Секретные свитки Ломоносова
Сразу после смерти М.В. Ломоносова в его лаборатории с неприличной поспешностью был проведён самый тщательный обыск. В нём не побрезговал принять личное участие сам сиятельный граф Григорий Орлов, фаворит Екатерины.
Многие бумаги в тот день навсегда исчезли из архива учёного. И где они сейчас, до сих пор неизвестно. И всё-таки граф Орлов не смог найти самого главного документа, из-за которого, собственно, и был затеян весь обыск.
Откуда помор?
Биография Ломоносова достаточно хорошо известна, хотя в ней ещё немало белых пятен. Сравнительно недавно было установлено точное место его рождения — деревня Мишанинская (ныне село Ломоносово), вблизи Холмогор Архангельской губернии. День его рождения датируется «Михайловым днём» 20 ноября 1711 г. (8 ноября старого стиля).
Считается, что Ломоносов был сыном крестьянина-помора Василия Дорофеева. Но при каких обстоятельствах он приобрёл страсть к науке и фамилию Ломоносов неизвестно. Поговаривают, что сын рыбака был чуть ли не ребёнком… пришельца или, по крайней мере, побочным отпрыском некоего знатного чина. Некоторые источники указывают даже, что настоящим отцом мальчика мог быть сам Пётр I!
Насколько верны подобные версии? Гипотеза о том, что Михайло мог, подобно Иисусу из Назарета, оказаться сыном земной женщины и небесного пришельца, по существу, зиждется лишь на том, что, дескать, откуда в семействе неграмотных поморов мог появиться отпрыск с умом столь выдающимся, что его впоследствии не случайно назовут «первым русским университетом»? Однако на самом деле подобные случаи бывали в истории не единожды. Родители ни Ньютона, ни Фарадея, ни Эйнштейна, ни Фейнмана, ни Ландау, ни Сахарова, ни многих других столпов науки особыми талантами не блистали. И, тем не менее, никто ведь не записывает их в «сыновья инопланетян»?..
Что же касается царственного происхождения Михайлы Ломоносова, то тут фактуры побольше.
Например, каким образом сын простолюдина смог вообще поступить в Славяно-греко-латинскую академию, куда принимали лишь сыновей дворян и священнослужителей? А ведь именно с обучения в этой академии и начинается сногсшибательная карьера члена Российской и Шведской академий наук, удостоенного, между прочим, дворянского титула?
Не способствовала ли стремительному продвижению поморского сына чья-то, как ныне принято выражаться, «лохматая лапа»? Вероятно, в связи с этим и появилась версия о том, что вовсе не простой мужик был отцом гения, а сам российский император Пётр Первый.
Об этом поговаривали ещё современники Ломоносова, у которых многое в его жизни вызывало недоумение. Могло такое быть? «Почему бы и нет? — полагает историк Маргарита Соловьёва. — Пётр Алексеевич частенько наезжал на Север и работал, между прочим, простым плотником на Баженовской верфи, которая находилась в непосредственной близости от Курострова, где и появился на свет мальчик Михайло»…
Правда, другие историки указывают, что за девять месяцев до рождения Михайлы Пётр находился далековато от северных границ Российской империи, так что физически ему было бы непросто способствовать рождению сына, даже если допустить, что мать малыша, урождённая Елена Сивкова, забыв о супружеском долге, попала под обаяние любвеобильного царя.
Зато есть другие факты, которые опять-таки настораживают. Василий Дорофеев женился в 30 лет — по тогдашним понятиям весьма поздно, потому как был человеком бедным. К тому же и нрава довольно буйного — за что, возможно, и заслужил прозвище Ломоносов. Как отмечал впоследствии сам Михаил Васильевич, отец его был «в крайнем невежестве воспитанный».
А уже через 11 лет, в 1722 г., как рассказывает древняя опись, этот полунищий рыбак обзавёлся самым большим в Архангельске двухмачтовым кораблём, усадьбой, рыбными промыслами, прудом для рыбы.
Неужто только неустанный труд помог ему так разбогатеть? Честно сказать, сомнительно, хотя Михаил Васильевич и счёл необходимым упомянуть, что отцовское «довольство кровавым потом» было нажито.
Между тем, сторонники «царской» версии происхождения Ломоносова указывают ещё и на то, что Василий лупил своих домочадцев весьма часто. Знал, говорят, что не его это сын, вот и срывал злость на отпрыске и жене, которая умерла, когда Михаилу было 9 лет.
