Почему спасать русскую деревню будут не китайцы, а жители российских мегаполисов.

За последние десять лет численность сельского населения уменьшилась более чем на миллион человек. По данным Росстата, сейчас в России насчитывается свыше 20 тысяч пустующих населенных пунктов. Тема спасения русской деревни регулярно будоражит умы чиновников и депутатов. В Госдуме недавно предложили заселить опустевшие земли мигрантами из Китая, Кореи и Японии. Группа столичных ученых из Высшей школы экономики, МГУ, Института географии РАН по заказу Российского фонда фундаментальных исследований несколько лет изучает процессы трансформации сельской жизни. Исследователи считают, что часть вымерших поселков сможет возродиться за счет «колонизации» горожанами. О перспективах новой деревенской жизни «Лента.ру» поговорила с завкафедрой общей социологии Высшей школы экономики, президентом Сообщества профессиональных социологов Никитой Покровским.

«Лента.ру»: В отличие от депутатов, сделавших ставку на мигрантов, вы предлагаете мобилизовать горожан на спасение деревень. Как это будет происходить?

Покровский: Мы никого не предлагаем спасать и тем более мобилизовывать. Мы изучаем явление. Уже почти 15 лет в Мантуровском районе Костромской области существует научная база, где сконцентрированы ученые из ведущих вузов Москвы. На примере Костромской, Вологодской, Архангельской областей и юга Коми мы изучаем деревню и процессы, которые там происходят. А они во многом точно такие же, как и по всей России. Идет процесс естественного отбора, депопуляции сельской местности.

Но в то же время постепенно начинает проявлять себя и другое явление. В больших мегаполисах обозначился процесс возвратного движения в сельскую местность. Тенденция не равномерная, она постепенно созревает. За счет этого какие-то деревни найдут точки роста. И у них не будет ничего общего со старыми советскими деревнями с их огромными колхозами и распаханными до горизонта полями, о которых ностальгируют наши депутаты.

Вы имеете в виду дауншифтинг? Года три-четыре назад это явление действительно было на пике популярности. А сейчас я по своим знакомым замечаю, что энтузиазм убывает.

Во многом именно так. До последнего времени модель, которую мы предложили, себя подтверждала. По нашим опросам, о готовности уехать заявляли около 10-15 процентов москвичей. Но это было до 2014 года. Что сейчас произойдет, пока не знаю. Интерес к деурбанизации напрямую связан с устойчивым ростом дохода людей. Ведь речь идет о возвратной миграции в сельскую местность не от отчаяния и безысходности, а, напротив, в поисках лучших условий. Но если нас ожидает переход от стагнации к рецессии, падение рубля, то не убежден, что тенденция «ухода» сохранится. Людям надо будет думать о ближайших задачах на выживание, сохранении величины доходов. Есть аварийно-запасной вариант, когда народ побежит из города туда, где можно прокормиться.

«Уехать из города» — что имеется в виду? Сомнительно, что обеспеченные люди откажутся от городского комфорта ради жизни на природе.

Нет, конечно. Речь идет о маятниковой миграции. Люди сохраняют свою квартиру в мегаполисе и перемещаются между населенными пунктами. Понятия «переселение», «постоянное место жительства» в современном обществе начинают терять свой смысл. Нормой становится мобильность. Это не подразумевает отказа от достижений технического прогресса. И от комфорта отказываться совсем необязательно. Лаптем щи сейчас хлебать никого не заставишь. В современной деревне, которую затронули процессы возвратной миграции, человеку доступны все основные сервисы, в том числе инфокоммуникации, мобильная связь, интернет. Магазины в районных центрах мало чем отличаются от московских. Те же колбасы, консервы. И быт новых горожан я бы охарактеризовал как «евроремонт внутри старых домов». Все есть: и посудомоечные машины, и галогеновые лампы, и кинотеатры на сеновалах.

Кто попадает в эти 10-15 процентов?

