​Приставка «за-*» (заработок, закон, защита)

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2243140/2243140_300.jpgЕсли спросить у обывателя, что такое «законность», то он, не особенно думая, скажет, скорее всего: «соблюдение закона».

Такая позиция распространена, её активно внедряют в сознание деградирующих масс, стараясь не показывать, что она приводит к КОЛЛАПСУ ПРАВОСОЗНАНИЯ. И это очень легко доказать.

Если я возьму бумажку, и напишу на ней фломастером «убий, укради». А сверху напишу слово «закон». Что в итоге получится?

В итоге получится письменный текст, претендующий (как следует из его заголовка) быть законом. Данный текст, претендующий быть законом, войдёт в противоречие с другим текстом, тоже претендующим быть законом.

Так что же решит их противоречие? Голая сила. Кто сильнее, тот и настоит на своём тексте, претендующим законом называться…

Но если всё решает голая сила – тогда вообще зачем законы? Собственно говоря, голая сила и прямое насилие всегда всё решали, в том числе и в животном мире. Никакого понятия о законности или незаконности животный мир не имеет, и понятно, почему. Животные не умеют ни читать, ни писать. А если бы умели? Закон о праве льва сожрать антилопу, конечно, не помешал бы льву, но ничем ему бы и не помог.

Антилопа всё равно от него будет убегать, потому что у неё свой закон: о праве бегать от хищника. В отношениях льва и антилопы бессмысленно говорить о письменном праве.

Сильная антилопа убежит от льва, а быстрый лев догонит антилопу. Это и есть состязание по силе, в котором правовые отношения в принципе бессмысленны и невообразимы.

Общество, которое любой текст, объявленный законом, признаёт законом – можно жить вовсе без законов, что оно, впрочем, и делает, лишь зря переводя бумагу.

Поскольку сила не нуждается ни в каком законе, сама решает всё по своему произволу, то корни правосознания нужно искать не в силе, не в воле победившего насилия. Немыслимо и безумно представить развитое правосознание – как слепое следование любому, сколь угодно абсурдному тексту. Мол, что бы нам не написали под заголовком «закон» – мы выполним.
Это не правосознание, а состояние робота, механизма!

Исторически правосознание глубоко и основательно связано с сакральностью, священными нормами поведения. Представление о священном автономно от силы. В понимании верующего святое дело, даже и проиграв битву, остаётся святым. А нечестивцы, пусть они и победили грубой силой – остаются всё равно нечестивцами.

С силой и насилием так не получится от слова «никак». Проиграв битву, сила перестаёт быть силой по определению. И потому, закон насаждаемый силой – ничем не отличается от произвола. Ну, кроме, может быть, того, что произвол озвучивается в устной форме, а закон силы – записывается на бумаге. Не ахти отличие, согласитесь!

Приставка «за-*» в русском языке «волшебная». Как в слове «закон» она требует кона, за которым стоит, так и в слове «заработок» она требует работы, за которой следует. В современной жизни понятие заработка проституировано так же, как и понятие законности.

В своём исходном смысле «заработок» есть определённое в реальных единицах вознаграждение за определённый объём труда. Это когда, например, отработав 5 лет на предприятии, каждый получает квартиру, а не отработав 5 лет – никто её не получает от этого предприятия.

У нас же под «заработком» стали понимать то, что в живом русском языке называется «подачкой». Этот «заработок» определяется не объёмом работы, а «как договорятся». Он не имеет ни верхнего, ни нижнего пределов, совершенно произвольно назначается. И отвязан от труда. И потому в современной экономике нет зарплаты – в ней есть подачки, в лучшем случае «жалования».

Связаны ли между собой отсутствие законности и отсутствие заработка? Безусловно, да. Иначе и быть не могло после «великой криминальной революции» 90-х, когда криминал взял власть в свои руки. Взяв власть, оргпреступность не могла, да, наверное, и не хотела отменять закон и заработок формально, официально.

