Доклад Изборского клуба — «По ту сторону «красных» и «белых» (часть 3)

Продолжение доклада, посвященного важнейшей проблеме преодоления «гражданской войны» в умах и сердцах наших граждан.

Предыдущие части доклада «По ту сторону «красных» и «белых»: первая часть и вторая часть.

4. О том, как Российская империя шла к «госсоциализму»

     Наш народ внутренне объединен чувством справедливости, вековой тягой к социальной правде. На разных исторических этапах развития Русской цивилизации это начало находило разное воплощение, в том числе порою и деструктивное, бунтовское. Российская империя – держава Белого Царя [12] – была результатом многовековой деятельности народа, а потому она была пронизана чертами «красными», «социалистическими». (Но не в смысле того социализма, который проповедовал марксизм, называвший Россию главным препятствием на пути новой революции.) Естественное, природное социалистическое начало явственно проявило себя в русской общине, в осифлянском монастырском хозяйстве, в кооперативных и солидарных народных формах сотрудничества, артельном духе крестьянства. Это начало не растворяло в себе и не подменяло собой государство, но скорее постепенно пропитывало его. Особенно ярко эта тенденция проявилась в поздней Российской империи, шедшей к государственному социализму семимильными шагами. (При этом, конечно, параллельно развивался сильный конкурент царя – крупный капитал, что и составляло содержание главной политической дилеммы этого периода.)

Один из ведущих идеологов русского монархизма Иван Солоневич, ничуть не сочувствовавший социализму, в своей «Народной монархии» писал: «Императорская Россия была страной, в которой по тем временам «обобществленный сектор народного хозяйства» был больше, чем где бы то ни было в мире. Государственный Банк контролировал все банки России и имел исключительное право эмиссии кредитных билетов. Большинство железных дорог принадлежало казне, а оставшиеся частные дороги стояли накануне «выкупа в казну»; государство владело огромными земельными пространствами, владело заводами и рудниками. Земская медицина была поставлена так, как она и сейчас не поставлена нигде во всем мире. Земства начинали строить свою фармацевтическую промышленность — с помощью государственного кредита. Русское кооперативное движение было самым мощным в мире».

Исследователи отмечают, что в Российской империи казенные заводы вовсе не являлись коммерческими предприятиями, ‑ и это подчёркивалось в официальных документах. Особую роль играли государственные заказы, которые делали все ведомства. Безусловно, стоит отметить наличие казенных монополий и акцизов, дававших около половины всего дохода империи. «Итак, одна часть промышленности находилась в собственности государства, другая часть в той или иной степени подлежала государственному регулированию. Но обе эти части оставались практически вне сферы рыночных отношений» (А.А.Новиков. «История российского предпринимательства»)

Русские рабочие были великолепно организованы — в России наблюдалась самая большая концентрация производства и рабочей силы. В 1913 году на крупных отечественных предприятиях (свыше 1 тысячи работников) трудилось 39% всех рабочих (тогда как в Германии — 10%). В одном только Петербурге было сосредоточено 250 тысяч фабрично-заводских пролетариев. При этом в стране было разработано и принято совершенное рабочее законодательство, что президент США Тафт публично признал в 1912 году, говоря дословно, что ни одно демократическое государство не может похвастаться таким достижением.

В начале 1914 года правительство было намерено ввести пятилетние циклы планирования, намечающие темпы и сроки строительства железных дорог, портов и крупных ГЭС (Днепровской и Волховской). Это уже была заявка на плановую экономику, что в очередной раз роднит позднюю Российскую империю и СССР.

«Мало кто знает, - пишет современный исследователь Вадим Бондарь, - но с целью поддержания и ускорения роста отечественной хозяйственной системы, численности населения, его благосостояния и стабильности в обществе царский режим централизованным образом регулировал цены на основные товары и услуги: энергоносители (прежде всего нефть), марганец, хлеб, на железнодорожные и трамвайные билеты, почтовые и телеграфные тарифы. Домовладельцам было запрещено поднимать цены при сдаче квартир внаем. В итоге с 1894 по 1913 год русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. В начале второго десятилетия прошлого века уже 63% оборудования и средств производства, используемых в промышленности, производилось внутри страны». («Невыгодные сравнения» // Однако 23 января 2013)

Обращает на себя внимание одна важная страница истории: конфликт власти и крупного капитала во время первой мировой войны. В 1915—1916 гг. правительство выступило против взвинчивания цен и «вакханалии наживы», резко ограничив права так называемых «военно-промышленных комитетов» (ВПК) а также установив жёсткий контроль за бюджетами Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов и других пролиберальных организаций, ориентированных на крупный капитал. Значительно выросла роль военной «госприёмки» профильной продукции, отдельные ведомства уже планировали создать собственные металлургические заводы и расширить сеть транспортного машиностроения. Характерно, что либеральная оппозиция охарактеризовала эти меры как «государственный социализм». (Возникает резонный вопрос: не этот ли конфликт подтолкнул российские «денежные мешки» к поддержке февральской революции? Во всяком случае, после Февраля была создана особая комиссия, которая свернула прежнюю систему государственного регулирования.)