Достаточно молодые люди 30-40 лет. Я бы назвал их креативный средний класс. Как показывают исследования, пенсионеры не стремятся уезжать в деревни. Зато поехали бы деятельные инициативные горожане: представители творческой интеллигенции, науки, работники телекоммуникационных сфер. То есть это интересно тем, кто уже сегодня имеет возможность не сидеть каждый день в офисе, а работать удаленно. Причина их возможного отъезда — неудовлетворенность качеством жизни в мегаполисе. Большие города во всем мире сейчас испытывают системный кризис. Мы каждый день наблюдаем на примере Москвы переплетение неразрешимых социальных противоречий: транспортный коллапс, когда перемещение из точку А в точку Б занимает непомерно огромное количество времени, плохая экология, потеря культурного микроклимата. Я вижу, как Москва постепенно превращается в транзитную зону для приезжих. Все тут как бы временно, и ничего постоянного. В мегаполисе почти не осталось людей, связанных с историей города. Горожане постепенно утрачивают способность поддерживать контакты друг с другом, ходить в гости. В той же Москве хорошо делать карьеру, но не жить и воспитывать детей. Поэтому ничего удивительного, что люди ищут зоны с более благоприятным качеством жизни. И они вполне способны положить начало освоению заброшенных сельских территорий.

Чем «колонизация» отличается от привычной всем покупки дачи?

Колонизация — это скорее следующий этап, который следует после покупки дачи. Изначально дача — чистая рекреация. «Новые» деревенские, начав с домика в деревне, постепенно втягиваются. И уже не просто отдыхают, а обустраивают пространство вокруг себя, работают там. Речь идет не о грядках в огороде. Мы говорим об удаленной работе. Вокруг новоселов возникает какая-то жизнь, появляется местный бизнес. Экономические стимулы, исходящие от дачников, способны занять часть местного населения. Приток дауншифтеров стимулирует развитие торговли и в соседних городах. Хотя имеет и негативные последствия — повышенные цены в сезон. Лет пять назад десятилитровое ведро клюквы в Костромской области 45 рублей стоило. А сейчас уже 1000. Но, с другой стороны, в Москве на Багратионовском рынке за него просят 2,5 тысячи.

Кто сейчас живет в деревне? Можете нарисовать портрет современного сельского жителя?

Большинство, конечно, пенсионеры. Но в селах, где за счет приезжих зарождается новая экономическая жизнь, аккумулируется критическая масса толковых местных. С ними работать — одно удовольствие. Необязательно молодые, там есть люди и средних лет. Это универсалы всех специальностей: плотники, электрики, автомеханики, трактористы. Они на глазах впитывают новую для себя форму организации труда. Точное планирование времени и затрат, четкие сметы расходов, прекрасное знание современных технологий и материалов. C удовольствием сотрудничают с дауншифтерами. Качество работы настолько хорошее, что дачники выстраиваются на них в очередь.

То есть раньше их не было. А сейчас откуда-то материализовались?

Раньше они работали то в агроферме, то в энергосетях, то в лесхозе. Сейчас, видя спрос на услуги, вышли на самостоятельную дистанцию. У них компьютеры с выходом в интернет, автомобили. На все виды работ для дачников делается смета. Причем учитывается все: бензин, трудозатраты и т.д. Когда мы в Москве, они постоянно с нами на прямой связи. Закончат работу — тут же фотография-отчет по электронной почте. Расчеты — через банковскую карту. Никаких тебе больше «Евгеньич, сколько дашь?». Притом повторяю, речь идет именно о местных жителях, чисто сельских людях.

Многие до сих пор думают, что на деревне главная валюта — водка.

Когда я в 90-х годах только-только появился в деревне, все действительно происходило совершенно по-другому. Купил там за 14 тысяч огромный, как корабль, дом. Что с ним делать, не имел абсолютно никакого понятия. Стали обследовать. Выяснилось, что там все венцы прогнили. Нужно было срочно ремонтировать. Сколотилась бригада из местных жителей. Приходили в 7 утра. К обеду — пьяные в стельку. А в 3 часа дня их развозили на тракторной тележке по домам. По дороге они горланили песни. Кое-кто норовил выпасть из этой тележки. Да, это была шокирующая картина. Сейчас такого уже совсем нет.

Неужели перестали пить? Практически сенсация.

Уже некому. Каждый год к нам поступали сообщения: один зимой упал в лужу и замерз за рекой, другой отравился суррогатом. Кто остался, зарабатывает очень приличные деньги, и алкоголь уходит как-то сам собой. Стало немодно пить, можно сказать. Мы фиксируем эти процессы и в других поселках, где появились новые дачники.

Вы говорите, что колонизация заброшенных территорий уже идет. Не могли бы оценить ее размах? И все ли деревни пригодны для освоения?

