Русофобия как политическая норма Запада и отечественных „западников”

782 0
Всем хороша объёмная статья А.М. Столярова, отрывок из которой помещён ниже. Документированные цитаты, замечательный легкочитаемый стиль, обширная фактология.

За одним, но крайне важным исключением: талантливый автор не задаётся ни вопросом происхождения источников, ни той исторической парадигмой, которыми он с таким успехом пользуется. Например, что за пресловутое „татаро”, да ещё и „монгольское” нашествие? Орда, да, была. Но при чём тут монголы??? И уж тем более странно нынешнее использование слова „иго” применительно к ордынскому периоду, хотя ни в одном действительно старинном документе оно, будучи и тогда в обиходе, тем не менее не употребляется.
https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2545997/2545997_600.jpg
Что же до источников на русском языке, то понятно, что практически все они создавались священниками и монахами, т.е. веры им как документам большой быть не может в принципе.

*

Люди с глазами ящериц

В 1526 году, во времена правления великого князя Василия III, Московию посетил австрийский посол Сигизмунд фон Герберштейн. Целью посольства было способствовать заключению «вечного мира» между Московским великим княжеством и Литвой: Австрия рассчитывала на помощь тех и других в своей борьбе с турками, которые угрожали Европе.

Посольство было не слишком успешным. Мир между Московией и Литвой был продлен лишь на шесть лет. Однако Герберштейн провел в Москве девять месяцев и по возвращении в Европу издал книгу «Записки о московитских делах» – пожалуй, первое, серьезное и всестороннее описание тогдашней России, включая обычаи, религию, историю, экономику и политику.

Книга Герберштейна пользовалась в Европе большой популярностью: уже при жизни автора она была издана целых пять раз, переведена на иностранные языки и надолго стала основным источником знаний Запада о России. Практически ни один из последующих исследователей не мог обойти стороной этот фундаментальный труд.


Именно Герберштейн, характеризуя политическое устройство России, однозначно назвал его тиранией, считая, что «властью, которую он (великий князь Василий III Иванович – А.С.) имеет над своими подданными он далеко превосходит всех монархов целого мира… Всех одинаково гнетет он жестоким рабством… Свою власть он применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого», подданные не смеют ни в чем ему возражать и, будучи спрошенными, «заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле божьей».

И тут же, отмечая негативные качества русских, Герберштейн ставит принципиальный вопрос: «То ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким»[1].

Через некоторое время, уже в правление царя Федора Иоанновича, послом Англии в России становится англичанин Джайлс Флетчер. Его книга «О Государстве Русском, или образ правления Русского Царя (обыкновенно называемого Царем Московским), с описанием нравов и обычаев жителей этой страны», изданная в 1591 году, содержала столь критические замечания о России, что английские купцы, объединенные в «Московскую компанию», подали в правительство специальную петицию, где предупреждали, что подобная книга может плачевным образом отразиться на торговле между Англией и Россией.

Обеим сторонам это было бы крайне невыгодно.

Достаточно указать, что «английский флот, разгромивший в 1588 году испанскую “Непобедимую Армаду”, был практически весь построен из русского леса и оснащен канатами из русской пеньки.

Впрочем, и русская армия своими первоначальными победами в Ливонской войне во многом была обязана английским поставкам и английским офицерам»[2]. В результате книга Флетчера была в Англии запрещена, а оставшийся непроданным тираж – изъят.

Беспокойство английских купцов было вполне обоснованным. В частности, Флетчер писал, что «образ правления у них <русских> весьма похож на турецкий, которому они, по-видимому, стараются подражать… Правление у них чисто тираническое: все его действия клонятся к пользе и выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом… Письменных законов у них нет… Единственный у них закон есть закон изустный, т. е. воля царя»[3]. В общем, Флетчер, как и Сигизмунд Герберштейн, главной характеристикой Русского государства считал тиранию.

