Белогвардейская диктатура в Архангельске, 1919 год

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1133750/1133750_600.jpg

…Убедившись, что в тисках всё ужесточавшейся военной диктатуры нет элементарных условий для защиты прав рабочих, профсоюзы Архангельска в сентябре 1919 года решили прекратить свою деятельность.

Их мотивировка была пощёчиной режиму: «В связи с отсутствием гарантий нормального существования профсоюзов» (Вестник ВУСО, 16 октября 1919 г.).

А как сложились взаимоотношения между режимом и предпринимателями? Уже отмечалось, что правительство, придя к власти, горой встало на защиту интересов торгово-промышленных и финансовых дельцов, вернуло им национализированную собственность и открыто держало их сторону в постоянных конфликтах с рабочими.

Оно рассчитывало получить от предпринимателей всестороннюю поддержку, но во многом ошиблось.

Миллер, как отмечено, оценил их позицию как «безразличную». Правительство объявило кампанию подписки на заём «Доверие» под лозунгом «защиты отечества». Но местные толстосумы раскошелиться не пожелали. Ещё раз подтвердилось, что у крупного капитала нет отечества, а есть один бог — максимальная нажива.

Рука об руку с заморскими дельцами они ринулись к ограблению богатств Севера и сбыту их за границу, чтобы получить заветную максимальную прибыль.

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1133905/1133905_600.jpg
Как сообщал в марте 1919 года Чайковскому в Париж «министр» торговли и промышленности Н.В.Мефодиев (выдвиженец крупного капитала в правительстве), только за навигацию 1918 года из Архангельска ушло с грузами в союзные страны 57 пароходов и 4 парусника с пиломатериалами, фанерой, пушниной, куделями льна и пеньки, марганцевой рудой, смолой и т. п.

При этом в Англию было направлено грузов на 2 793 700 английских фунтов, в США — на 679 600 фунтов, во Францию — на 821 300 фунтов стерлингов.

«Итого по компенсационным обязательствам, — говорилось в телеграмме, — погружено в союзные страны (товаров) на приблизительную стоимость 4 294 700 английских фунтов».

[Умножаем на 40, затем на сегодняшний переводной коэффициент фунт-доллар и получаем ровно 222.000.000 долларов. Такова цена полуторагодового правления белого генерала Миллера, причём лишь по этому эпизоду. – Прим. ss69100]

Кроме того, частные экспортёры под валютные обязательства союзников вывезли материалов на 909 700 английских фунтов (см.: ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 52). В пересчёте на российские денежные знаки это составило свыше 150 млн. рублей.

Если к ним приплюсовать стоимость товаров, вывезенных в навигацию 1919 года на сумму 48 млн. руб., то получается удручающий итог в 200 млн. руб. (см.: Минц И. Указ. соч. С. 138—140). На такую сумму союзники при полном содействии марионеточной власти и местных дельцов ограбили богатства Севера.

Но в ажиотаже грабежа «хозяева» Севера не разобрались, с кем имеют дело. Хищные иностранные дельцы, навыдавав им пустых бумажек в виде компенсационных обязательств (чем не современные «акции» и ваучеры? — П.Г.), когда дело дошло до оплаты вывезенных богатств, объявили, что стоимость их идёт в счет погашения долгов России за военные поставки.

Вот уж поистине: продавали — веселились, подсчитали — прослезились.

Как сообщал отдел иностранных дел правительства Северной области в штаб генерала Деникина, «всё, что имелось в Архангельске на складах, и всё, что могло интересовать иностранцев, было ими вывезено в минувшем году почти безвалютно» (там же. С. 138).

Настоящему испытанию на «патриотизм» буржуазия Севера подверглась осенью 1919 года, когда с уходом союзных войск режим генерала Миллера приложил неимоверные усилия, чтобы любой ценой устоять. Мобилизация охватила всё и вся.

Местным богатеям было предложено сдать на «нужды обороны» всю валюту, заработанную по вывозным разрешениям. Но они опять раскошелиться не спешили: сдали лишь 5 млн., тогда как расходы только за июль-сентябрь составили более 110 млн. рублей.

