Хасиды и митнагдим-литваки: начало противостояния.

Еще со времен Баал Шем Това появились противники хасидизма‚ которые подметили внешние его отличия и выступили против нового течения в иудаизме. Раввин из Германии писал тогда: "С прискорбием узнал я о том‚ что недавно на Волыни и в Подолии возникла новая секта – хасиды‚ а некоторые из них забрели и в нашу страну. Эти хасиды... проводят полдня в молитве‚ совершая при этом странные телодвижения‚ хлопая ладонями и качаясь во все стороны‚ с закинутыми назад головами и поднятыми кверху глазами‚ что противно всем заветам и обычаям наших предков. Истинно говорю вам‚ что если бы я увидел людей‚ совершающих такие вещи... я рвал бы их мясо железными клещами". Но дальше угроз дело тогда не пошло‚ и хасидизм свободно распространялся на юго-западе Восточной Европы.

Это был не случайный успех. В первую очередь хасидами становились простые люди – мелкие торговцы‚ шинкари‚ ремесленники‚ которым некогда было учиться‚ потому что всё свое время они тратили на то‚ чтобы прокормить семью. Ученые евреи свысока относились к этим людям и называли презрительно "ам га-арец" – "неучи"‚ "невежды" (буквально – "народ земли"). Но пришел Баал Шем Тов и сказал‚ что каждый еврей может возвыситься силой своей любви к Богу‚ что важнее всего не внешнее соблюдение обряда‚ а наполнение его внутренним духовным содержанием‚ и Всевышнему надо служить радостью‚ веселием и восторгом. Неискушенные в учении‚ но искренне верящие евреи ощутили вдруг‚ что и их молитва не менее важна Небесам‚ чем углубленные занятия ученого раввина‚ почувствовали радость и восторг в служении Богу‚ ощутили ценность человеческой жизни‚ что было прежде достоянием немногих. Оказалось вдруг‚ что от каждого из них многое зависит: от их поступков‚ слов, даже от их мыслей. Каждое доброе дело способствует гармонии на Небесах и ведет к избавлению‚ каждое злое дело – разрушает и ведет к хаосу. Запуганные и преследуемые враждебным окружением‚ эти бедняки искали заступников в своей тяжелой, беспросветной жизни и нашли возле себя могучих покровителей – цадиков‚ которые духовно возносились до Небес, защищали от обид и притеснений. И масса пошла за цадиками‚ объединилась в радости и веселии‚ наполнилась сознанием собственной важности и значимости‚ – а с этим уже можно было прожить в окружавшем их мире жестокого бесправия.

Во всех принципиальных вопросах хасидизм не выходил за рамки ортодоксального иудаизма‚ но был естественным продолжением еврейской традиции. Во все времена жили немногие‚ особо благочестивые евреи с чрезвычайно высокой требовательностью к себе в служении Богу. Баал Шем Тов призвал всех евреев стать хасидами – "благочестивыми" в повседневной жизни‚ чтобы укрепить их веру и прояснить намерения во всяком религиозном обряде. Он призывал своих последователей изучать кабалу – мистическое учение‚ "тайное тайных"‚ с помощью которой с давних времен пытались постигнуть скрытый‚ истинный смысл Торы‚ понять сущность Бога и Божественных процессов. Прежде кабала предназначалась лишь для искушенных в учении‚ но Баал Шем Тов и его "священное братство" сделали ее доступной для многих. И неожиданно мир простого‚ мало ученого еврея наполнился Божественной мудростью‚ окутался влекущей к себе дымкой таинственности‚ удовлетворяя тем самым его потребность к возвышенному и сверхъестественному‚ расцвечивая серую и скудную повседневную жизнь.

Противников хасидизма стало пугать новое течение в иудаизме‚ его методы и бурное распространение‚ а также излишняя восторженность его сторонников. Боялись‚ что хасидские застолья‚ их веселье и пение "нигуним" – хасидских мелодий – станут более желанными‚ чем углубленное изучение Закона и исполнение религиозных предписаний. Настораживало и изучение кабалы многими хасидами‚ что могло поколебать основы еврейской жизни. С давних времен мудрецы призывали к осторожности в изучении кабалы‚ которая распространялась только среди посвященных – от учителя к ученику‚ из уст в уста. Во избежание неверных выводов ее запрещали изучать людям до сорока лет‚ которые не наполнились еще боязнью Небес‚ недоучкам и неискушенным в знании Торы и Талмуда. Еще свежи были в памяти лжемессианские движения Саббатая Цви и Яакова Франка‚ которые основывали свои учения на неверном понимании кабалы и увели многих в ислам и в христианство. Мудрецы того поколения считали‚ что изучение кабалы неподготовленными к этому людьми вызвало к жизни саббатианство и франкизм‚ и предполагали поначалу‚ что хасидизм – это такая же крамольная секта‚ распространение которой может стать опасным для иудаизма.