Не менее резко отзывался о России и Астольф де Кюстин в своей знаменитой книге «Россия в 1839 году». Книга эта вызвала гнев императора Николая I, который, согласно легенде, прочитав несколько страниц, будто бы швырнул книгу на пол со словами: «Вся вина лежит только на мне, ведь я покровительствовал этому негодяю»[4]. Императору было на что гневаться.

Блестящий стилист, маркиз де Кюстин дал чеканные формулировки, которые буквально впечатывались в память читателей. Чего стоили, например, утверждения автора «о любви русского народа к своему рабству». Или о том, что «весь русский народ, от мала до велика, опьянен своим рабством до потери сознания».

Или такой пассаж при описании Петербурга:

«Везде и всюду лишь младшие чины, выполняющие приказы старших. Это население, состоящее из автоматов, напоминает шахматные фигуры, которые приводит в движение лишь один человек, имея своим незримым противником все человечество. Офицеры, кучера, казаки, крепостные, придворные – все это слуги различных степеней одного и того же господина, слепо повинующиеся его воле. Это шедевр дисциплины.

Здесь можно двигаться, можно дышать не иначе, как с царского разрешения или приказания. Оттого все здесь так мрачно, подавленно, и мертвое молчание убивает всякую жизнь. Кажется, что тень смерти нависла над всей этой частью земного шара». Или следующее его рассуждение: «Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы
».

Или вывод, к которому автор приходит: «С трудом верится в долговечность общественного строя, породившего столь причудливые социальные связи»[5]. Ничего удивительного, что данная книга была в России категорически запрещена.

Однако о том впечатлении, которое она произвела на российское общество (читавшее ее во французском издании) свидетельствует запись Герцена в своем дневнике от 10 ноября 1843 года: «Книга эта действует на меня, как пытка, как камень, приваленный к груди; я не смотрю на его промахи, основа воззрения верна, и это страшное общество, и эта страна – Россия»[6].

И опять же, весьма нелестно характеризуя российского императора, автор «России в 1839 году», повторяет вопрос, который поставил Сигизмунд Герберштейн: «Я не знаю, характер ли русского народа создал таких властителей, или же такие властители выработали характер русского народа»[7].

Подобных книг было множество. Немецкий философ Гердер считал, что в русском народе нет таких качеств, как честь и достоинство. Русский человек «лишен их по своей природе». Он – «раб, могущий превратиться лишь в деспота»[8].

В свою очередь, английский поэт Филипп Сидней в любовном признании использовал следующую метафору: «А ныне, волю утеряв свою, / как московит, родившийся рабом, / хвалу я тирании воздаю / и тщетно силюсь гибнущим умом / увериться, что все идет на лад, / с уменьем тонким свой рисуя ад»[9].

Французский историк и публицист Жюль Мишле напоминал, что «греки называли русских “людьми с глазами ящериц”; еще лучше выразился Мицкевич, сказавший, что у настоящих русских “глаза насекомых” – они блестят, но смотрят не по-человечески».

И дальше Мишле писал: «Глядя на русских, ясно понимаешь, что это племя пока не развилось до конца. Русские – еще не вполне люди. Им недостает главного свойства человека – нравственного чутья, умения отличать добро от зла».

И потому, полагал Мишле, «текучая как вода, нация эта могла быть остановлена в своем движении только тем средством, какое использует природа для удержания на месте водного потока, – резким, жестким, насильственным сжатием, подобным тому, которое в первые зимние ночи превращает воду в лед, жидкость – в кристаллы, твердостью не уступающие железу.

С помощью сходной насильственной операции было создано российское государство. Таков его идеал, таким оно желает быть – источником сурового покоя, могучей неподвижности, достигнутой в ущерб лучшим проявлениям жизни
»[10].

А уже современный американский исследователь Маршалл По выпустил книгу с характерным названием «Народ, рожденный для рабства. Европейская этнография ранне-современного периода о России. 1476-1748»[11].

