Кровь и слезы Луганска — репортаж из разрушенного войной города (фотолента)
Слезы Луганска: Евдокия Шереметьева о своих впечатлениях от разрушенного города.
Мир перевернулся. И уже никогда не станет прежним.
Можно миллионы раз читать чьи-то истории. Можно смотреть и смотреть ролики на ютубе. Но просто поверьте, что это все не то. Все знала. Но когда видишь глазами, реальность меняется. Мир изменился и никогда для меня не станет прежним.
Мой Луганск начинается ночью. Когда нас встречают уже на другой стороне. Когда меня обнимают друзья Женя с Леной. С ними сопровождающий в бронежилете и автомате. Комендант из Первомайска, красивый молодой парень с острыми чертами лица.
Мы приехали ночью, а с 23 часов и до утра комендантский час. Без сопровождения нельзя.
Мои ощущения от войны начались именно с этой ночи. Огромная, безлюдная, идеально уложенная к чемпионату Европы по футболу дорога.
Только где-то в Чернобыле.
Жуть, и мурашки по коже.
Идеальный асфальт, глубокие дыры, поваленные мосты и танки вдоль дороги.
Кромешная ночь, ты едешь медленно, потому что посреди дороги постоянно встречаются огромные воронки от обстрелов, где-то куски снарядов. Где-то просто стоит танк…
— Да тут вечно слалом ехать приходится.
Женя смеется. А вокруг никого. Пустота, и чернота, которая начинает поглощать меня беспощадно.
Потом, уже днем, когда на этих дорогах ты видишь машины, ужас не такой. И даже обрушившийся мост, сгоревший танк, не наводят такой паники. Хоть ты понимаешь, что совсем недавно там сгорели люди.
Эта ночь ввела меня в адреналиновый шок.
Апокалипсис как он есть.
Утром поехали в Новосветловку, точнее, в то, что от нее осталось.
Пока фотографировала, проходила мимо женщина. Ирина, высокая блондинка, отправила всех своих детей и внуков в Россию.
— Почему сами не уедете?
— Куда? Кому я нужна? Это мой дом.
— Были здесь, когда бомбили?
— Были.
Рядом стоит пожилой мужик в телогрейке. Сосед, скорее всего.
— Народ потом айдаровцы загнали в церковь и пошли мародерствовать по домам и квартирам. Ужас, что творилось. Весь день до ночи сидели там. Очереди по храму давали.
— Сколько людей погибло?
— Сложно сказать.
У Ирины слезы в глазах, отворачивается. Вытирает.
Мы потом от трёх разных людей из Новостветловки слышали про церковь и айдаровцев.
— Работаете?
— Работаю, медсестрой.
— Деньги платят?
— В сентябре давали, а больше нет. Ничего, это мой дом.
Стою, отворачиваюсь, но слезы подлые не останавливаются. Захожу в машину, Женя Лену успокаивает.
— Не надо, Леночка, все хорошо, все хорошо, не плачь.
Сложно. Не плакать сложно.
Женя сжимает челюсти.
А я опять отворачиваюсь.
— Отец, подвести?
На дороге стоит пожилой старик в огромных сапожищах и ждет маршутки.
— Праздничная акция?
Садится, и без остановки рассказывает.
— С похорон. Племянницу хоронили.
— Вы чего не уезжаете?
— А почему должен уезжать? Это мой дом.
— Опасно же, зачем рисковать?
— От судьбы не уйдешь…
И смотрит на меня с непониманием.
— А дети, жена?
— Они в Киеве.
Вздыхая, продолжает:
— Рассказываю друзьям, родным что здесь, а они не верят. Говорят — вру. Свои же, родные, не верят! Нам вообще никто в мире не верит. Понимаете?
Никто! По нам тут лупят из градов и минометов, убивают, грабят, и никто не верит оттуда. Никто! Мы себя сами расстреливаем и подрываем!
Голос срывается, дрожит. Вижу краем глаза — слезы стоят.Отворачиваюсь.
Все, кого встречаем, общаемся, почти на грани. Кажется, что уже прошло столько времени, и человек привыкает и вырабатывает черствость. Неправда. Все оголено до предела, на поверхности. Люди, словно без кожи. Только спроси.
Солнце светит, снега нет. Люди ходят с пакетами мимо сгоревших танков, разбомбленных магазинов. Жизнь идет, такая простая и обычная жизнь. Идут, смеются, болтают, семечки лузгают.
Всех спрашиваю — почему, ну почему не уедете? И все отвечают — А куда? Кому мы нужны? Здесь мой дом…
И остаются, и готовят блины под обстрелами.
Многие уехали еще летом, а сейчас большая часть из них вернулась. Денег нет, работы нет, никто не ждет.
— Взвалю мать на спину, она у меня болеет, и в подвал. Не бросать же ее здесь, а куда мы поедем? Отстреляют, вечером обратно. Тяжело. Но ничего…
Живы.
Едем дальше.
— Хочешь увидеть наш аэропорт?
— Хочу.
Подъезжаем к «аэропорту» — мимо проезжает колонна велосипедистов с детьми. Выехали на прогулку в такой денек. Жизнь идет
Подъезжаем к тому, что называлось аэропортом.
А там кладбище. Погоревшие БТР, осколки снарядов и тонны железа.
— Вот, смотри, что с ним стало. Видишь?
— Снаряды?
Показываю на десятки железок, в которых ну ничего не понимаю. Лена, красивая брюнетка на каблуках со знанием дела:
— Это от града.
Когда ехали обратно, подбросили девушку с ребенком. Она врач, без мужа осталась.
Из Новосветловки родом, дома больше нет. Сейчас живут в Тарасовке у свекра.
— Тебя как зовут?
— Даша.
— Сколько тебе лет?
— Сегодня 6 лет.
Как моей дочке…
— День рождения сегодня?
— Ага.
И улыбка до ушей.
Судорожно ищу что-нибудь в карманах дать. Делаю знаки Саше. Ничего — все отдали уже.
— Знаете, у нас тут елка скоро будет, Дед мороз приедет!
Даша улыбается, а потом они выходят с мамой.
А я уже не отворачиваюсь. Рыдаю, и конца и края этому нет.