Мы, прежде всего, говорим о Ближнем Севере, Нечерноземье. На юге России, в Сибири, на Дальнем Востоке свои судьбы, перспективы, которые нужно изучать. Процесс проникновения московских дачников в удаленные сельские районы начался еще в 1970-е годы. Обследования деревень в разных районах Нечерноземья показали, что дачные зоны Москвы и Санкт-Петербурга пересеклись на юге Псковской, Тверской и Новгородской областей, захватив Ивановскую и Костромскую области. Даже в таких удаленных местах, как Мантуровский район и Леонтьевско-Угорское поселение в Костромской области, доля московских дачников достигает 35 процентов собственников домов, а в сильно депопулировавших деревнях — 70-90 процентов. Горожане часто селятся по цеховому принципу. В одном поселке — люди искусства, в другом — программисты, в третьем — химики, биологи. Обычно как бывает? Нашел человек что-то стоящее и тянет за собой знакомых, друзей. Наши географы вычислили, что экспансии горожанами в первую очередь могут подвергнуться сельские поселения в радиусе 600 километров от мегаполиса. Притом этот процесс идет не хаотично, а по определенной логической схеме. Возникают своего рода очаги дачного заселения. Спросом пользуются места, отмеченные историческими достопримечательностями, с привлекательными, нетронутыми красивыми ландшафтами и, конечно, экологически безупречные.

Почему именно 600 километров?

В пределах одной ночи езды на поезде. Вечером, часов в восемь, прыгаешь в вагон, а утром ты уже на месте. Разумеется, это не для каждодневных маятниковых поездок. Тем не менее желающих на несколько дней уехать из города найдется немало. Сейчас в Москве многие как живут? Обитают на Рублевке и приравненных к ней зонах и ежедневно по четыре часа, а то и больше, тратят на дорогу, героически преодолевая пробки. Я считаю, что очаговое заселение территорий рядом с мегаполисами, если бы получило чиновничью поддержку, могло бы в какой-то мере решить проблемы столицы. В Москве уже сейчас огромный дефицит земель для нового строительства. Город стихийно выплескивается за свои границы. Москвичей, стоящих в социальных квартирных очередях, селят за пределами столицы: в Подольске, Климовске, Внуково и т.д. Часто дома строятся наспех. Посреди бывшего колхозного поля за месяц-другой вырастают целые кусты городских двадцатиэтажек. Об инфраструктуре речи нет, как нет речи и том, где будут работать эти новоселы. Абсолютно тупиковый путь. Своего рода мутация города как среды обитания человека.

Когда-то мэр Москвы Сергей Собянин говорил о разработке программы, которую вы называете «колонизацией», — создании на периферии комфортных поселков для столичных пенсионеров. Но москвичи заботу не оценили.

Да, я помню. Мэра сразу начали критиковать за то, что власть собирается устроить чуть ли не «концлагеря» для московских пенсионеров под Москвой. Чиновники, как мне кажется, просто не совсем так подали идею, не объяснили что к чему. Видимо, нужно было сначала детально проработать вопрос, обсудить его с экспертами, учеными, показать народу преимущества. А не просто шокировать общество, во всем готовое видеть скрытый подвох и злой умысел.

Нет опасности, что со временем экологические деревни вокруг мегаполисов превратятся в «озаборенные» коттеджные поселки, какие мы в изобилии наблюдаем в Подмосковье?

В перспективе перенаселенность и архитектурно-планировочный хаос могут стать проблемой. Когда я начинаю рассказывать о прекрасном светлом будущем «новых» деревень, мне обычно возражают, что это пока там никого еще нет. Однако, согласимся, радиус 600 километров — все же сверхбольшая территория. Даже если вся Москва выплеснется туда со своими 10 миллионами жителей, рассредоточение населения будет значительное. К тому же риски можно минимизировать. Демографы и экономисты способны рассчитать показатели заселения, которые бы не нарушили экологический баланс, и чтобы люди не мозолили друг другу глаза. Мы сейчас готовимся создать атлас Костромской области с обозначением локализаций, потенциально перспективных для новых поселенцев. Карта покажет, куда могут двинуться разные категории населения. Здесь, допустим, будет хорошо пенсионерам, там — семьям с детьми.

На какие критерии ориентируетесь?