Причем в своей публикации автор исходит из четкого представления о России, «как о стране, основой и оправданием существования которой является авторитарная государственность», считая, что «Россия, не принадлежа ни Европе, ни Азии, идет особым путем модернизации, в силу чего только централизованная власть способна была создать могучее государство и поддерживать это могущество, независимо от того, кто оказывался на троне – Иван III, Иван IV, Петр I, Екатерина II, Сталин или Брежнев»[12].

И ладно бы писали об этом лишь иностранцы. Данный феномен можно было бы объяснить историческим противостоянием Запада и России.

Однако в начале ХХ века русский историк, профессор, член-корреспондент Петербургской Академии наук Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, выдвинул гипотезу, что само название «славяне» произошло от древнеримского слова «склаб», что означает «раб».

Дескать, римляне захватывали на своих восточных границах колоссальное количество рабов из славянских племен, и скоро само имя «слав» начало означать раба, а уже потом оно превратилось в название всех славян[13].

Правда, гипотеза эта содержала явные противоречия.

Во-первых, если древнеримское «раб» возникло от этнонима «слав», значит данный этноним уже существовал сам по себе, то есть имел независимое языковое происхождение.

А во-вторых, непонятно, с чего бы это громадные восточно-славянские племена, которые под властью Рима никогда не были, взяли в качестве самоназвания такой оскорбительный термин?[14]

Гипотеза Бодуэна де Куртенэ была отвергнута. И тем не менее, непрерывно звучали в русской культуре слова поэта: «Страна рабов, страна господ. И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ». Сами русские воспринимали Россию как царство рабства и тирании.

Разумеется, далеко не все были согласны с такой характеристикой русского национального самосознания.

Когда в 1768 году во Франции была опубликована книга Шаппа д’Отроша «Путешествие в Сибирь», где опять-таки содержались критические высказывания о России, императрица Екатерина II создала целую бригаду писателей, которые несколько месяцев работали над достойным ответом, напечатанным в 1770 году под названием «Антидот», то есть «противоядие».

А на книгу де Кюстина, которая в России, естественно, опубликована не была, обрушился целый шквал обличающих, возмущенных статей, где основные мысли французского автора доказательно (или бездоказательно) опровергались[15].

Кроме того, историки неоднократно указывали, что жестокость Ивана Грозного не слишком превосходила ту, которую практиковал, например, Генрих VIII, что жертвы опричнины, несмотря на все ее ужасы, были относительно невелики[16], в то время как английский король за время своего царствования казнил около 72 000 человек[17], или что странников (бродяг) в России кормили и привечали, а в той же Англии их отправляли в работные дома или просто на виселицу.

И тем не менее, факт остается фактом. Возникла целая историческая традиция, полагающая, что славяне, прежде всего русский народ, по своему этническому характеру склонны к рабству, и потому тирания – естественная для них форма правления. Никакая свобода и демократия им не нужны. Они просто не представляют себе, что это такое.

Данная традиция обнаруживает себя и в наше время. В многочисленных публикациях, косвенно или явно, повторяется мысль, что русские – это рабы по своей природе. Им необходима «твердая власть», «авторитарный лидер», «железная рука», которая только и может навести порядок в стране. Этой русской национальной особенностью объясняется и нынешняя «суверенная демократия».

Подтверждением тому вроде бы служит вся история Российского государства. Ведь еще в древности, обращаясь к варягам, воззвали и русь, и чудь, и словене, и кривичи, и все: «придите и володейте нами»[18]. То есть, фактически попросились в добровольное рабство.

Затем было монгольское иго, деспотический характер которого восприняли русские князья на Москве. Уже Василий III считался по европейским меркам тираном.

Об изуверской же тирании Ивана Грозного ходили в Европе легенды, зафиксированные письменными документами.

Далее последовали тирании Петра I (во время казни стрельцов лично исполнявшего обязанности палача), Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II (которая хоть и считалась просвещенной монархиней, но подавляла любое инакомыслие самыми энергичными средствами, о чем свидетельствуют судьбы Радищева и Новикова).

