Российский заводчик В.А. Кокорев о состоянии экономики царской России – 2
Понятно, что актуальность текстов различная. Только дело в том, что с дальнобойщиками не было бы проблемы, коли мы вовремя осознали написанное более ста лет назад Кокоревым.
Фактически, его очерки – это своеобразная энциклопедия экономической жизни России при последнем императоре. И, казалось бы, этим материалом должны были бы живо заинтересоваться люди с самыми разными взглядами.
Монархисты – потому что Кокорев описывает истинное положение экономики и жизни народа в царской России.
Либералы – потому что правдивая информация о ситуации в дореволюционной России помогла бы им с ещё бОльшим рвением разоблачать экономические достижения СССР.
Ну, а нормальным людям должно быть просто интересно, а как обстояло дело в действительности, ведь и в советском курсе истории были свои искажения по царскому периоду.
Если же к этой потенциальной заинтересованности практически любого читателя прибавить наличие у рассказчика прекрасного ясного стиля, вкрапление тончайшей иронии („блистая книжным чужеземным знанием”, „если б эти они имели русскую жилку” и т.п.), то любой прочитавший понял бы: замечательно описывали царскую эпоху не только Салтыков-Щедрин или Нечволодов, но и русский предприниматель Коковцев.
Шестой провал
Вскоре после коронации императора Александра Николаевича, был назначен, вместо П.Ф. Брока, министром финансов A.M. Княжевич.
Во время этого переходного министерства от старых порядков к новым подготовлялось освобождение крестьян с предшествовавшим этому великому, достославному и светлому делу весьма мрачным событием – уничтожением опекунских советов, отчего земледелие и землевладение остались без всяких пособий кредита, брошенные на произвол судьбы, или, иначе говоря, отданные во власть ростовщикам.
Давным-давно зная A.M. Княжевича за человека, исполненного самых лучших сердечных стремлений, мне много раз приходилось беседовать с ним о невозможности оставлять сельское хозяйство без кредитных учреждений, в какое бы то ни было время, а тем более в период освобождения крестьян, когда от земли отнимается у дворянских имений даровой труд, а для найма рабочих и приобретения новейших земледельческих орудий и машин нужны деньги.
Разделяя этот взгляд, A.M. Княжевич выразился так: "Ничего не поделаешь с ними; они так хотят, чтобы всякая деятельность становилась на свои ноги и никакой уступки в этом не сделают". – "Но позвольте возразить: разве возможно, чтоб новорожденный ребенок – наше сельское хозяйство с вольнонаемным трудом – мог сразу встать на ноги без всякого о нем попечения? И кто же эти они, очевидно желающие искалечить русскую сельскую жизнь?"
Тут я впервые узнал, что они – люди новых воззрений, составившие из 5-6 человек кружок, стремящийся в кабинеты высокопоставленных лиц и салоны влиятельных барынь для распространения в них своих взглядов, дабы потом, мало-помалу, расширяя свой круг, забрать в свои руки направление правительственной власти.
Еще позднее я узнал, кто именно эти они, и убедился в том, что это все люди по большей части честные, благонамеренные и бредившие об экономической равноправности, но без всякого понимания нужд и потребностей русской жизни. Это они проповедовали нам в тарифных комиссиях понижение цены на пошлину с кофе, потому что кофе разовьет мозговые силы крестьянина, и требовали такого же понижения на пикули и капорцы, как приправы, могущие дать вкус грубой крестьянской пище. Сколько тут добросердечия, смешанного с полным неведением деревенской жизни!
Но они, блистая книжным чужеземным знанием, приобрели такое значение, что их стали собирать на дворцовые вечера и признавать за свежую силу, способную обновить общий строй высшего управления. Они не замедлили поступать на места в тех кабинетах и комитетах, откуда проистекает действие власти. В это время они усидчиво работали по сочинению новых законопроектов, приводя механизм самобичевания в непрерывное действие, но всегда под веянием человеколюбивого попечения о благе народном.
Если б эти они имели русскую жилку, то, конечно, при их трудолюбии и настойчивости, из них образовались бы полезнейшие для отечества деятели. Прибавим то, что первоначальные они никого не думали надувать; они даже очистили свой кружок от таких лиц, которые хотели из служебной деятельности извлекать свои выгоды; но в то же время они, стремясь все переиначить и переделать по-новому, изгоняли из службы всех тех лиц, которые не принадлежали к их воззрениям, какую бы ни имели эти лица опытность в делах.
Этим самым они лишили себя возможности прислушиваться к требованиям жизни и указаниям опыта, и отсюда произошло то, что своя своих не познаша, и земледельческая жизнь, в скором времени после 1863 г ., стала задыхаться от беспросыпного пьянства и бескредитного удушья.
