщине трёх детей – что может быть естественнее? Это должно стать народным движением, вдохновляющим, зовущим. Во главе его должен стать романтик, а исполнить, организовать дело – практик. Но для этого надо смотреть вперёд – на 5, 10, 50, 100 лет. К сожалению, демократия приучает народы и их руководителей смотреть не дальше ближайших выборов.

Речь не идёт о романтических эко-поселениях. Они были и остаются экзотикой, а жители их зарабатывают либо на городских туристах, либо прямо-таки в городе. Нужны нормальные поселения – при этом на земле. У нас для этого достаточно площади..

Кстати, сын Льва Толстого в своих воспоминаниях рассказал, что Менделеев считал: промышленность в России нужно развивать в сельской местности, где зимой возникает избыток рабочих рук, и крестьяне и так идут «в отход». Вот и нужно дать им работу по месту жительства, не нарушая естественный порядок жизни.

Безусловно, в рамках этого всенародного движения понадобится мобилизация молодёжи на осуществление этого поистине гигантского проекта. Мне кажется, молодое поколение, страдающее от отсутствия вдохновляющего дела, — охотно откликнется. Как это сделать? Ну, например, так. Каждый молодой человек отдаёт два года службе обществу, девушки тоже. Кому можно доверить оружие – идёт в армию, это почётно и престижно. А кому нельзя – те идут строить дороги и вообще осваивать территорию. Дело нужно вести к тому, что сидеть в городе, держась за мамкину юбку, — стыдно. В город ты вернёшься лет в 35-40, вернёшься с опытом, с деньгами, уважаемым человеком вернёшься. А может, останешься там, где был, или ещё куда-то поедешь. Страна-то у нас большая, красивая, а мы всё жмёмся к столице, бездумно расширяемой. План расширения Москвы – это обратное тому, что надо делать.

Если эта национальная идея овладеет массами, вспомнится то, что уже было в нашей истории: субботники, воскресники, привлечение к работе студентов, школьников. А что – гораздо умнее, чем тусоваться по ночным клубам! При надлежащей – умной – пропаганде это движение может иметь большой успех именно у молодёжи. Сейчас, как мне кажется, на подходе поколение, очень восприимчивое к идее общего дела. Не упустить бы его…

Татьяна Воеводина.