Даже относительно цивилизованная империя от Александра I до Николая II за отсутствием гражданских прав и свобод все равно выглядела тиранией по сравнению с европейскими странами, активно осваивавшими демократию.

А о советском периоде и говорить нечего. Достаточно вспомнить т.н. сталинские репрессии и лагеря. Или то, что колхозники, которые по переписи 1970 г. составляли пятую часть населения СССР, какое-то время не имели ни паспортов, ни права на свободное передвижение. Они были привязаны к своим колхозам.

Точно также на некоторых предприятиях в городе отбирали паспорта у рабочих и вместо них выдавали временные удостоверение личности. Сменить работу в этом случае было нельзя[19]. Крепостное право, вроде бы отмененное в 1861 году, торжествовало в стране победившего социализма.

Невольно закрадывается сомнение. Может быть, мы, русские, и в самом деле такие? Темный и непросвещенный народ, недалеко ушедший от стада? «Люди с глазами ящериц», готовые покорно склониться перед любым тираном? Может быть, мы действительно органически не приемлем свободу и потому все попытки ввести в России реальную демократию заведомо обречены на провал?

Однако прежде чем перейти к ответу на этот вопрос, необходимо сделать важное замечание.

В 1980 году, еще при советской власти, в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга Ф. Ф. Нестерова «Связь времен. Опыт исторической публицистики»[20]. На меня эта скромная по объему книга, прочитанная, кстати, совершенно случайно, произвела колоссальное впечатление.

Пожалуй, впервые, хотя в то время я уже занимался наукой, мне стало понятно, как на большом историческом материале выстраивается внятный и логичный концепт, как он увязывается с другими, уже существующими соображениями и, главное, – как этот концепт сопрягается с текущей реальностью. Ничего подобного я ранее не читал, и ничего подобного, как мне кажется, в советской исторической аналитике в то время не существовало.

Это была чрезвычайно полезная интеллектуальная школа, и мои нынешние рассуждения о константах русского национального подсознания, об архетипической механике русского и российского национального бытия, выросли в значительной мере из работы Ф. Ф. Нестерова.

Быть или не быть?

В предыдущей главе мы разбирали феномен географического детерминизма – то, как климат, природа, характер почв влияют на формирование этноса, как под их воздействием складываются те или иные черты, которые образуют впоследствии национальный характер.

Однако географический детерминизм – это не только ландшафт и климат, не только урожайность земель и возможность их обрабатывать, это еще и соседи, исторически контактирующие с данным народом. От их агрессивности или, наоборот, миролюбия, от их технологического развития, высокого или низкого, от их культуры, задающей конфигурацию долговременных отношений, во многом будет зависеть акцентировка национальных особенностей.

Мощный географический фактор вне всяких сомнений повлиял на становление национального характера русских, и этот фактор можно определить как «степной».

Суть здесь заключается в следующем. И Россия, и Западная Европа пережили в своей средневековой истории один и тот же период «нашествия варваров». В Европе это были норманны, сарацины, мадьяры. В Древней Руси – это были те же норманны, которые здесь назывались варягами, но еще – берендеи, хазары, печенеги, половцы и монголы.

В обоих случаях последствия были катастрофические: разрушение городов, грабежи, убийства, угон в рабство мирного населения[21]. Опустошались целые регионы, громадные процветающие территории приходили в упадок и зарастали травой.

Однако наблюдались и существенные различия.

В Европе данный период закончился в основном уже в XI столетии, когда варвары осознали, что экономически выгоднее взимать постоянную ренту в виде дани или налогов, нежели грабить и убивать, и начали образовывать на завоеванных землях стационарные государства. Пример тому – Нормандия и Ломбардия, вошедшие впоследствии в состав, соответственно, Франции и Италии.

В России же период нашествий длился до середины XVI века, а то и дольше – разница с Европой более чем в пятьсот лет – и кроме того имел отчетливую «степную» специфику.

