Священная история — основа национального самосознания (2)

1067 0

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1691606/1691606_300.jpg…Антигерои священной истории

Образ героя, сообразно с характерным для священной истории дихотомическим мышлением, предполагает наличие и образа антигероя.

Антигерой — это изменник, предатель национальной общности или сакрального общего дела, осуществляемого под руководством культурного героя.

Антигероем может быть и злодей, попирающий принятые общностью ценности. Такие образы ярко прописаны в каждой из религиозных традиций. В Новом Завете это образы Ирода-злодея и Иуды-предателя.

Воспитательное значение представления отрицательных образов связано с необходимостью образного описания развилки между героикой и антигероикой.

Российская священная история в её разных эпохальных преломлениях использовала для изобличения неправедности широкий ряд примеров антигероев.

Первым идентифицируемым образом антигероя становится Святополк Окаянный, заклеймённый в качестве братоубийцы. На Святополка в русской сакральной истории был экстраполирован образ антихриста.


Последующие периоды русской истории тема великой измены рассматривалась главным образом в фокусе вызова униатства. Принятие унии под влиянием внешней конъюнктуры рассматривалось историческим перефразом иудина греха. Византия пала в русском восприятии не потому, что была завоёвана турками, а потому, что византийский император и константинопольский патриарх приняли унию и в том погибли духовно.

Польская измена дискредитировала Лжедмитрия и семибоярщину. И униаты, рефлексируя в отношении своего исторического предательства, оказывались в реалиях политической борьбы наиболее злобными врагами православного мира, вымещая комплекс изменника на тех, кто остался стойким в вере.

Дихотомия образов героя и предателя использовалась в дальнейшем в противопоставлениях Дмитрий Донской — Олег Рязанский, Иван Грозный — Андрей Курбский, Пётр I — царевич Алексей. Николай Гоголь в «Тарасе Бульбе» историко-художественными средствами раскрыл психологию героя и антигероя (Остап и Андрий) в применении к малоросской этнопсихологической рефлексии.

Акцентированно образ антигероя использовался в советской модели священной истории. Таким антигероем преподносился, например, Троцкий. Использование по отношению к нему ленинской характеристики — «Иудушка» позволяло соотнести эту фигуру с соответствующим архетипом антигероики. Враги народа, контрреволюционеры и изменники всех мастей не могли не быть идентифицируемы в пространстве сакральной истории СССР.

Советская художественная литература также активно использовала эту дихотомию. Мальчиш-Кибальчиш у Аркадия Гайдара выдерживает натиск буржуинов, но оказывается не готов к внутренней измене, предательству Мальчиша-Плохиша. Кибальчиш принимает мученическую героическую смерть, фактически по сценарию Голгофы, а Плохиш продался буржуинам за бочку варенья и корзину печенья, что вызывает коннотаты и с чечевичной похлёбкой, и с тридцатью серебренниками.

Священная война дала для сакрального исторического нарратива уже не просто образ изменника делу революции, но изменника Родины — генерала Власова. В спорте эта дихотомия получила предельное обострение в период матчей за шахматную корону 1978 и 1981 годов Карпов / Корчной. Когда же проводились по прошествии времени матчи Карпов / Каспаров, через СМИ выстраивалась уже совершенно иная мифология — борьба между старой системой и новыми перестроечными силами.

Одним из приёмов разрушения национальной священной истории является снятие образной оппозиции между добром и злом. Это может быть достигнуто через снятие категоричного вердикта в определении зла.

Вносится элемент относительности — «не всё так просто». «Не всё так просто» говорится, например, в отношении предательства Андрея Власова. И вот уже предатель перестаёт быть антигероем и выступает носителем собственной правды.

Понятно, что на платформе относительности и субъективности добра и зла никакая социальная сборка невозможна.

Современная Россия не только не имеет культурных героев священной истории, но не имеет и антигероев. В историко-культурном стандарте отсутствуют какие-либо оценки национальному предательству, отсутствует сама по себе такая тема.

Не дана оценка с точки зрения роли пятой колонны в распаде СССР. О том, что такого рода деятельность со стороны групп элиты велась, признаётся сегодня и западными экспертами.

Характерно в этом отношении признание бывшего консультанта Совета национальной безопасности, Государственного департамента и Министерства обороны США в том, что победа в холодной войне была достигнута с помощью взятых на зарплату диссидентов. Так, значит, зарплату со стороны геополитического противника диссиденты получали?