Тут должен наступить час местных властей. В каждом периферийном муниципальном образовании, по идее, должен быть создан свой проект привлечения новых людей, сформирован экспертный совет, который определит правила и условия «приема». Например, Леонтьевский муниципальный округ Мантуровского района Костромской области, где находится база нашего проекта, получит обозначенный в федеральном законе статус «достопримечательное место». Там много всяких замечательных артефактов. Это и Старо-Вятский тракт, знаменитая «Владимирка». Здесь же усадьба «Отрада», принадлежавшая Наталье Апухтиной, которая признана прообразом Татьяны Лариной из «Евгения Онегина» Александра Пушкина. Там прекрасно сохранилась и восстановлена церковь, в которой венчались Апухтина и знаменитый декабрист, герой Войны 1812 года генерал Михаил Фонвизин. Раньше статус «достопримечательного места» получали отдельные памятники культуры и истории: церкви, усадьбы. А здесь целый исторический комплекс с включением ландшафтов. Мы долго этого добивались как раз в целях безопасности местности.

Все же опасаетесь наплыва горожан?

Скорее повсеместной застройки, которая активно ведется вокруг мест, где начинает бурлить жизнь. Официальный статус означает, что исторический и экологический комплекс Леонтьевского муниципалитета будет теперь зоной управляемой и регулируемой сохранности. Мы должны сохранить восприятие этого места таким, как сейчас. Существует понятие — единство культурного и природного ландшафта. И одно из направлений нашего исследования — оценка экологических и ландшафтных ценностей и определение стоимости утраты этих ценностей. Испортили живописную местность отдельно стоящим кирпичным коровником или коттеджем — капитализация снижается. А ведь при известном разумении этот самый коровник первоначально можно было бы сдвинуть и в другую точку.

То есть в своей «подопытной» деревне вы собираетесь создать некий свод правил для новых переселенцев, «дачников»?

Да. Люди должны знать, что если они покупают дом в деревне, то берут его с обременением и обязательствами. Я считаю это правильным. Если вы приезжаете в такую красоту (а у нас там фантастично: небо, леса, реки, озера, грибы, ягодно-грибные промыслы, свежая рыба; современный городской житель за это полжизни отдать готов), то не должны нарушать естественный и социальный баланс. Мы не хотим ограничиваться банальными «нельзя». Их и так достаточно в стране. Надо не запрещать, а подсказывать с мягким внушением. Например, что не нужно избы заковывать в сайдинг. Казалось бы, мелочь. Под Москвой у половины моих друзей дачи и дома в пластике. Удобно: из шланга полил — и стены стерильно чисты. Но если вы увидите поселок, в котором пара домов в сайдинге, с ондулиновыми ярко-красными или зелеными крышами — все, испорчено впечатление о всей деревне. Но вместо сайдинга можно использовать что-то другое. И вариантов немало. Будет предложен альбом архитектурных форм. Скажем, 15 видов оград, которые можно поставить у себя на участке, 10 видов гаражей, окон, садовых дорожек и т.д.

А если дом уже «испорчен»? Заставите переделывать?

Никто, конечно, уничтожать ничего не собирается. Наш метод — поиски компромисса и консенсуса. Это очень хорошо работает. Владельцы домов, «новые» дачники — достаточно образованные городские люди. И поступают некрасиво не из-за того, что эгоисты, а часто по незнанию. Сейчас наш научный проект взял в аренду 10 гектаров местной земли на высоком откосе береговой линии реки Унжи.

Зачем?

— Не хотим, чтобы у кого-то возникала идея, что на самом видном месте уникального ландшафтного комплекса, который спускается к реке холмами, обрывами, начали строить коттеджи. Кто такие девелоперы, все знают по Москве. Они везде одинаковы: приходят, занимают, покупают, подкупают. И все бессильны с ними бороться. Сейчас на этом месте с коллегами решили сделать рекреационную пешеходно-оздоровительную зону для людей разных возрастов с индивидуальными маршрутами: к тайге, через болота к реке, к засеянным овсом полям. Часто, гуляя в Москве, по Филевскому парку, я бываю потрясен качеством недавней реставрации, а именно ландшафтной организацией пространства. Хочу тех же или таких же по уровню дизайнеров привлечь в наш проект. Чтобы помогли раскрыть красоту пространства Ближнего Севера.

Пытаетесь чисто городские фишки привнести в деревню?

А почему бы и нет? Есть такое понятие, как социологический эксперимент. Оно хорошо известно в науке. Это не когда вы сидите с лупой и смотрите на червячков, куда они лапками вращают. А тщательно придумываете какую-то идею и включаете ее, вбрасываете в социальную среду и смотрите, как общество реагирует на нее, как проявляют себя различные точки зрения, позиции людей и прочее. И делаете соответствующие выводы. Так и мы — в рамках исследования сельских поселений вносим экологический оздоровительный проект как раздражитель, как некий удар в среду умирающей деревни. Там многие думают, что надо пахать, делать фермы. А мы выступаем с альтернативным предложением, от реализации которого могут быть в выигрыше все.