Дело в том, что традиции «степной войны», которую вели кочевники Юга против Руси, в отличие от варварских, а позже и феодальных войн средневековой Европы, требовали истребления всего племени (рода), то есть уничтожения или изъятия (увода в рабство) всего мужского, женского и даже детского населения, с тем чтобы не выросло поколение, способное отомстить[22].

Эти традиции опустошительных степных набегов сохранялись и в тот период, когда кочевники уже перешли в основном к взиманию дани с русских земель, и продолжались, в частности со стороны крымских татар, вплоть до середины XVIII столетия.

Особую роль здесь, конечно, сыграло ордынское иго. Уже первая волна монгольского нашествия на Русь была сокрушительной. «Летописи рисуют картину непрерывных татарских «ратей» в течение всей последней четверти XIII века. За 20 – 25 лет татары 15 раз предпринимали значительные походы на Северо-Восточную Русь…

Из этих походов три имели характер настоящих нашествий… Владимирские и суздальские земли опустошались татарами пять раз… Четыре раза громили татары «новгородские волости»…

Семь раз – княжества на южной окраине (Курск, Рязань, Муром), два раза – тверские земли.

Сильно пострадали от многочисленных татарских походов второй половины XIII в. русские города Владимир, Суздаль, Юрьев, Переяславль, Коломна, Москва, Можайск, Дмитров, Тверь, Рязань, Курск, Муром, Торжок, Бежецк, Вологда.

Целый ряд городов неоднократно подвергался нападению ордынцев. Так, после нашествия Батыя Переяславль-Залесский татары разрушали четыре раза, Муром – три раза, Суздаль – три раза, Рязань – три раза, Владимир – по меньшей мере два раза (да еще трижды татары опустошали его окрестности)»[23].

А вот как пишет об этом современный исследователь.

«В шестидесяти километрах к юго-востоку от Рязани есть старое городище. Огромное пустое пространство, заросшее высокой травой. По краям его видны мощные земляные валы. Память о том, что здесь когда-то была цивилизация, что люди укрепляли сие странное место и что само по себе это место заслуживало серьезной защиты.

Иных свидетельств человеческого существования на городище нет. Или, точнее, их надо отыскивать. Коль приглядеться, средь зарослей дикой травы можно найти основания трех старых соборов – Успенского, Спасского, Борисоглебского. Ученые отметили их табличками…

Место это называется ныне Старая Рязань. Но на самом деле именно оно является истинной Рязанью – центром древнего княжества, городом, принявшим на себя первый удар идущих с востока монгольских полчищ. Нынешний областной центр по праву должен был бы носить свое исконное имя Переславль-Рязанский.

Но много лет назад именно туда из разоренного нашествием центра перебралась цивилизация. Именно там разместился княжеский стол. Именно там стали жить и торговать, стремясь хоть как-то укрыться от страшных непрекращающихся набегов. И вот уже Переславль присвоил себе не только богатства, но даже имя настоящей Рязани, оставив Рязань Старую наедине со своим прошлым…

Рязань не сразу погибла. Историки полагают, что после Батыева нашествия она еще долго мучилась, пытаясь возродиться. Но это, увы, оказалось невозможно. И вот ныне между валов – лишь ветер, трава и останки древних соборов»[24]

Раз за разом накатывались монголы на русские земли, оставляя после себя безлюдную пустошь.

Другой современный исследователь отмечает: «Татары уничтожили около трети всего населения Древней Руси. Считая, что тогда на Руси проживало около 6–8 миллионов человек, было убито не менее двух – двух с половиной. Иностранцы, проезжавшие через южные районы страны, писали, что практически Русь превращена в мёртвую пустыню, и такого государства на карте Европы больше нет»[25].

Это, разумеется, самым пагубным образом отразилось на экономическом состоянии Древней Руси. В то время как в Европе происходил бурный рост городов, развитие политической жизни, наук, ремесел, торговли, накопление и концентрация капиталов, «Русь была отброшена назад на несколько столетий, и… должна была вторично проходить часть того исторического пути, который был проделан до Батыя»[26].