Так почему в таком случае они преподносятся в современных российских учебниках в позитивном свете как борцы с тоталитарной системой, а не в качестве тривиальных изменников Родины?

О пятой колонне, поспособствовавшей распаду СССР, говорил, и не один раз, Путин. Но почему в таком случае предатели не названы в учебниках тем, кем они являлись в действительности?

Почему не дана оценка деятельности «прораба перестройки» Александра Яковлева, факт завербованности которого ЦРУ не вызывает сомнений? Почему в том же стандарте не оценена на предмет целевого нанесения вреда собственному Отечеству деятельность Михаила Горбачёва, а сам концепт предательства элит оказывается табуирован как конспирология?

Сакральная жертва

Священная история фактически каждого народа содержит также тему сакральной жертвы. В христианской семиосфере эта тема предельно обострена через образ самопожертвования Бога, принявшего смерть из-за любви к людям. Но жертвенная смерть оказывается в итоге победой, торжеством над самой смертью («Смертию смерть поправ»).

В национальных священных историях образ сакральной жертвы находит выражение либо в трагической смерти героя, принявшего сознательно гибель во имя общественных идеалов, либо описаниях картин народного истребления — коллективной жертвы.

Сакральные жертвы героев в применении к священной истории России обнаруживаются в каждом из периодов российского исторического процесса. Можно сказать, что на этих героях и выстраивается сакральная матрица истории.

Трагедия с древних времён считалась высоким жанром, выводящим нарратив на уровень сакральности. Напротив, голливудский тип повествования со счастливым концом, в рамках которого супермен, «капитан Америка», повергает всех своих противников, в матрицу священной истории не вписывается.

И в этом отношении попытки переписать российскую историю по образцу Голливуда, прослеживаемые, в частности, в современном отечественном кинематографе, обречены на неуспех.

Показательно, что первыми русскими святыми были, что характерно, невинно убиенные князья Борис и Глеб. Сакральными жертвами русской священной истории выступали национальные герои — Андрей Боголюбский, Евпатий Коловрат, Михаил Черниговский, монах Пересвет, патриарх Гермоген, Иван Сусанин, Пётр Багратион, адмирал Нахимов, герои крейсера «Варяг» и др.

В подпольной семиосфере Российской империи в рамках формирования собственной альтернативной сакральной истории также активно использовались образы взошедших на эшафот героев-революционеров — казнённые декабристы, народовольцы, жертвы подавленных восстаний, эсеровские террористы и т.д.

«Умрёшь не даром, дело прочно, когда под ним струится кровь», — провозглашал Николай Некрасов устами Гражданина в стихотворном диалоге с Поэтом.

Одной из первых компонент советской священной истории явилась сакральная жертва 26 бакинских комиссаров. В ряду сакрализованных жертв находились герои Гражданской войны — Василий Чапаев, Николай Щорс, Сергей Лазо и другие. Великая Отечественная война вывела масштабность сакральной жертвы на новый уровень.

За годы войны 3051 человек получил звание Героя Советского Союза посмертно. Такая статистика отражала сверхвысокий уровень самопожертвования во имя Отечества среди народа. Последними из сакральных жертв советской священной истории стали герои-чернобыльцы.

Фактически у каждого народа на уровне исторической памяти имеется образ национального геноцида. Некий онтологический враг вынашивает планы полного уничтожения соответствующего народа и реализует их в той или иной степени на практике. Вопрос стоит об историческом выживании.

Но народ выживает и проносит скорбь о жертвах как базовую скрепу национальной идентичности через последующую развёртку истории. Без этой памяти как чего-то сугубо внутреннего, этнического, по-видимому, многие общности не смогли бы удержать национальное единство.

Тема русского геноцида вполне могла бы быть заявлена в применении к фашистской политике на оккупированных территориях. Как правило, о геноциде в контексте Второй мировой войны говорится, и говорится много, в фокусе Холокоста.

Но ведь существовали и расистские проекции доктрины Третьего рейха в отношении русских, а практика их искоренения в лагерях для военнопленных и установки дерусификации на оккупированных территориях могли бы быть поставлены в один ряд с геноцидом евреев или цыган.

Российская священная история является в целом историей великих жертв. Эта особенность связана со спецификой ведомых Россией войн, являвшихся преимущественно войнами цивилизационными.