Но она их выхолостила сущностно (что при капитализме неизбежно).

Закон для неё – не то, что получено с Неба на скрижалях, раз и навсегда.

Закон для неё – то, что она сегодня сама выдумает, без всяких Небес и скрижалей, а завтра сама же и отменит. Непостоянство закона – по сути, его отсутствие.

Из этого вытекает и переменчивость «заработков», ставших подачками, из долга работодателя и власти превратившихся в милостыню, из их обязанности – в их право.

Как в волшебных зеркалах должник поменялся местами с кредитором. В этом и заключена магия капитализма. В традиционной религии тот, кто больше получает – больше и обязан, с него больше спрашивают. Меньше всего обязанностей у нищего, а больше всего ответственности и долгов у царя.

От известной евангельской притчи происходит крылатое выражение «зарывать талант в землю». Им в христианстве веками обозначали безответственное распоряжение дарами Бога – знаниями, опытом, духовными качествами, материальным богатством. Фраза «кому много дано, с того много и спросится» стала настолько избитой поговоркой, что мы порой не задумываемся над её смыслом. А надо бы!

Магия капитализма в том, что чем больше человек хапнул – тем меньше должен. Чем больше у него прав – тем меньше обязанностей. Мертвый капитал ренты – это права без обязанностей.

Человек «свободен» в подлом либеральном смысле[1] – то есть он может всё, имеет доступ ко всему, но не обязан никому ничего.

А больше всего долгов и обязанностей – именно у того, кто живёт хуже всех, кому общество дало меньше всех. Это мы и называем: «должник с кредитором местами поменялся».

Тот, кто у всех всё забрал – почему-то при этом ничем не обязан никому, а тот, кому общество ничего не дало – почему-то при этом оказался всем должен.

Таков итог проституирования понятий «законность» и «заработок».

Честный труд предполагает и честный расчёт. А в рыночной системе вместо честного расчёта действует принцип «сколько барин пожалует». Учитывая дешевизну рабочих рук, барин может, в принципе, и вообще ничего не жаловать – чем частенько и пользуется.

+++

Неразрывна связь разобранных вопросов с понятием «защита». В философии языка она означает «пребывание за щитом». Зоологическое же понимание термина, свойственное либерализму, уравнивает защиту с доминированием.

То есть всякий оккупант, естественно, не хочет называть себя оккупантом, а именует себя «защитником», на том основании, что он доминирует на территории военно-террористическим образом.

Если мы говорим о реальной защите, то она включает в себя перечень (список) прав и удовлетворяемых нужд защищённых, обязанности которых по отношению к защитнику лишь вторичны, вытекают из прав, и являются, по сути, платой за услуги.

Если мы говорим о военно-террористическом доминировании, выдающем себя за «защитника» – то его легко определить по отсутствию списка и перечня прав защищённых. Принудительные обязанности, не уравновешенные никакими благами или правами, выступают единственным содержанием отношений.

Такова, например, украинская псевдогосударственность, каратели которой постоянно называют себя «защитниками», а по сути – являются яркой иллюстрацией наёмной банды капиталистических хищников. Удержание территории с населением, состоящим из бесправных заложников – вот что именуется у них «защитой населения». С таким же основанием работорговец, следящий, чтобы негр не сбежал из трюма – может объявить себя «защитником чернокожих».

+++

Нельзя ничего исправить, нельзя никуда сдвинуться, кроме как в пропасть – пока мы не вернём словам их живого и полноценного значения. Пока мы не будем ложные законы называть произволом, ложные зарплаты – подачками, а ложную защиту – террором, осуществляемым террористами над заложниками, мы не сможем исправить мир.

Нельзя исправить мир – не понимая его. Прежде, чем ударить кувалдой – надобно иметь знание, в какое место ударить кувалдой полезно для дела.

Иначе получится киевский майдан – когда кувалдой-то лупят, но так получается, что чаще всего попадают себе по лбу…