Надо заметить, что перед февральской революцией царская власть начала масштабную национализацию, и уже первые ее итоги были весьма внушительными. Так, правительство взяло под опеку знаменитый Путиловский завод, обанкротившийся вследствие финансовых махинаций его владельца. До национализации завод практически не выпускал шестидюймовых снарядов, но после он давал уже половину от всего количества снарядов. «После мобилизации оборонной промышленности к1917 г. военное производство в России выросло в 2, 3 раза, полностью удовлетворяя потребности фронта в оружии и боеприпасах, - комментирует эту и другие меру правительства историк В. Н. Галин. - Производство одних снарядов выросло в 40 раз. Снарядов наделали столько, что их хватило на всю Гражданскую войну, и даже в1941 г. Красная Армия использовала шрапнели 1917 года выпуска». («Тенденции. Интервенция и гражданская война». Т. 2)

Можно с полной уверенностью утверждать, что царское правительство собиралось идти во многих отношениях тем же руслом развития, которым впоследствии пошли большевики [13]. Конечно, меры были бы не такими жёсткими, как в Гражданскую войну и эпоху коллективизации. Тем не менее, нельзя отрицать, что продразверстку пытались ввести еще в ноябре 1916 года, объясняя это военными нуждами (постановление «О развёрстке зерновых хлебов и фуража, приобретаемых для потребностей, связанных с обороной», подписанное министром земледелия А.А. Риттихом). Впрочем, сам Риттих настаивал на «добровольном» характере этой кампании, во избежание принудительных реквизиций – как обращении к патриотическим чувствам крестьян и землевладельцев. Идею продразверстки подхватило и попыталось воплотить в жизнь Временное правительство (монополия на хлеб), которое прибегало и к реквизициям. И только советское правительство, готовое к предельной жесткости, добилось, да и то не сразу, в этом деле очевидного успеха, поскольку организовало для целей продразверстки специальный аппарат: особую Продармию, действующую в комплексе с другими силовыми органами и комбедами.

К 1917 году самым острым из нерешенных политических вопросов оставался земельный вопрос, а самым острым из стоящих духовно-идеологических вопросов – вопрос о глубочайшем кризисе ценностей в образованных слоях общества, упадке патриотизма, росте презрения к России, ее традициям и истории, огромном самомнении политизированной интеллигенции, по сути, ставшей «пятой колонной» в стране. По всей видимости, именно два эти вопроса, несмотря на бурное развитие страны, ее демографический бум, впечатляющий рост производства, благосостояния и грамотности, определили главные предпосылки крушения самодержавия в условиях изматывающей войны и раскола в элите.

Вопросы о земле и о верности собственному народу были глубоко поставлены некоторыми из представителей русского народничества. При этом народническое движение было весьма разнообразным. К нему можно отнести и анархистов, таких, как М.А. Бакунин, и бланкистов-заговорщиков типа П.Н. Ткачёва. Были «либеральные» народники (Н.К. Михайловский), выступавшие за примирение с царем и монархией. Магистральным направлением внутри народничества было лавровское (П.Л. Лавров), связанное со стремлением служить народу и в конце XIX века во многом влившееся в земское движение. Наконец, существовало мало изученное консервативное народничество (П.П. Червинский), которое примыкало к «правому» славянофильству. В сближении народничества и самодержавной власти не было ничего невероятного. Так, например, и государь Николай II, был, по выражению Н.О.Лосского, своего рода «христианским народником». В то же время часть народников, особенно радикального толка, как мы уже писали выше, несомненно, использовалась врагами России в «право-левой игре». И здесь можно видеть существенную разницу между социалистическим пониманием справедливости и революционными проектами, в которых сама проповедь справедливости зачастую выступала лишь как средство к достижению иных целей – в частности, полного разрушения существующего строя любой ценой.