О великих жертвах России рассуждал в своё время историк Николай Ульянов: «Россия – страна великих нашествий. Это не войны маркграфов саксонских с курфюрстами бранденбургскими, это периодически повторяющиеся приходы Аттилы и Чингисхана под знаком полного порабощения и уничтожения.

Это нечеловеческое напряжение сил и без того бедной от природы страны для отражения в десять раз сильнейшего врага. Когда кончилась Вторая мировая война, во всех театрах показывался документальный фильм: запруженные народом улицы Лондона, Парижа, Нью Йорка, ликующие толпы, радостные лица.

Но – вот Москва. Там плачут. Как после Куликовской битвы, люди слезами встречали Победу. Если США потеряли в войне немногим больше двухсот, французы – четырёхсот, англичане – четырёхсот пятидесяти тысяч, то русских погибло, по самым скромным подсчётам, шестнадцать миллионов. Что ни Батый, что ни Мамай, что ни Наполеон – то гекатомбы жертв, то призрак конечной гибели, длительное залечивание ран».

Но если есть жертвы, то, значит, должны быть и ответственные за них. И эту ответственность вторгавшихся в Россию завоевателей и преемственных им государств следует постоянно акцентировать, так же, как это делают и другие.

Было бы правильно, например, в связи со столетием иностранной военной интервенции в Россию напомнить сегодня участвующим в ней странам и народам (американцам, англичанам, французам, чехам, японцам и другим) о совершённых с их стороны преступлениях на российской территории.

Пока же всё происходит прямо противоположным образом — это Россия обвиняется в исторически воспроизводимой политике геноцида. Для того чтобы убедиться в распространённости такой подачи, достаточно раскрыть англоязычную версию Википедии — страницу «Геноцид в истории».

Из неё читатель узнает об осуществляемых Россией геноцидах против: черкесов, коренных народов Сибири, казаков (расказачивание), украинцев (Голодомор), казахов, поляков, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, калмыков, прибалтийских народов, крымских татар, народов Кыргызстана.

В шведской версии Википедии этот список дополняется афганским и новым чеченским геноцидом. Выдвигается также положение об особой форме геноцида — демоциде, осуществляемом российским государством против своего собственного народа. Из всего этого перечня складывается устойчивое представление о России как человеконенавистническом государстве по самой своей природе.

Казалось бы, ощущение сакральной жертвы у современной России по отношению к погибшим соотечественникам времён Великой Отечественной войны существует. Но одного поминания павших для позиционирования их в качестве священной жертвы недостаточно.

Сакрализация предполагает как минимум, во-первых, чёткий ответ, за какие идеалы отдали павшие свою жизнь; во-вторых, ответ на вопрос, кто виновен в их смерти.

Пока же зачастую создаётся картина, сообразно с которой виновником их смерти были не захватчики — немцы, итальянцы, венгры, румыны, финны, — а пославшее их на бойню собственное государство.

Метафизический враг

Священная история предполагает наличие образа метафизического врага. Это враг, который противостоит соответствующей общности на всём протяжении истории. В религиозной версии священной истории этим врагом является Дьявол.

Противоборство его с Богом имеет и земную проекцию. Дьявол — не только Божий враг, но и враг рода человеческого. Земные противники в этой системе координат рассматриваются как слуги Дьявола или антихриста. Даже в XIX столетии Николай I манифестировал борьбу с Западом в качестве борьбы с антихристовыми силами.

В священных версиях национальной истории используется образ исторического врага. Для античных греков таким врагом являлись персы. Походы Александра Македонского воспринимались ими в качестве отмщения за произошедшее более столетия прежде персидское поругание Эллады.

Для древних римлян историческим врагом выступал Карфаген. И императив разрушения Карфагена может быть интерпретирован в качестве римской национальной идеи. Историческим врагом в священной истории балканских народов позиционируются турки. Это противоборство нашло даже своё отражение в национальных гимнах. На императивности противостояния турецкому онтологическому врагу выстраивается национальное самосознание армянского народа.

Для французов долгое время историческим врагом выступали англичане, а после примирения с ними их место занимают немцы.

Поляки своими историческими врагами считали Россию и Германию. Россию своим исконным историческим врагом воспринимают и шведы. После чинимых японскими завоевателями зверств на территории Китая китайцы воспринимают своим историческим врагом Японию.