Отец тут же женился во второй раз на Феодоре Михайловне Усковой, дочери крестьянина соседней Ухтостровской волости. Однако летом 1724 г. умерла и она. Тогда, через несколько месяцев, вернувшийся с промыслов отец женился в третий раз— на вдове Ирине Семёновне (в девичестве Корельской). Для тринадцатилетнего Ломоносова третья жена отца оказалась «злой и завистливой мачехой».
Он старался поменьше оставаться с нею, часто напрашивался с отцом и другими поморами на промысел. А когда всё же бывал дома, старательно учился грамоте у дьячка местной церкви С.Н. Сабельникова. Тот не раз оказывал помощь односельчанам в составлении деловых бумаг и прошений, писал письма. «Вратами учёности», по собственному выражению Михайлы Ломоносова, для него делаются добытые им с помощью всё того же дьячка книги: «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, «Арифметика» Леонтия Магницкого, а также стихотворная «Псалтырь» Симеона Полоцкого. В итоге к 14 годам Михайло уже был грамотеем, чем почему-то вызвал ещё большую ненависть со стороны мачехи.
Чтобы окончательно выжить его из дома, мачеха посоветовала отцу женить Михаила. Тот, прознав про такие намерения, сначала сказался больным, из-за чего свадьбу пришлось отложить, а сам тем временем принял решение сбежать из дому.
В декабре 1730 г. подвернулась оказия, — в Москву уходил рыбный обоз. Ночью Михайло накинул на себя две рубахи, нагольный тулуп, прихватил котомку с едой и книгами и пустился догонять ушедший обоз. А нагнав, упросил поморов дать и ему возможность добраться с ними до Москвы.
В столице же 20-летний Михайло прямиком отправился в Славяно-греко-латинскую академию, куда и поступил учиться 15 января 1731 г.
«Царская» версия
Такова общепринятая ныне версия развития событий. Однако есть и иная малоизвестная версия, объясняющая, почему великовозрастный детина ушёл из дома и, пойдя на заведомый подлог (он выдал себя за сына священника), поступил в тогдашнее высшее учебное заведение, где претерпел всё — и насмешки соучеников, и голод. Неужто это, как и дальнейшие мытарства за границей, и многолетняя работа от темна и до темна, только ради того, чтобы его назвали «первым русским университетом»? Нет, похоже, у него была ещё какая-то тайная цель…
Именно его вскоре отправляют учиться за границу с двумя дворянскими детьми. Но и это ещё не всё: на дорогу «мужику» Михаилу выдали 300 руб-лей, а на проживание — ещё 400. Это были огромные по тем временам деньги!
Вот, например, что написал будущий учёный в отчёте о своих тратах «по научной командировке за границу»: «В Петербурге и по пути до Любека истрачено 100 руб.», «От Любека до Марбурга — 37 талеров, костюм — 50 тал., учитель фехтования на первый месяц — 5 тал., учитель рисования — 4 тал., учитель французского языка — 9 тал., учитель танцев (за 5 месяцев) — 60 тал., парик, стирка, обувь, чулки — 28 тал., книги — 60 тал.»…
Во как зажил «сын простого крестьянина» — учился фехтованию и танцам! Вовсе не раболепски повёл он себя и со своим преподавателем из Горной академии Иоганном Фридрихом Генкелем, с которым у него не сложились отношения. Генкель, называвший Ломоносова человеком не очень доброго нрава, преданным пьянству, оставил свидетельства о «неслыханных выходках» ученика: он «произносил против меня разные неприличные слова», «поступки его происходят не от слабости характера, а от умышленной злости». К этому Генкель ещё присовокупляет свою обиду за то, «сколько совершенно незаслуженных оскорблений человек этот нанёс мне… особенно своими пред-осудительными для меня рассказами в городе о том, что я только хочу разбогатеть на русские деньги». Сам же Михайло, дескать, «в страшно пьяном виде шатался по улицам,.. был очень дерзок и невежлив», а также «ужасно буянил в своей квартире, колотил людей, участвовал в разных драках в винном погребке»…
Согласитесь, стиль поведения молодого Ломоносова весьма схож с поведением за границей самого юного Петра, который, скажем, за несколько месяцев пребывания в Лондоне вместе «со товарищи» ухитрился так ухайдакать арендованный дворец, что его пришлось по отъезду царственной особы и его свиты поставить на капитальный ремонт.
Разумеется, у «царской» версии происхождения Ломоносова есть множество доводов против, однако предположение, что отцом прославившего Россию учёного мог быть другой, не менее знаменитый русский человек, тоже, видимо, сбрасывать со счётов не стоит.
Всему виною свитки?