В 1868 г . появились земельные банки с самыми угнетательными для земледелия уставами. Появление этих банков было чуждо вчинания со стороны правительства; оно возникало из корыстных видов учредителей банков. Приниженные, угнетенные и придушенные семилетним безденежьем помещики протянули руки за пособием в эти банки (которые народ называл "мышеловками") и обязались платить такие проценты, каких сельские доходы от овса, сена и т.п. никогда не могут дать.
Кроме того, значительная часть займов была сделана на металлическую валюту, которая подлежит колебаниям от политических и других событий, не зависящих от заемщиков, привлеченных по своим займам к обязанности оплачивать все потери, порождаемые биржевым курсом.
Этот экономический провал, пришедший к нам не от внешних уже врагов, а от нас самих, изображал жестокое самобичевание.
Большинство помещиков бросили свои усадьбы, семейства их пошли скитаться куда попало, и в тех пунктах, где процветала тихая семейная жизнь, образовались безлюдные развалины с характером мрака и отчаяния. Но будущее сулило еще дальнейшие провалы, потому что благонамеренные они, о которых, вероятно, со временем будут написаны целые тома с выразительными портретами, подготовляли для русской жизни новые преобразования.
Седьмой провал
В 1862 г . началось министерство (финансов) М.Х. Рейтерна, о котором сохранится благодарное воспоминание за устройство железных дорог, за развитие внутреннего кредита посредством образования коммерческих банков и за выкупную операцию при освобождении крестьян, совершенную при существовавших финансовых затруднениях без особых потрясений в кредитных оборотах.
Кроме этого, есть еще и другое важное воспоминание об услуге М.Х. Рейтерна, оказанной им русской внутренней жизни во время последней Восточной войны. Когда мы сидели под Плевною и сокрушались о военных неудачах, промышленная жизнь России шла покойно, без всяких потрясений и частных банкротств, так что Европа была изумлена тем, как здорово и крепко русское нутро (изумление это не раз высказывалось Бисмарком в 1877 г . в его парламентских речах). Окажись в этом нутре слабость и колебание во время войны, наша скорбь удесятерилась бы, а враги наши сказали бы, что внутренняя сила России уже подорвана и не может пережить ударов войны.
Ничего подобного не случилось, потому что Рейтерн всякому полезному делу, нуждающемуся в поддержке, помогал денежными ссудами, дабы не уронить движения народной промышленности. В постройке Дорог в Рейтерне обнаружился финансовый техник в том смысле, что сделанные займы не пошли на другие расходы, а были употреблены на железные дороги; в поддержании торговли в нужное и тяжелое время – попечительный хозяин, умевший смотреть прямо в глаза трудным обстоятельствам и в силу этих обстоятельств умевший сразу отрешиться от прежних своих взглядов, встречавших во всем форменные препятствия.
Нельзя пройти молчанием и того памятного обстоятельства, как была спасена М.Х. Рейтерном Волга, по всему ее протяжению, со всеми своими притоками, от порабощения ее в крепостное владение какого-то Эпштейна, подладившего уже это порабощение в других ведомствах в свою пользу.
После того как мы обозначили светлые стороны деятельности Рейтерна, перейдем к тому, что выражается пословицей: и в солнце есть пятна.
Построенные в это время железные дороги обошлись очень дорого от невыгодной реализации за границей железнодорожных бумаг; но это надобно отнести главнейше к вине предыдущего времени, т.е. к началу сооружения Варшавской дороги прежде замосковных дорог.
Впрочем, эта невыгодность могла бы быть значительно уменьшена, если бы прежде приступа к сооружению дорог были устроены рельсовые, локомотивные, вагонные и другие заводы для всех железнодорожных принадлежностей, и тогда бы к нам действительно влились иноземные капиталы, мы бы продавали сто за сто бумаги (акции и облигации) готовых уже дорог, сооружаемых постепенно одна после другой, и получали бы за них золото, а вышло то, что в действительности к нам никаких капиталов не попало, наш государственный вексель (облигация с 5%-ной гарантией) брали со скидкою 30% с рубля, а нам платили за него рельсами, локомотивами, вагонами и т.п. с накидкою, вероятно, 20% на рубль.
Само дело указывало, что надобно было спешить с устройством горной Уральской дороги, чтобы получать оттуда рельсы, железные мосты и прочее; а мы эту дорогу, отложив на самый конец, покрывали (о, ужас!) рельсами и железными мостами, привозимыми из Англии. На это остается сказать одно: Наполеон III, сидя в Гамской тюрьме, написал в своих записках, что
вводимые в народную жизнь ложные экономические воззрения действуют сильнее баррикад на разрушение самых гранитных монархий в мире.