Причем даже после свержения в 1480 г. власти Орды выплата дани татарам (Крымскому ханству), правда не всегда регулярная, сохранялась и была окончательно отменена лишь Петром I по Константинопольскому договору 1700 г.

К тому же уплата дани не гарантировала спокойствия. Татары все равно продолжали свои разрушительные набеги. От них не спасали ни крепости, спешно возводимые Москвой на южных границах, ни колоссальные лесные засеки, препятствующие продвижению конных ратей. Татары просто изменили тактику нападений.

Василий Ключевский пишет, что, хорошо изучив местность, «скрывая свое движение от московских степных разъездов, татары крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней и во все стороны рассылали ловких разведчиков. Так им удавалось незаметно подкрадываться к русским границам и делать страшные опустошения.

Углубившись густой массой в населенную страну верст на 100, они поворачивали назад и, развернув от главного корпуса широкие крылья, сметали все на пути, сопровождая свое движение грабежом и пожарами, захватывая людей, скот, всякое ценное и удобопереносимое имущество»27.

Набеги наносили Русскому государству колоссальный ущерб. Главной добычей татар был полон – пленников затем продавали в Константинополь, Анатолию, в государства Азии и даже Африки.

Причем рабов было столько, что «один еврей-меняла, по рассказу Михалона, сидя у единственных ворот перекопи, которые вели в Крым, и видя нескончаемые вереницы пленных, туда приводимых… спрашивал у Михалона, есть ли еще люди в тех странах, или уже не осталось никого»[27].

По подсчетам некоторых исследователей, количество угнанных в рабство из русских земель на протяжении XIV – XVII веков составило около трех миллионов человек[28].

В течение долгих столетий набеги происходили чуть ли не ежегодно, а иногда и по два раза в год. «Для Крыма фактически подобный вид “хозяйственной деятельности” постепенно становился профилирующим. Если татары не совершали очередного набега на христианские земли, то у них просто возникали проблемы с продовольствием»[29].

Тень Великой Степи непрерывно нависала над Русью, и сквозь нее лишь с громадным трудом пробивались бледные всходы цивилизации.

Не менее серьезным был натиск и на западные границы России, где стремительно усиливалась Речь Посполитая. Это конфедеративное объединение Литвы и Польши становилось одной из сильнейших европейских держав, явно претендуя на то, чтобы объединить под своей эгидой всех центральных и восточных славян.

Военные действия здесь шли почти непрерывно. Ф. Ф. Нестеров, цитируя В. О. Ключевского и ссылаясь на хронологические таблицы других историков, указывает, что «великорусская народность в период своего формирования за 234 года (1228 – 1462 гг.) вынесла 160 внешних войн.

В XVI Московия воюет на северо-западе и западе против Речи Посполитой, Ливонского ордена и Швеции 43 года, ни на год не прерывая между тем борьбы против татарских орд на южных, юго-восточных и восточных границах. В XVII веке Россия воевала 48 лет, в XVIII веке – 56 лет. В целом для России XIII – XVIII веков состояние мира было скорее исключением, а война – жестоким правилом»[30], накладывавшим отпечаток на всю русскую (российскую) жизнь.

Подводя итог, можно сказать, что Россия платила «военный налог» гораздо больший, чем Западная Европа, и уплата такого налога, тормозящая экономическое развитие, продолжалась здесь значительно дольше.

Фатальная трудность, усугублявшая данную ситуацию, состояла еще и в том, что, ведя тяжелые войны против сильных противников, сама Русь/Россия находилась в безнадежном технологическом тупике.

Главной ударной силой в средневековых войнах Европы являлась рыцарская конница. По своим боевым качествам она неизмеримо превосходила пехоту.