Противники хасидизма особенно нападали на цадиков‚ боялись поклонения им на грани с идолопоклонством‚ и для обличения цадиков годился любой повод. “Невежественные главари секты‚ – писал один из раввинов‚ – получают от верующей в них толпы богатые подарки‚ едят сытно‚ одеваются в шелк‚ между тем как истинные ученые находятся в жалком положении. Глупый хасид жиреет‚ как откормленный бык или кабан‚ и занимает почетное место‚ а праведник прокармливается с трудом и бедствует". А хасиды на это отвечали: "Они завидуют нашим праведникам‚ потому что наши пользуются доброй славой и народ льнет к ним‚ а к их раввинам никто не обращается‚ хотя они и воображают себя более праведными и учеными. Потому они и стараются обесславить наших цадиков и распускают про них разные небылицы". В споре применялись разные доводы‚ порой преувеличенные и несправедливые‚ и борьба доходила временами до ожесточения‚ до взаимных угроз и проклятий‚ до драк и доносов. Надо помнить при этом‚ что спор хасидов с их противниками – это был спор "во имя Небес"‚ каждая сторона наставляла народ Израиля на путь истины‚ – но были у них разные подходы и разные методы в изучении Закона и служении Богу.

Вскоре хасидизм стал преобладать на Волыни‚ в Подолии‚ Галиции и в Польше‚ и его распространение не встретило там практически никаких препятствий. Но в Литве и Белоруссии дело обстояло иначе. Нравы в литовских общинах были строгими‚ и всякое вольнодумство немедленно пресекалось. Допустившего прегрешение могли подвергнуть позорному наказанию – поставить в "куну". Это было вделанное в стену железное кольцо‚ в которое замыкали шею и руки провинившегося‚ и сохранились жалобы с тех времен‚ где пострадавшие описывали‚ как их "посадили на цепь‚ избили и истрепали..." После страшных времен хмельнитчины‚ когда на Украине убили многих ученых и разрушили иешивы‚ Литва стала центром раввинской учености. Тамошние еврейские общины были сплочены вокруг раввинов‚ иешивы переполнены‚ а их лучших учеников приглашали на раввинские должности во многие города Европы. Авторитет ученых в Литве был чрезвычайно высок и высоки требования: если в комнате у ученого после полуночи не горела свеча‚ это означало‚ что он недостаточно занимался учением. “Богатство‚ физические преимущества и таланты всякого рода в Литве‚ – писал современник‚ – хотя и ценятся народом‚ не могут‚ однако‚ сравниться в его глазах с достоинством хорошего талмудиста. Талмудист первым может претендовать на всякие должности и почетные места в общине. Когда он приходит в какое-либо собрание‚ то все встают перед ним и ему отводится первое место... Богатый купец‚ арендатор или промышленник‚ у которого есть дочь‚ употребляет всевозможные усилия‚ чтобы приобрести зятя – хорошего талмудиста. Тот может быть безобразен‚ болен и невежестен во всех других делах‚ – всё-таки ему дадут преимущество перед всеми другими женихами..."

Город Вильно был столицей тогдашнего раввинизма. Там находились знаменитые иешивы‚ там жили выдающиеся законоучители того времени‚ и самый прославленный среди них – рабби Элиягу бен Шломо Залман‚ или Элиягу Гаон – Илья Гаон из Вильно. Ему не было и семи лет‚ когда он произнес в Большой синагоге проповедь на талмудическую тему‚ поразив ученых своими знаниями. Его сверстники только начинали учить Тору‚ а он уже не нуждался в учителе‚ с десяти лет самостоятельно изучал раввинскую литературу и участвовал в талмудических диспутах наравне со взрослыми. Перед мальчиком преклонялись старые‚ умудренные знаниями ученые‚ а когда ему исполнилось тринадцать лет‚ он изведал не только "глубины моря талмудического"‚ но и изучил математику‚ астрономию и физику.

С юношеских лет Элиягу Гаон вел аскетический образ жизни; в молодом возрасте‚ оставив на время жену и детей‚ отправился в "изгнание" и пять лет скитался по городам Польши и Германии в знак скорби о разрушенном Храме и рассеянном по свету еврейском народе. Уже тогда говорили‚ что слава его "велика в Польше‚ Берлине и во всех местах‚ где он странствовал". Затем он вернулся в Вильно‚ превратил свой дом в дом учения и молитвы и почти никуда не выходил оттуда до конца долгой жизни.