Исторический враг является практической необходимостью для консолидации социума. Это убедительно показал в своё время Карл Шмитт. Лишаясь врага, социум подвергается энтропии. Исторические победы часто имели в этом отношении отрицательные последствия для победителей.

Победив СССР в холодной войне, Соединённые Штаты сами начали внутренне ослабевать. Потребовался новый враг, на роль которого был поначалу взят исламский фундаментализм. Но этот враг не вполне дотягивал до противника онтологического уровня.

И тогда происходит возвращение к прежней схеме противоборства с будто бы восстановившей свою империалистическую сущность Россией.

Задачей сборки национальных идентичностей объясняется и представление России в качестве исторического врага самоопределившихся в связи с распадом СССР народов в постсоветских учебниках истории. Украинские учебники не являются в этом отношении чем-то беспрецедентным.

А есть ли исторические враги в священной истории России? Таким историческим врагом являлся консолидированный как единая цивилизационная общность Запад. Цивилизация России метафизически противостояла цивилизации Запада.

Могут возразить, что такое противопоставление надуманно, и Западный мир гораздо ближе к российскому, чем восточный, имея в виду единую христианскую платформу.

Но в том-то и дело, что общие генезисные основы при выходе на разные цивилизационные типы и определили саму природу конфликта. Правота восточного христианства означала неправоту западного, и наоборот.

Легитимность Восточно-Римской империи (Византии) и её воспреемника в лице России означало нелигитимность всех модификаций Западной империи от империи Карла Великого до неоимперии американского мондиализма.

Борьба против католической экспансии средневековой Руси, борьба Российской империи против секулярной Европы, борьба СССР против мира капитализма, борьба, наконец, современной России против постмодернистского Запада — всё это исторические вехи российско-западного цивилизационного противостояния.

Тот факт, что это противостояние воспроизводилось с течением времени, свидетельствует, что нет никаких оснований считать, что оно полюбовно разрешится сегодня.

Между тем историко-культурный стандарт тему российско-западного исторического противостояния игнорирует совершенно. В пояснительных записках к разделам, посвящённым военным конфликтам, за исключением Великой Отечественной, угроза войн вообще не упоминается.

Купирование этого фактора приводит к деформированию восприятия российской государственной модели. Специфика этой модели состояла в повышенном значении мобилизационных механизмов. Но эти механизмы как раз и являлись ответом на перманентную угрозу цивилизационной войны с Западом.

Купирование же фактора военной угрозы приводит к формированию взгляда, что российская мобилизационная модель являлась следствием каких-то внутренних патологий и автократических комплексов.

Таким образом, метафизического врага российская сакральная история оказалась также лишена. Запад не мог быть объявлен историческим врагом ввиду сохраняющейся доминации западнических настроений в среде российской элиты.

Представить Запад врагом означало бы для российских западников расписаться в том, что они в развёртывающемся конфликте оказываются на стороне цивилизационного противника.

***

Таким образом, деструктурированными оказываются все базовые компоненты священной истории и исторического сознания России. Современная Россия, приходится констатировать, не имеет священной истории. А без неё она оказывается обречена на перманентный ценностный кризис и распад.

Что же следует делать в сложившейся ситуации? Безусловно, следует целевым образом восстанавливать цивилизационно идентичную священную историю России. Начинать надо с ценностей и смыслов, которые далее экстраполируются на прошлое, ровно как они экстраполируются на настоящее и будущее.

Задача структурирования исторического времени, воспроизводства традиции национальных ценностей как раз и выводит нас на необходимость говорить о российской священной истории, а в преломлении смыслов – о российской историософии.


[1] Багдасарян Вардан Эрнестович, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАЕН.

[2] В то же время известно высказывание Сталина, которое он сделал в 1942 году в беседе с американским послом: «Думаете, они сражаются за нас? Нет, они воюют за свою матушку-Россию».

[3] Третью позицию занял в соответствии с логикой сакрализации культурного героя создатель первого болгарского государства хан Аспарух, четвёртую – первый правитель Болгарского царства Симеон I, шестую – равноапостольный князь Борис I – креститель болгар.

В.Э. Багдасарян

***



Источник.

Оценка информации
Голосование
загрузка...
Поделиться:

Оставить комментарий

Вы вошли как Гость. Вы можете авторизоваться

Будте вежливы. Не ругайтесь. Оффтоп тоже не приветствуем. Спам убивается моментально.
Оставляя комментарий Вы соглашаетесь с правилами сайта.

(Обязательно)