Но в это время, когда мы выписывали из-за границы все железнодорожные принадлежности, частная предприимчивость с упорным трудом образовала несколько железоделательных заводов (Струве, Полетика, Мальцов, Ухтомский, Губонин и др.), не встретивших того правительственного поощрения, которое могло бы укрепить их, по примеру Берлинского завода Борзига, доведенного до громадной широты в своих действиях посредством сознания правительством в этом заводе государственной силы.
Обращаясь к истории сооружения русских железных дорог, мы видим поразительное явление. Англичане получили предварительные концессии на дороги: Орловско-Витебскую до 100 тыс. и на Московско-Севастопольскую по 105 тыс. металлических за версту с 5%-ной гарантией правительства; но по обеим дорогам, через год, отказались от исполнения за невозможностью собрать акционерный капитал, несмотря на то, что в Севастополь, в придачу к ужасной ценности дороги, им предоставлялось, кажется, на 25 лет, право учредить порто-франко. Люди русские! Возрадуйтесь этому отказу и возблагодарите милосердие Божие, отвращающее от нас грешных беды и напасти.
Вскоре за отказом англичан М.Х. Рейтерн нашел возможность, посредством П.И. Губонина, построить железную дорогу от Орла до Витебска, и потом, посредством того же Губонина, с участием С.С. Полякова, от Курска до Севастополя почти наполовину дешевле английских цен и без всякого порто-франко.
Возможность эта явилась оттого, что, не стесняясь статьями Свода законов, сочиненными прежде всякой мысли о железных дорогах и требовавшими сначала взноса акционерного капитала, а потом уже допускавшими займы по облигациям, были эти статьи повернуты одним концом кверху, другим книзу, т.е. сперва занимать по облигациям, а потом приступать к выпуску акций. А так как оказалось возможным построить многие дороги на один лишь облигационный капитал, то акции остались, вполне или частью, в руках учредителей в виде награды за их труд; а мы, жители русской земли, сели в вагоны и поехали, преисполненные благодарности за освобождение нас от прежней мучительной езды в почтовых телегах.
Говорят, что мысль этого простого переворота производить прежде выпуск облигаций, а не акций принадлежит А.И. Колемину и П.Г. фон Дервизу; но как мысль эта введена в действие Рейтерном, то ее и надо признать его собственностью: потому что никакой министр не имеет времени и обязанности выдумывать новые приемы для осуществления разных промышленных начинаний, но вместе с тем только тот министр может что-либо созидать, который не душит заявленных ему полезных мыслей справками в старых законах, потерявших уже свое значение по приложении их к новым делам, и который не ставит себя в рамки раболепного служения губительному и мертвящему формализму.
Восьмой провал
Многие относят к крупной ошибке М.Х. Рейтерна акцизную систему с вина, составленную без всякого согласования с интересами земледелия; но это не совсем верно, потому что систему акциза измыслили и создали они, навязав ее России к исполнению, с замечательно гордою самоуверенностью в ее достоинстве, без предварительного совещания с известными земледельческими хозяевами. Вредные последствия этого самобичевания выразились в следующем.
Мы видели, что в экономической жизни России пошатнулись три главных устоя: денежный курс, народный кредит и сельское хозяйство. Шаткость этих устоев искривила все здание, по всем его линиям.
Вдобавок к этим бедствиям, с введением акцизной системы, явилось право безграничного увеличения кабаков, отчего в течение последних 25 лет более двух миллионов крестьян пропили все принадлежности своего хозяйства и остались без лошадей и коров.
Подтверждением этой горькой истины служат подворные описи, сделанные в некоторых губерниях и обнаружившие, что в лучших уездах Рязанской губернии у 1/6 части населения не оказалось ни скота, ни молока для детей. Введение однообразной акцизной системы для сбора дохода с винокурения переместило винокуренное производство на черноземную почву; а это перемещение, уменьшив число сельскохозяйственных винокурен в северных губерниях, повело сельское хозяйство на Севере к уменьшению скота, а землю – к лишению удобрения.
Далее, не только северные винокурни, но и южные оказались подавленными влиянием вновь возникших громадных винокуренных заводов, имеющих характер спекулятивно-промышленный. Результат вышел самый плачевный: тысячи помещичьих усадеб разрушились, полевые земли за неимением удобрения остались невспаханными, а владельцы имений, лишенные крова и пищи, пошли скитаться по белу свету.