На туристов рассчитываете?

В том числе. Но для развития того же аграрного туризма одной рекреационной зоны мало. В рамках нашего проекта в деревне Медведево Костромской области мы регулярно проводим международные конференции о перспективах развития сельской жизни. Конференции собирают более 100 участников. Мой коллега профессор Жан Ридвани из Франции, ознакомившись с районом, с сомнением отнесся к идее экотуризма. По европейским меркам, инфраструктура сервисов тут пока еще слишком слаба. Для отдельных экстремалов-натуралистов, возможно, сойдет, но для создания экономически рентабельной индустрии туризма явно недостаточно.

А как местные власти, население воспринимает «дачников», как относится к вашему проекту по возрождению периферии?

По-разному. Распростертых объятий, особенно вначале, не было. Районные и областные власти нас сейчас поддерживают, чего не было прежде. Но народ, особенно пенсионеры, опасаются грядущих перемен. Молодежь, кто еще остался, понимает, что альтернативы нет. Творческая интеллигенция на проект смотрит достаточно пассивно. Летом этого года силами Высшей школы экономики на научной базе в Медведево в качестве эксперимента был открыт «Сельский университет на Унже». Я уже давно вынашиваю идею, что столичные высшие учебные заведения в будущем могли бы обустраивать на селе свои круглогодичные кампусы. Именно кампусы, а не эпизодические «летние школы». Это и для деревни благо. И студенты, находясь в природной среде, лучше воспринимают процесс обучения, постигают реалии за пределами МКАД. И мы эту гипотезу опробовали с большим успехом. Лекции на разные темы, отнюдь необязательно связанные с сельской тематикой, читали известные ученые из столичных университетов, институтов Академии наук. И произошло то, на что мы рассчитывали: возникло новое качество учебного процесса, интеллектуальное взаимодействие учителей и учеников. Приглашали к нам студентов и преподавателей из Костромы, где действуют три университета. Но попытки не увенчались большим успехом. Хотя на административном уровне все было сделано, чтобы реакция пошла. Столичных «штучек» мы из себя не строили. Наоборот, предлагали помощь, партнерское сотрудничество в разных направлениях: защита диссертаций, получение грантов на исследования, участие в международных проектах, практика за границей. Но в команду с московскими профессорами войти практически никто не захотел.

Почему? Увидели в вас конкурентов?

Не думаю. Мы обсуждали этот вопрос с коллегами. Наш проект — о возможности повышать качество жизни через уход из города, о переориентации на экологические ценности, о новом восприятии окружающего сельского мира. Но, будем объективны, это в какой-то мере не совпадает с настроениями многих представителей самого региона. Нам показалось, что и местным студентам, и преподавателям хочется погружаться не в деревенскую быль, а ощутить себя частью мегаполиса. Они даже оценивают друг друга: «А вот она в Москву устроилась!» И тут им предлагается вновь вернуться в деревню. Их это просто «не греет» и даже отталкивает на уровне подсознания.

А вы говорите, дезурбанизация…

Идут взаимоконтрастные процессы. Урбанизация до сих пор продолжает высасывать людей из села и малых городов в мегаполисы. Назад тянутся те, кто уже хлебнул большой жизни. У нас сейчас тревожное ожидание в связи с экономической обстановкой — не сойдет ли на нет тенденция возвращения. Тогда регионы Ближнего Севера окончательно впадут в глубокую спячку.

Предпосылок к тому, что антизападные санкции, введенные Россией, начинают повсеместно стимулировать развитие сельского хозяйства, вы не замечаете?

Местные идеологи лелеют, конечно, на это надежду. Теоретически звучит прекрасно. Но совсем недавно в Костроме проходил Всероссийский молодежный форсайт-форум о сельхознуждах. Собрались «крепкие» сельскохозяйственики: студенты, проверенные и отобранные выпускники, аспиранты вузов со всей России. Замечательная современная молодежь. Хорошо образованная, продвинутая. Размышляли о будущем, о том, как надо на земле работать. Им задали вопрос: «А кто из вас реально собирается вернуться в деревню, связать с ней свое будущее и обустраивать там сельское хозяйство?» Поднялось всего несколько рук.

Источник