Тогда диктатор Миллер пошел против «своих» на крайние меры и 9 ноября издал приказ, по которому лица, не сдавшие валюту, подвергались «лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от 4 до 5 лет и, сверх того, отобранию всего принадлежащего им имущества в казну». Дела о саботажниках передавались в военные суды(см.: Вестник ВУСО, 9 ноября 1919 г.).

Буржуазия завопила о «большевистских» методах экспроприации. Классовые союзники режима отворачивались от него, что предвещало его близкий конец.

Теперь об отношении к власти крестьянства — самого многочисленного слоя населения области.

Народный социалист Чайковский и его эсеровские министры были почему-то уверены, что крестьяне, как и мелкая городская буржуазия, дружно поддержат их. В официальных заявлениях новой власти навязчиво подчеркивалось, что её политика опоры на иностранные войска проводится «при полном и единодушном согласии местного населения» (как будто его кто-то об этом спрашивал).

Многие городские обыватели, соблазненные обещаниями иностранных и отечественных «благодетелей» обеспечить всем сытую и вольготную жизнь за счёт поставки заморских почти дармовых пайков («гуманитарной помощи», халявы, одним словом. —П.Г.),очень скоро почувствовали отрезвление.

Газеты сообщали о бешеном росте цен на всё самое необходимое. Деревня отнеслась к новой власти по-крестьянски мудро, то есть выжидательно: дескать, поживём — увидим. И только зажиточные верхи приветствовали переворот и даже кое-где сформировали в его поддержку свои партизанские отряды (шенкурский, тарасовский).

Однако миражи о дармовых заморских пайках и вольготной жизни при оккупантах быстро рассеялись. Самозваная власть, свалившаяся на обывателей как снег на голову, первым делом пожелала создать свою собственную опору.

Главком Чаплин сразу же бросил клич — записываться добровольцами в «Северную армию». Генерал Пуль, видимо, не веря в затею Чаплина, призвал северян вступать в славяно-британский легион, обещая златые горы. Но сразу предупреждал: «Дисциплина — британской армии. Полковые комитеты не допускаются».

Это был обычный колонизаторский прием: создать туземную вооруженную силу, в которой солдаты — русские, а офицеры и власть — британские.

Но если для вступления в легион охотники до сытой жизни всё же находились, то добровольцев в «Северную армию» оказалось ничтожное количество. Поэтому уже менее чем через месяц после переворота (20 августа) последовало постановление Верховного управления о возобновлении всеобщей воинской повинности и призыве под ружье сразу пяти возрастов (родившихся в 1893—1897 гг.).

При этом вольнодумных граждан предупреждали, что все уклонившиеся от призыва подвергаются наказанию согласно «Уложению о наказаниях», принятому в царские времена (см.: там же. 25 августа 1918 г.). Чайковский и его эсеровские соратники, ещё находясь в Советской России, излили реки желчи на Советскую власть за введение всеобщей воинской повинности, трактуя её как милитаризм и диктаторство большевиков.

Теперь же они сами загоняли в свою армию граждан, в массе своей не понимавших, во имя чего их заставляют воевать. Мобилизация в армию, главным образом из деревни, мужчин пяти возрастов, то есть наиболее активных работников, ставила крестьянские хозяйства в крайне тяжёлое положение.

Но этим их беды не ограничились. Чашу крестьянского терпения переполняли постоянные реквизиции, которыми режим буквально душил деревню. Особенно тягостной была гужевая повинность.

При бездорожье и большой растянутости фронта она приобретала для властей чрезвычайное значение, поэтому генерал-губернатор Миллер 13 февраля 1919 года распорядился: жителям «по первому требованию чинов милиции и лиц, уполномоченных на это военными властями или волостными земельными управами, выставлять на указанные ими пункты подводы с проводниками» (там же. 15 февраля 1919 г.).

Ослушникам грозил штраф в 3 тыс. руб. или тюремное заключение сроком на 3 месяца. Это означало для хозяйства изъятие на длительное время, а может и навсегда, работника с лошадью и повозкой. Находилось немало тех, кто шел на риск и уклонялся от повинности. В ответ следовали новые приказы предавать их суду «за неподчинение властям».

Наряду с гужевой повинностью, ещё в октябре 1918 года была объявлена реквизиция лошадей «для нужд армии». Но и она зачастую не исполнялась.