Николай Иванович Костомаров — один из самых видных историков ломоносовского времени — намекал как-то, что истоки подвижничества Михаила Васильевича нужно искать на его родине. На Севере в тот период обитали самые сильные колдуны-шаманы. Закрутить вьюжину или устроить на море шторм для них была пара пустяков.
Однако, похоже, и они были не всесильны. Иначе не пришли бы к Василию Ломоносову накануне рождения сына. Причём они знали не только пол будущего ребёнка, но и предложили ему, ещё не родившемуся, работу. А за её исполнение в качестве аванса дали Василию столько денег, что он враз стал одним из богатейших людей края. Заимел усадьбу с домом, пруд для рыбы и даже собственный корабль.
Ну а что же колдуны хотели взамен? Это прояснилось через несколько лет, когда к кораблю Василия в полный штиль и туман вывернулась откуда-то ладья. На борт рыбацкой шхуны поднялись люди и передали Василию футляр со странными свитками. «Скажешь сыну — пусть прочтёт»…
Сказывают, то были свитки с текстами мудрецов Гипербореи. Была когда-то такая страна на месте северо-восточной Руси. Богатое и сильное было государство, с которым считался даже Александр Македонский. А потом почему-то сгинуло. И остались после него лишь развалины построек, которым 9000 лет. Да вот документы, несущие в себе некую тайну.
Разгадать её и должен был Михайло Ломоносов.
И он ушёл из дома. За знаниями. Учился сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов. И всюду возил с собой футляр с теми свитками.
Прочесть свитки — таков приказ колдунов. Долг отца придётся оплатить сыну. Северные колдуны всесильны. За ослушание накажут сурово и в свой срок.
Первым, кому Михайло показал те свитки, был профессор Феофан Прокопович в Славяно-греко-латинской академии. Он-то и прикрыл Ломоносова, поручился, что Михайло — сын сельского священника. Он же помог ученику осилить латынь — язык языков. Но даже профессор не смог помочь студенту в прочтении странных тек-стов. Он лишь подсказал, что письмена на свитках похожи на списки средневековых алхимиков.
Вот почему дальнейший путь Ломоносова лежал в Европу, прежде всего в Германию,— центр тогдашней науки. Сначала Ломоносов учился в Марбурге, слушал лекции по физике и химии профессора Вольфа. В формулах химии он видел нечто похожее на письмена в свитках. Химия, как известно, дочь алхимии.
Однако, когда Михайло рискнул показать те свитки Христиану Вольфу, тот тоже лишь развёл руками. Писания напомнили ему рецепт философского камня. «Оставьте это, друг мой. Вам этот труд не по силам». Но Ломоносов не мог остановиться.
И он поехал во Фрейбург, где продолжал совершенствоваться в науках, в геологии и горном деле. И делал это столь ретиво, что новый профессор Иоганн Гендель даже пожаловался на буйного ученика в Москву. Дескать, никакого сладу с ним нету, не хочет делать то, что его заставляют, а делает, что ему заблагорассудится.
Однако ссора на самом деле, возможно, произошла из-за того, что профессор хотел тайком заглянуть в таинственный кожаный футляр. Или даже похитить его. Да Ломоносов не дал.
Пришлось Михайле съехать от профессора, у которого он жил и столовался. Нашёл он себе угол в одном небогатом семействе. По одним источникам главой его была вдова, по другим — к моменту поселения у них Ломоносова и её муж ещё был жив. Так или иначе, но дочка хозяев Елизавета-Кристина положила глаз на статного помора. Да и у того губа не дура… В общем, роман получился бурным. И с последствиями. Хозяева тому не порадовались и выгнали квартиранта, несмотря на то, что дочь была уж от него беременна.
Ломоносов отправился в трактир и с горя напился, как это водится с русским братом. А по пьянке его забрили в солдаты. Забрали футляр со свитками, а самого поместили под замок, чтобы не сбежал будущий служивый.
Елизавета, узнав об этом, передала суженому в тюрьму кое-какой инструмент. Ломоносов открыл замок, оглушил часового, забрал футляр, перелез через стену и удрал.
За ним гнались, да он уж был за пределами Германии.
Провидческий сон и смерть отца
Тем временем на Василия наседали колдуны: «Прочёл ли сын письмена?». Отец Ломоносова оборонялся, как мог. Даже предложил магам втрое больше денег, чем получил от них когда-то. Но те только отмахнулись: сведения из свитков для них были важнее.
А чтобы поторопить сына, колдуны нашли действенный способ. Василий Ломоносов вскорости сгинул без вести, а самому Михаилу в тот момент приснился вещий сон. Дескать, корабль, на котором плыл его отец, разбился, а его самого выбросило на необитаемый остров в Белом море.