Если «хождение в народ» 1870-х годов выявило глубокое несовпадение теоретического социализма интеллигенции и того исконного «социального уклада», реальными носителями которого были крестьяне, то практика развития крестьянской кооперации в конце XIX – начале XX века показала, что «социалистическая» тенденция не была чисто интеллектуальной. Эта была эпоха необычайного развития кооперации во всех ее видах, невиданный рост кооперативов, артелей и кустарных производств. Одновременно с этим шел и рост кооперативных союзов, лидеры которых предложили свой термин для описания будущего экономического строя России – «кооператизм». Он рассматривался как альтернативный капитализму самостоятельный путь низовой народной самоорганизации, развития сети кооперативных хозяйств, охватывающей постепенно все мыслимые и немыслимые сферы рынка. Этот путь представлялся народникам-социалистам единственно правильным, дающим шанс народной артели сохраниться и обрести зрелые формы. К осени1917 г. общее количество кооперативов в России достигло 63-64 тыс., они охватывали не менее 14 миллионов человек. Россия по размаху кооперативного движения вышла на первое место в мире. При этом важнейшим фактором для развития производственной кооперации были государственные заказы, что лишний раз указывает на государственно-социалистическое русло развития, которым шла страна. Любопытно, что в годы Гражданской войны большевики использовали эту сложившуюся при царе систему – число госзаказов кустарям и артельщикам даже возросло.

Ставка на общину и артель как форму альтернативную западному капитализму была общей чертой не только революционных течений, но также и славянофилов, правых народников, части представителей консервативного спектра. Так, экономические программы «Союза Русского народа» и «Союза Михаила Архангела» во многом были именно народно-социалистическими. В пользу «коммунизма русской поземельной общины» решительно высказывался такой «пламенный реакционер» как Константин Леонтьев. Кроме того, этот «столп реакции» весьма уважал Герцена и многое почерпнул из его трудов. Показательное совпадение – Леонтьев был весьма близок по взглядам к Льву Тихомирову, одному из ведущих теоретиков правого монархизма и бывшему крупному функционеру «Народной воли». Сам Тихомиров, перестав быть народником, тем не менее, постоянно подчеркивал «заслуги социализма», к которым он относил: 1) укрепление коллективных начал в излишне индивидуализированном обществе; 2) усиление общественной поддержки; 3) справедливое и равномерное распределения средств к жизни. Вопрос о ликвидации злоупотреблений капитализма он считал «даже более чем нравственным», говоря о том, что общество просто обязано изменить существующие порядки («Заслуги и ошибки социализма»).

Марксисты (Плеханов, Ленин) жёстко критиковали народников, утверждая необходимость капитализации России, которая якобы и создаёт базу для последующего рывка к социализму. И в этом они выступали против самого К. Маркса, который подчёркивал необязательность для других цивилизаций того пути развития, который он описал в своей очерке возникновения капитализма в Западной Европе (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. С. 250). Поздний Маркс прямо говорил о возможности революции в России с ее неразвитым капиталистическим укладом. В письме Вере Засулич, долго время остававшемся неопубликованном, он утверждал: «Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над теми странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя» (Сочинения. Т. 19. С. 410) [14].

Практическим воплощением идей Тихомирова и других консерваторов, искавших синтеза социализма и традиционализма, стал пресловутый «полицейский социализм» полковника С.В. Зубатова – который, кстати говоря, был дружен с Тихомировым. Это была попытка выдвинуть реальную альтернативу как союзу бюрократии с капиталом, так и революционной социал-демократии. По определению Зубатова, революционные идеи, прежде всего, марксизм, суть не идеи рабочего класса, но идеи о рабочем классе, являющемся лишь орудием внешней по отношению к нему силы. Он предложил создать сеть легальных рабочих профсоюзов и назначать на их руководство людей верующих, преданных монархическому строю, не связанных с капиталистами. Результат сказался немедленно: во всех трудовых спорах «зубатовские организации» вставали на сторону не капиталистов, а рабочих. Они вели легальную борьбу за повышение заработной платы, сокращение рабочего дня, брали на себя от имени и по поручению самих рабочих все переговоры с работодателями. Сам Зубатов лично отстаивал право рабочих на забастовку. При последовательном внедрении по всей России модели Зубатова рабочий класс становился не орудием революции, а опорой самодержавия. Зубатов выдвинул цель: превращение русского пролетариата в признанное государством сословие. Другим важным направлением внутри зубатовской модели было стремление повышать образование рабочих с целью постепенного формирования «народной интеллигенции» (термин, который затем, при Сталине, станет официальным!), которая по своему уровню образования не уступала бы высшим классам, но тесно была бы связана с рабочей средой и не порывала бы связей с православием. Конец зубатовскому движению был положен в 1903 году, после спровоцированного в ходе разгорающейся «право-левой» игры «кишиневского погрома», в результате которого распалась созданная Зубатовым Еврейская независимая рабочая партия. Идейный монархический социализм, разрабатываемый крупнейшим полицейским и профсоюзным деятелем России, был дискредитирован. С этого момента инициативу в рабочем движении перехватывают радикалы.