Все эти печальные последствия могли бы не существовать, если бы с уничтожением откупов винокурение было как можно более размельчено, и тогда при каждой винокурне находился бы техник-слесарь, способный для установки и починки земледельческих орудий и машин, введение которых – без средств к ремонту – оказалось неприложимым к делу.
В настоящее время народная жизнь находится в самой гнетущей истоме от ожидания путеводных указаний. Вновь созданные земельные банки – дворянский и крестьянский – неоспоримо будут несколько полезны для тех дворян и крестьян, у которых имеются средства к жизни; но они были бы вполне полезны при взимании самых уменьшенных процентов, не более трех годовых.
Впрочем, никакие банки не могут уже пособить ни тому крестьянину, который все пропил, и ни тому мелкопоместному помещику, который все выкупные свидетельства израсходовал на потребности домашней жизни. Быть может, эти слова покажутся преувеличенными и невероятными, но правдивость их подтверждается массой беспомощных людей, которые стучат в двери своих соседей, могущих им что-либо дать. Иные говорят: если пропился какой-нибудь мужик, то и погибай за свою вину.
Но так как пропились два миллиона, теперь пропивается третий, а за ним пойдет четвертый, то уже тут нельзя махнуть рукой. Спасая пропившихся, мы спасаем себя, спасаем общий порядок.
В настоящих очерках я вовсе не намерен излагать проект питейного сбора и скажу лишь только то, что будущая система должна обновить помещичье хозяйство сооружением новых мелких винокурен и изобразить картину, представляющую стада коров, пьющих винокуренную барду, поля с массою удобрения, детей с горшком молока и мясное варево на крестьянском столе; словом, у всех трезвые и веселые лица, кроме кабатчиков, огорченных принятыми к сокращению пьянства мерами.
Мы всегда и во всем стремимся подражать Европе; но не понятно, почему в винокуренном производстве мы не хотим последовать примеру Германии, в которой для поддержки местного винокурения взимание акциза с вина имеет различные правила и размеры, соглашенные с условиями почвы.
От этого в Германии на 45 миллионов жителей более 15 тыс. винокурен, а в России на 100 миллионов только 3 тыс., из которых 3/4 находятся на черноземной почве, не требующей удобрения. Исключение из этого положения составляет Остзейский край, который, как не входивший в черту откупной монополии, угнетавшей винокурение, имел возможность, за полстолетия до введения акцизной системы, обзавестись мелкими винокурнями и потом, при посредстве их, образовать громадные картофельные посевы.
Полезные последствия мелких винокурен очевидны из следующих сравнительных цифр: Эстляндия имеет 143 завода, с производством 3,5 млн. ведер вина (40°), а Петербургская и Новгородская губернии 20 заводов, с производством 340 тыс. ведер. Эстляндия получает для винокурения со своих полей картофеля ежегодно 7,5 млн. пудов, а губернии Петербургская и Новгородская – только 160 тыс. пудов.
Эстляндия, при населении в 350 тыс., по размеру своего винокурения может выкормить бардою ежегодно 35 тыс. быков; Петербургская – только 90, а Новгородская – 2400 голов, при двухмиллионном населении этих губерний, кроме С.-Петербурга! Вследствие этого Остзейский край, за полным удовлетворением себя мясным продовольствием, доставляет ежегодно на Петербургский скотопригонный двор до 10 тыс. быков, а сельское население губерний Петербургской, Новгородской и прочих едва может иметь от собственного хозяйства мясную пищу в дни разговения .
Здесь нельзя не заметить, что во всех вопросах по займам и биржевым курсам мы руководимся указаниями заграничных мудрецов, не проявляя никакой своей мысли; в деле же сельскохозяйственном, наоборот, мы не хотим пользоваться полезными примерами Германии. Дело ясно: по займам и курсам являются к нам из-за границы ловкие проводники-пройдохи, а у сельского хозяйства их нет по совершенному отсутствию всякой в том со стороны Германии надобности.
Окончим настоящий провал таким заключением: течение народной жизни не может быть направлено на путь спокойствия и благоденствия никакими иными мерами, кроме полного и верного согласования экономических законоположений с нуждами и потребностями народа.
Согласование это можно считать достигнутым только в том случае, если новые законоположения о винокурении и продаже вина доставят каждой усадьбе и каждой крестьянской избе, в особенности в 15 северных губерниях, возможность иметь сытный обед от плодородия своей земли и от мяса своего собственного скота.
Все то, что не идет прямо к этой простой цели, идет против удовлетворения насущных потребностей русской жизни.
***
Из книги Кокорев В.А. „Экономические провалы”.