«Во главе нескольких сотен рыцарей Карл Великий разгоняет пешее войско саксов, построенное еще по племенному принципу, и завоевы вает Саксонию. В XII веке уже саксонские рыцари, пользуясь качественным превосходством в военном деле, осуществляют свой «натиск на Восток» и истребляют славянские племена лютичей и бодричей.

И только польское рыцарское войско останавливает дальнейшую немецкую экспансию. Веком раньше нормандские рыцари Вильгельма Завоевателя полностью вырубили пехоту англосаксов и сделались господами Англии»31.

Городское ополчение было немногим лучше сельского. «В 1347 году Филипп VI Французский публично заявляет, что впредь он поведет в бой только дворян: от горожан мало проку. В рукопашной схватке они тают как снег на солнце; можно пользоваться лишь их стрелками да золотом, чтобы платить жалованье дворянам. Пусть же лучше остаются дома и стерегут своих жен и детей. А для военного дела годятся только дворяне, с детских лет изучившие его и получившие соответствующее воспитание»[31].

«Перелом в пользу пехоты наступил только в XV – XVI веках, когда на поля сражений вышли сплоченные тактические единицы («баталии») швейцарских наемников и немецких ландскнехтов. Они сокрушили рыцарскую конницу напором алебардщиков и пикинеров, тесно взаимодействовавших между собой в едином строю»31.

Между тем создание рыцарской конницы было делом весьма дорогим. «По средневековым нормам требовался труд целой деревни (30 дворов) на содержание одного воина-феодала»31.

Таким же дорогим было и содержание профессиональной пехоты, которая в массе своей не возвращалась после сражения к сельскохозяйственному или ремесленному труду, а оставалась солдатами, продолжающими военную подготовку. Разоренная монгольским нашествием Русь просто не могла себе этого позволить.

К тому же значительная часть ее средств, которые могли бы быть вложены в военное дело, шли в виде дани в ту же Орду. Вот это и было экономическим тупиком.

«Русь оказалась замкнутой в порочном круге: для того чтобы создать сильное феодальное войско, она должна была освободиться от Золотой Орды, господство которой постоянно подрывало экономическую основу, необходимую для создания такого войска; но, для того чтобы сбросить татаро-монгольское иго и отбиться от других врагов, сильную феодальную конницу (или наемное войско – А.С.) уже нужно было иметь»31.

Это был онтологический вызов, то есть вызов, угрожающий существованию всего русского этноса.

Этим историческое положение русских отличалось от положения западных европейских народов. Конечно, средневековые войны Европы также были чрезвычайно жестокими и кровопролитными, здесь также опустошались целые области и погибали массы людей, и все же европейскому феодалу (графу, барону, герцогу, королю) в голову не пришло бы начисто разрушать города или полностью истреблять население завоеванных им земель – для него и то, и другое представляло источник дохода.

Европейские войны были по большей части «войнами королей» и не касались европейских народов, прообразов будущих наций. Русским же угрожало полное уничтожение этнической общности. Собственно, перед ними открывались только два возможных пути.

Либо постепенная деградация и поглощение более сильными этническими соседями, как это произошло, например, со множеством финно-угорских племен, от которых остались только названия городов или земель – Пермь, Муром, Мещера, Ижора, а от других – вообще ничего. Либо распад на несколько самостоятельных этнических государств, которые в дальнейшем образовали бы отдельные нации.

Так, например, случилось с германскими племенами в Европе, разошедшимися этническим веером и, по-видимому, навсегда. Скорее всего реализованы были бы оба сюжета. Для одной части русских племен – один, для другой части – другой. В любом случае единая древнерусская общность перестала бы существовать.

И вот в чем тут парадокс. Русский этнос не пошел ни тем, ни другим путем. На мощный онтологический вызов, им был дан такой же мощный, однако – асимметричный ответ. На русских землях, центром которых стала прикрытая лесами Москва, началось формирование могучего социального оператора – тиранической власти, деспотического государства, способного к мобилизации всех ресурсов, всех сил и средств, необходимых для выживания.