В связи с только что сказанным не будет казаться шокирующим тот факт, что многие монархисты-государственники предпочли белому движению советскую власть. Так, согласно современным историческим исследованиям, более половины лидеров правых политических течений уже осенью 1917 года или в 1918 году увидели в большевиках силу, которая против своей воли будет вынуждена стать квазимонархической и авторитарной. Характерно, что монархисты с большим удовлетворением восприняли разгон Учредительного собрания. Среди известных монархистов этого толка были академик Никольский, бывший лидер Союза русского народа доктор Дубровин и выдающийся русский философ Лосев, с удовлетворением записавший в своем дневнике о наступающем тождестве социализма и монархизма. С другой стороны, высказывания о том, что в России возможна или монархия, или большевизм либо анархизм, но не промежуточные режимы, прозвучали из уст Льва Троцкого и Нестора Махно.

Нередкими были случаи, когда черносотенцы шли на службу к большевикам. Отчасти это объясняется тем, что после февральской революции монархическое движение пережило упадок, вызванной, в немалой степени, репрессивными мерами «демократического» Временного правительства, запретившего все правые партии и организации. В этих условиях наиболее правыми политическими силами стали кадеты, стоявшие на позициях национал-либерализма. Уже весной 1917 года Временное правительство начало чистку армии от монархически настроенного офицерства и генералитета. В результате, впоследствии почти 80% царских офицеров стали служить советской власти. После Брестского мира командующими 83 из 100 полевых армий, формируемых большевиками, были не члены партии, а царские офицеры.

Разделение русского военного руководства, заложившее основу будущего противостояния «красных» и «белых», произошло в середине лета 1917. Борьбу против Временного Правительства – но также и против «спасителя русской демократии» генерала Л.Г.Корнилова (который весной 1917 года лично возглавил арест Царской семьи) – вел в это время генерал Н.М.Потапов [15]. Совместно с Потаповым действовали военный министр генерал-майор А.И.Верховский, главнокомандующий Северным фронтом генерал от инфантерии В.Н.Клембовский, начальник штаба и комендант Псковского гарнизона генерал-майор М.Д.Бонч-Бруевич.

Большинство военных, пошедших на службу в РККА, придерживались монархических взглядов. Об этом откровенно сообщает в своих мемуарах и А.И. Деникин. 23 ноября 1917 года Н.М.Потапов был назначен начальником Генштаба и управляющим Военным министерством, с декабря1917 г. — управляющим делами Наркомвоена. 4 марта1918 г. в Республике Советов был учрежден Высший Военный совет, его возглавил генерал М.Д.Бонч-Бруевич. Полковник Императорского Генерального штаба П.П.Лебедев стал начальником Штаба Красной Армии, полковник И.И.Вацетис — Главнокомандующим Вооруженными Силами Республики Советов, полковник Генерального штаба Б.М.Шапошников — начальником Оперативного управления Полевого штаба РККА (с 1937 года — начальником Генштаба РККА, в 1941-45 гг. — заместителем Сталина в Наркомате обороны). Генерал-лейтенант Н.Д.Парский командовал Северным фронтом, генерал-майор Н.Н.Петин — Западным, Южным и Юго-Западным фронтами, генерал-майор А.А.Самойло — Северным и Восточным. Этот список можно продолжить. Флот вообще весь целиком находился в руках старого русского морского офицерства. Им руководили контр-адмиралы М.В.Иванов, В.М.Альтфатер, А.В.Нимитц, вице-адмирал А.А.Развозов и др. Беспартийная прослойка адмиралов и капитанов существовала и была влиятельной на протяжении дальнейшей истории советского ВМФ.