В связи с этим генерал Миллер в разгар летних полевых работ 1919 года издал приказ: «Ввиду неоднократных случаев недоставки владельцами лошадей в назначенное время на сгонные пункты» виновных подвергать денежному штрафу или заключению в тюрьму на 3 месяца (см.: там же. 16 июля 1919 г.).

Затем последовал приказ населению сдавать для нужд армии шубы, шапки, шинели, брюки, мундиры, одеяла и другие вещи (см.: там же. 7 декабря 1919 г.).

И снова неповинующимся грозили карами. Настроение крестьян становилось все более мрачным и непредсказуемым. Оно быстро передавалось в армию.

Это вынужден был признать публично и диктатор Миллер. Выступая в августе 1919 года на земско-городском совещании, он заявил:
«Надо сказать всю правду, основное зло — это настроение. На армии отражается настроение тыла, в частности деревни. Деревня гораздо больше терпит, чем город. Солдаты главным образом взяты оттуда; в деревне производятся реквизиции; деревня несет подводную повинность и т. д. И она начинает уставать; лучше не воевать, уйти «домой» (Возрождение Севера, 13 августа 1919 г.).

На этот раз генерал сказал, наконец, правду, но сказал её лишь тогда, когда режим, как говорится, припекло.

О тревожных настроениях деревни правительственный «Вестник» писал уже в декабре 1918 года.
Корреспондент газеты в «Письмах из деревни» с негодованием восклицал:
«Неужели так укоренилась зараза большевизма и ничегонеделания?.. Население до сего времени не может уяснить гражданского долга по отношению к родине… Город веселится в вихре разгула, справляя «пир во время чумы», а деревня спит и во сне заявляет: «Не будите меня — я нейтральна» (Вестник ВПСО, 6 декабря 1918 г.).

Корреспондент явно спутал нараставшее неприятие режима с нейтральностью. В деревне день ото дня копился гнев против мобилизаций, разного рода повинностей, поборов и репрессий против неповинующихся. И он вылился в целом ряде восстаний в частях «Северной армии», основную массу которых составляли мобилизованные из деревни (о чём ещё пойдет речь).

В связи с приведенными признаниями генерала Миллера о том, как поступал его режим по отношению к своему тылу, есть основание сопоставить политику жёстких мобилизаций и реквизиций, которую в период Гражданской войны проводили в своих тылах противоборствующие стороны.

Политика большевиков, как известно, получила название «военного коммунизма». Политику же Миллера и других «белых» режимов следовало бы по аналогии назвать — «военный капитализм».

И та и другая огромной тяжестью ложились на гражданское население в тылу. Но этим их внешнее сходство и заканчивается. Далее следует их глубинное различие, определявшееся различием целей.

Советский «военный коммунизм» со стороны антикоммунистов всех мастей, как прежних, так и нынешних, тысячекратно предан анафеме как якобы проявление «злой воли» большевиков.

Что же касается чрезвычайной политики «белых» режимов, то по отношению к ней — заговор молчания. Ей даже постыдились дать название, стремясь представить дело таким образом, будто её не было вовсе.

Но она была, господа антикоммунисты, и у Миллера, и у Колчака, и у Деникина, и у других «белых» генералов. Причём, как подтверждают неопровержимые факты, она являлась гораздо более жестокой и разорительной по отношению к большинству мирных граждан, чем советский «военный коммунизм».

Если чрезвычайную политику большевиков поддержало, хотя и с временными колебаниями, трудящееся крестьянство, составлявшее большинство населения страны и 75% личного состава Красной Армии, то у «белых» режимов всё оказалось наоборот. В их армиях крестьяне тоже составляли большинство.

Но согнанные на фронт во имя возвращения власти помещиков и капиталистов, они не пожелали реставрации проклятого прошлого и, в конечном итоге, либо перешли на сторону «красных», либо разошлись по домам. Именно это стало глубинной причиной краха «белого» движения.

«Военный капитализм» со всеми его жестокостями не только не предотвратил этот крах, но ускорил его. Обличителям «военного коммунизма» следовало бы хоть немного поумнеть.

***

Из книги П.А.Голуба „Интервенция и белый террор на Севере России”