Вернувшись в Петербург, Михайло Ломоносов тут же принялся наводить справки об отце. Ему сообщили, что Василий и в самом деле вот уже четыре месяца как ушёл в море и всё ещё не возвратился. Тогда Михаил написал, где искать отца. Его тело и в самом деле рыбаки нашли на том самом острове, который указал им его сын.
Михайло Васильевич намёк понял… И начиная с 1741 г., он работает изо всех сил. Российская академия наук, им же организованная, помогает своему лидеру, чем может. А сам он заменяет собой целый университет. Среди его многочисленных научных открытий — прежде всего исследования, посвящённые ртути. Это следы того, как он искал философский камень. А камень тот чудодейственный, как известно, многое может — и свинец в золото превратить, и вечную молодость своему обладателю гарантировать, и кое-что ещё…
Странными опытами академика заинтересовались. По Петербургу пошли слухи о футляре, который Ломоносов постоянно носил с собой.
Осенним вечером на тёмной улице на него напали трое. Но, как свидетельствовал современник, «он с величайшею храбростию оборонялся от этих трёх разбойников: так ударил одного из них, что он не мог не только встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в лицо, что тот весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уже нетрудно было одолеть; он повалил его (между тем, как первый, очнувшись, убежал в лес) и, держа под ногами, грозил, что тотчас же убьёт, если не откроет он ему, как зовут двух других разбойников и что они хотели с ним сделать.
Этот сознался, что они хотели только его ограбить, а потом отпустить. Грабителям же, похоже, был нужен футляр со свитками. Ломоносов задумался: кто его мог преследовать в столице? Колдуны так грубо не работают…
Оказалось, что за свитками охотится сам всесильный Орлов. Сначала он пошёл к цели напрямик — подослал грабителей. Но дело не выгорело, и граф отложил повторную операцию до удобного момента.
Ломоносову тем временем оставалось провести лишь несколько экспериментов. Он уже многое почерпнул из тех свитков и был близок к раскрытию тайны философского камня. Но что-то, видимо, ему показалось странным в последнем рецепте. И он в решающем опыте не стал соблюдать меры, указанные в свитке, а взял вещества в микроскопических дозах и сохранил лишь пропорции. И эта предосторожность спасла его. Полученное вещест-во даровало не жизнь — оно несло смерть. То была взрывчатка невиданной силы. Даже крошка вызвала сильнейший взрыв.
Поскольку Ломоносов жил при академии, где взрывы и пожары были делом привычным, на тот случай никто, вроде бы, не обратил особого внимания. Но Ломоносов решил не рисковать. Поняв в чём дело, он сжёг и свои записи, и сами свитки.
Он знал, чем ему это грозит. Но пути назад уже не было. И вскоре Ломоносову приснился ещё один вещий сон: со стола упал календарь и раскрылся на дате — 4 апреля. Михайло Васильевич понял: этого дня ему не пережить. Он и в самом деле скоропостижно умер 4 апреля 1765 г., в возрасте всего 54 лет, хотя славился отменным здоровьем.
Граф Орлов тут же приказал переворошить лабораторию и… заполучил таинственный футляр. Но свитков там не было. Тогда взялись за архив учёного. Многие из бумаг Ломоносова пропали тотчас после его смерти. Чудом лишь сохранился список 14 работ, которые он вёл в последние месяцы и недели. Но самих рукописей не нашли и поныне…
Прав ли он был, уничтожив свитки? Наверное, да. Динамит из рудников тотчас перекочевал на поля сражений. И атом стал прежде бомбой, а лишь потом заработал в АЭС. Ну а что было бы с нами со всеми, если бы ещё во времена Ломоносова в ход пошла взрывчатка чудовищной силы?.. Да, наверное, то же, что, возможно, случилось с жителями той же Гипербореи и не менее таинственной Атлантиды. Сгинула бы наша цивилизация, как и те, что были до неё. А так Михаил Васильевич нас уберёг. Прозорлив оказался, предвидел возможные последствия. Себя не пожалел, но потомков оберёг от излишней напасти. И за то ему низкий поклон и благодарность…
Максим Яблоков, журнал “Техника Молодёжи”, №11, 2011
Ньютон, ни Фарадей, ни Эйнштейн, ни Фейнман, ни Ландау, ни Сахаров -Цукерман, ни многих других столпов науки особыми талантами и умами не блистали. Это они загнали нашу науку в дебри и унитожают цивилизацию ЗЕМЛИ ( их научные труды).