В июне 1917 года министр Временного правительства меньшевик И.Г. Церетели говорил: «Через ворота большевиков войдет генеральская контрреволюция». Однако, история пошла по другому пути. Очевидно, что офицеры-монархисты не разделяли идеалов и стратегических целей большевиков. Они переходили к красным по тактическим мотивам. Вместе с тем судьба большинства монархически настроенных офицеров, военспецов, военных советников сложилась в Советской России трагично. Среди полководцев Великой Отечественной войны почти нет этой категории кадровых военных. По данным исследователя Я.Ю. Тинченко, «основная масса русского офицерства, оставшегося или вернувшегося в СССР, была истреблена до 1931 года – в основном в ходе операции “Весна” ‑ чистки Красной Армии органами ОГПУ от бывших военспецов. Всего было арестовано более 3 тысяч человек» («Голгофа русского офицерства в СССР»).

5. О сталинской эволюции большевизма

В годы первой мировой войны Ленин и его сподвижники выступали за поражение России, выдвигая тезис о «превращении империалистической войны в войну гражданскую». Перелом наступил непосредственно после прихода большевиков к власти. Он отражен в таких документах как обращения: «Социалистическое отечество в опасности!» и «К трудящимся мусульманам России и Востока». Вопреки тезисам Маркса о том, что пролетариат не имеет отечества, Лениным употребляется не только это слово, но и фактически впервые, хотя это и не декларируется, появляется положение о национальной социалистической государственности. Во втором воззвании проводится четкое разделение между эксплуататорской западной цивилизацией и традиционной восточной культурой, культурой исламской, к которой большевики обращаются за поддержкой. Этот цивилизационный вектор был непоследовательным, Ленин балансировал на грани идеологии Коминтерна и национального (цивилизационного) прочтения марксизма.

При этом объективно историческая роль Ленина состояла в том, что он вывел Россию как страну второго эшелона капиталистического развития из навязанной ей неравной игры [16] и выполнял тем самым программу консервативной реакции России на сверхмодернизацию. Страна могла пойти по пути цивилизационного включения в Запад с последующей духовной и культурной капитуляцией, либо по пути превращения в аграрно-ресурсный придаток Запада с внешним сохранением культуры и имитацией политической независимости. Большевистский курс, несмотря на лозунги перерастания русской революции в мировую, объективно способствовал выходу России из этой дилеммы в направлении третьей возможности – авангардного развития и трансформации идентичности в одной, «отдельно взятой» цивилизации без смешения-подчинения другим цивилизациям. Курс этот был, несомненно, осложнен перспективой мировой революции, «в топку» которой радикалы-троцкисты намеревались бросить, если понадобится, все русское топливо. Тем не менее, именно эту, национально-государственную, а не глобалистскую возможность большевизма реализовал Сталин.

Путь Сталина к новому идейному синтезу в его отдельных чертах можно наблюдать еще в революционные годы, когда он разработал собственную модель национальной политики, резко контрастировавшую с принятыми у большевиков взглядами. Это был план автономизации – национальные республики входят в состав Советской России на правах автономии без права отделения, но с сохранением своего национального языка и культуры, т.е. так, как это было при царе. Иными словами, Сталин уже тогда настаивал на построении государства на основаниях, близких национальной политике Российской империи. Один из «секретов» Сталина заключался в том, что он сомневался в успехе «мировой революции» и изначально готовил предпосылки к переходу большевизма с коминтерновских на цивилизационные, в конечно счете «русские» рельсы. В 1918 году Сталин писал: «Революционного движения на Западе нет, нет фактов, есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Через пять лет, в письме к Зиновьеву он снова проявлял скепсис: «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадёт, а коммунисты подхватят, они провалятся с треском. Это «в лучшем случае». А в худшем случае – их разобью вдребезги и отбросят назад… По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять». И хотя ленинская точка зрения на конфедеративное устройство СССР победила сталинскую, тем не менее, именно Сталин в 1922 году стал главным разработчиком логики союзного государства, воплощенной в первой Конституции СССР. В ней был утвержден «единый бюджет СССР», что стало решающей скрепой единства страны.

Ключевой момент, когда был обозначен разрыв Сталина с догматикой марксизма ‑ 1927 год, год официального заявления о необходимости построения социализма в одной отдельно взятой стране в условиях капиталистического окружения (саму эту идею он впервые высказал еще в 1924 году). До этого основным лозунгом партии была мировая революция. В том же 1927 году идеолога «перманентной революции» Троцкого высылают в Алма-Ату.