Данный феномен вполне понятен. Здесь работает уже упоминавшееся в предыдущей главе соображение Монтескье, связывавшего тип государственной власти с величиной территории, которая, как мы увидим чуть позже, была у восточных славян действительно велика.

«Обширные размеры империи, – считал Монтескье, – предпосылка для деспотического управления.

Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой выполнения этих приказаний; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей и их чиновников, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек; чтобы закон непрерывно изменялся с учетом всевозможных случайностей, число которых всегда возрастает по мере расширения границ государства»[32].

А если перейти на язык аналитики, то это очевидно из самых простых общесистемных соображений: тотальная мобилизация ресурсов страны требует четкого иерархического механизма.

В критической ситуации необходим единый управляющий центр. Именно потому в случае серьезной военной угрозы даже в странах с сильными демократическими традициями резко усиливается централизация власти, как это было, например, в Англии и Соединенных Штатах в период Второй мировой войны: и Черчилля, и Рузвельта не без оснований упрекали тогда в диктатуре.

Правда, заметим, что «верховная власть с неопределенным, т. е. неограниченным пространством действия» (так российскую власть определял В. О. Ключевский[33]А. С.), «несомненно была одним из главных свойств московского государственного порядка, но было бы неверно рассматривать ее как особенность, то есть как черту, выделяющую Россию из ряда других европейских государств.

Власть с неограниченным пространством действия – это не национальная особенность, а сущность всего европейского абсолютизма. Филипп II (испанский король – А. С.) и Людовик XIV (французский король – А. С.) представляли собой тип европейского монарха нисколько не менее абсолютного, чем московские цари, а Карл I Стюарт (английский король – А. С.) даже накануне казни продолжал в споре со сторонниками парламентаризма отстаивать принцип монархической власти с неограниченным пространством действия»[34].

Россия от Европы отличалась лишь тем, что концентрация власти здесь шла гораздо быстрее, чем в большинстве европейских стран, и результат ее был гораздо масштабнее и отчетливее; в этом смысле Россия – во многом по необходимости – опережала Европу.

Исторический позитив данного социального преобразования свидетельствует сам за себя. Россия не только выжила в ситуации, когда казалось, что шансов на выживание у нее не было никаких, но и заняла полноправное место в ряду могущественнейших европейских держав.

На фундаментальный вопрос «быть или не быть?» Россия ответила: «быть!».

Однако одновременно с этим развивался и другой не менее важный процесс: в ювенильном сознании русского этноса сформировался архетип власти и государства, который стал одной из базисных национальных констант.

Причем данный архетип, как и положено архетипу, породил целый ряд принципиальных характерологических черт.


Андрей Столяров


***


Источник.
.

Оценка информации
Голосование
загрузка...
Поделиться:

Оставить комментарий

Вы вошли как Гость. Вы можете авторизоваться

Будте вежливы. Не ругайтесь. Оффтоп тоже не приветствуем. Спам убивается моментально.
Оставляя комментарий Вы соглашаетесь с правилами сайта.

(Обязательно)

Информация о сайте

Ящик Пандоры — информационный сайт, на котором освещаются вопросы: науки, истории, религии, образования, культуры и политики.

Легенда гласит, что на сайте когда-то публиковались «тайные знания» – информация, которая долгое время была сокрыта, оставаясь лишь достоянием посвящённых. Ознакомившись с этой информацией, вы могли бы соприкоснуться с источником глубокой истины и взглянуть на мир другими глазами.
Однако в настоящее время, общеизвестно, что это только миф. Тем не менее ходят слухи, что «тайные знания» в той или иной форме публикуются на сайте, в потоке обычных новостей.
Вам предстоит открыть Ящик Пандоры и самостоятельно проверить, насколько легенда соответствует действительности.

Сайт может содержать контент, не предназначенный для лиц младше 18-ти лет. Прежде чем приступать к просмотру сайта, ознакомьтесь с разделами:

Со всеми вопросами и предложениями обращайтесь по почте info@pandoraopen.ru