Элиягу Гаон жил в крайней бедности и‚ тем не менее‚ не захотел стать виленским раввином‚ чтобы не отвлекаться на житейские проблемы и всецело заниматься изучением Торы. Питался самой скудной пищей‚ спал не более двух часов в сутки и видел только своих учеников‚ которые с благоговением ловили каждое его слово. Чтобы дневной свет и уличные шумы не отвлекали от занятий‚ он закрывал днем ставни и работал при свете лампы. “Только муками‚ – говорил он‚ – можно добиться истинного знания". Даже со своими детьми он мало разговаривал и советовал им такую же затворническую жизнь‚ чтобы не тратить время на внешнюю суету. Его работоспособность была поразительной. “Если бы даже ангел с неба‚ – говорил он‚ – открыл мне все научные истины‚ я бы не дорожил ими‚ раз они достались мне без собственных усилий". Его авторитет был непререкаем‚ и самые ученые раввины считали за честь стать его учениками. За праведный образ жизни его называли "благочестивым"‚ "святым"‚ а за мудрость и огромные познания в талмудической науке он получил самый почетный титул‚ какой присваивали только наиболее выдающимся ученым в еврейской истории – гаон. Гаон – означает "величие"‚ "гордость"‚ "достоинство" (в современном иврите это слово означает "гений"). По сей день рабби Элиягу называют просто – Виленский гаон‚ и все знают‚ о ком идет речь. Он был гаоном Вильно – "литовского Иерусалима"‚ его величием и гордостью.

Виленский гаон считал главным смыслом жизни изучение и исполнение законов Торы. “Религиозные заповеди и обряды‚ – учил он‚ – составляют проявление Божьей воли... Праведники не стремятся ни к приятному‚ ни к полезному‚ а к тому‚ что по самой сущности своей есть добро‚ то есть к исполнению заповедей Торы". Даже в день смерти он искренне сожалел‚ что‚ покидая этот мир‚ не сможет уже их исполнять. Это было для него наиболее возвышенным способом служения Всевышнему‚ и за это он не просил для себя никаких наград. “Элиягу может служить Богу‚ – говорил он о себе‚ – и помимо надежды на загробную жизнь".

Суровый к самому себе‚ он был не менее суров и к другим. В письме к сыну он рекомендовал ему следить за поведением дочерей и наказывать их "самым нещадным образом" за ослушание‚ ложь и другие проступки. Однажды в его присутствии некий еврей непочтительно отозвался о раввинах прошлого. В тот же день вольнодумца схватили‚ наказали ударами ремня‚ выставили в "куну" на публичный позор‚ а затем вывели за черту города и велели убираться подальше. Естественно поэтому‚ что Виленский гаон стал основным борцом с хасидами – нарушителями того образа жизни‚ который он так строго соблюдал. Отшельник и аскет‚ он был убежден‚ что "веселье и избыток пищи родят всё дурное"‚ и потому не мог согласиться с принципом Баал Шем Това‚ чтобы "человек старался всегда быть веселым и не печалью‚ а радостью служил Творцу". Особенно возмущали Виленского гаона цадики – "посредники" между Богом и человеком. А предпочтение молитвы изучению Закона у хасидов казалось ему посягательством на сущность иудаизма.

Столкнулись друг с другом два противоположных мироощущения‚ борьба между ними была неизбежной‚ – и эта борьба началась.

Виленский гаон требовал‚ чтобы против хасидов предприняли самые решительные меры‚ потому что "преследовать‚ гнать и сживать со свету таких людей – богоугодное дело".
"Пусть везде преследуют и угнетают хасидов... Пусть рассеивают их сборища... чтобы истребить идолов с лица земли. Тот же‚ кто поспешит в этом добром деле‚ удостоится жизни вечной".

Хасиды приобретали всё больше сторонников. Молодые люди покидали иешивы‚ где они прежде старательно учились‚ и повторяли слова Баал Шем Това‚ что для истинного служения Всевышнему требуется радостное настроение, так как "дух Божий не посещает того‚ кто живет в сокрушении и печали". Доходило до трагедий в семьях: отец порывал с сыном‚ брат с братом‚ дочерей заставляли разводиться с их мужьями‚ которые становились хасидами‚ а если дети упорствовали в своих "заблуждениях" и не желали каяться‚ родители приравнивали их к покойникам и отмечали по ним обряд траура.

Взаимные обвинения и насмешки стали обычным явлением. Противники хасидов неустанно высмеивали цадиков-"чудодеев" и их учение‚ "хитроумные ужимки хасидов‚ соблазнительные намеки‚ устрашающие телодвижения в молитве‚ козлиные прыгания и нечистые помыслы". “Хасиды‚ – писали они‚ – спускаются в омут греха для того‚ чтобы извлечь оттуда священные искры и поднять их к небу. Но они обыкновенно остаются в этом омуте и погружаются в грех всё глубже и глубже". Хасиды не оставались в долгу и высмеивали‚ в свою очередь‚ "ламданов"-книжников‚ у которых – как они уверяли – религия сосредоточена только в голове‚ а в сердце ее нет. Бывали случаи комичные: в городке Копыль хасиды не смогли утвердиться‚ потому что их противники вставали на улице возле хасидской молельни и неистово били в барабаны. Стоял такой непрерывный грохот‚ что невозможно было молиться и рассказывать о чудесах своего ребе‚ и хасиды в конце концов закрыли молельню. Но бывали и более серьезные столкновения‚ доходило порой до драк на улицах и избиений‚ а в волынском местечке Красноставе хасиды убили на базарной площади своего противника. Трудно теперь поверить‚ что ожесточение могло дойти до такой степени‚ но местные власти провели следствие‚ был суд‚ и виновных в убийстве сурово наказали.