Еще со смертью Ленина в 1924 году Сталин фактически начинает молчаливый разворот в сторону национальную – и делает это через виртуозный ход: «ленинский призыв» в РКП(б). Именно с этого момента в низах партии укореняется крестьянский русский тип, тип рабочего от станка и «сознательного крестьянина», который по своему воспитанию и культуре резко расходился со старыми большевиками-интеллигентами и европейскими коммунистами, откровенными носителями либертинажа, свободной половой морали, крайних идей обобществления собственности. По выражению Николая Бердяева, при Сталине произошло “собирание русского народа под знаменем коммунизма”. При этом ради сохранения влияния в Коминтерне и на Западе он продолжал поддерживать «ленинские принципы» и формы.

В 1932 году выходят два закона, принятых непосредственно под руководством Сталина ‑ закон о запрещении абортов и отмена декрета, ликвидировавшего уголовную ответственность за гомосексуализм. (Одним из первых декретов советской власти – об этом мало говорят – был декрет о запрете уголовного преследования за гомосексуализм.) Так ли это важно? — могут спросить скептики. С точки зрения октябрьской революции эти вещи, может быть, были и не главными – но они были знаковыми. Партийным организациям с 1932 года вменяется в обязанность слежение за чистотой нравов. В частности, разводы среди партийцев не только не поощряются, но часто ведут к исключению из партии. Иными словами, партию берет на себя моральную функцию, подобную Церкви.

Наметим далее пунктиром эволюцию Сталина, а вместе с ним всей страны.

1936 год – официальное осуждение так называемой исторической школы Покровского, все ученики которого выдворяются с кафедр. В том же году Сталин в газете «Правда» называет большой ошибкой поэму Демьяна Бедного, в которой тот высмеивает Крещение Руси и князя Владимира [17]. Праздник 7 ноября, называвшийся до того Первым Днем Мировой Революции, лишается этого имени. В том же году впервые появляется термин «советский патриотизм».

1937 год – в ходе «Большого террора» происходит последовательное искоренение «ленинской гвардии», а следовательно обновление уже не низов, а верхнего слоя партии и госуправления. С этого момента можно сказать, что страной руководят новые люди, более молодые, ориентированные на суверенное развитие, так или иначе вскормленные уже при Сталине.

1939 год ‑ на XVIII съезде партии подвергаются ревизии идеи об отмирании государства Энгельса-Ленина. Сталин ориентировал партию на то, что государство будет существовать всегда, правда, делал оговорку – пока существует капиталистическое окружение. Это было негласное провозглашение национально-государственного социализма [18]. В этом же году секретным решением Политбюро были отменены антицерковные указания Ленина от 1 мая 1919 года и признана нецелесообразной практика НКВД «в части арестов служителей церкви, преследования верующих».

1941 год – в знаменитой речи 7 ноября Сталин провозглашает патриотическую ориентацию советского народа на героев русского военного прошлого.

1942 год – введение боевых наград для высшего командного состава, носящих имена великих полководцев прошлого – Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова.

1943 год – роспуск Коминтерна; утверждение нового гимна СССР. Красная армия становится «золотопогонной», что еще вчера казалось немыслимым. Восстанавливается Патриаршество и в массовом порядке из мест заключения и ссылки возвращают священников, открываются духовные академия и семинария, принимаются другие меры нормализации жизни Церкви.

1947 год – старт кампании по борьбе с «низкопоклонством перед Западом», антипатриотическими, антигосударственными настроениями (позднее – борьба с космополитизмом).

1952 год ‑ на XIX съезде партии Сталин заявляет: «Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их «превыше всего». Теперь не осталось и следа от «национального принципа». Теперь буржуазия продаёт права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять».

Итак, мы видим последовательную эволюцию от революционной «антисистемы» к русскому цивилизационному проекту, в «красных» формах, основанному на принципах прорывного развития, жестокого напряжения сил и жертвенного служения. Речь шла о выработке нового социокультурного типа. Об этом академик В.И. Вернадский в конце 1941 года писал: «Совершенно несравнимо. Народ как бы переродился. Нет интендантства, наживы и обворовывания. Армия снабжается, по-видимому, прекрасно. Много помогают колхозы. Исчезла рознь между офицерством и солдатами. Много талантливых людей… достигает высших военных должностей».

Во взаимных «красно-белых» спорах и претензиях существенным аргументом был и остается упрек в агрессивном безбожии. Церковная весна, объявленная Сталиным в 1943 году, следует признать, была далеко не полноценным восстановлением религиозной свободы. Это было скорее некоторое «послабление», которое казалось избавлением лишь на фоне эпохи чудовищного антирелигиозного террора. Однако, и сама Церковь, пройдя через гонения, преобразилась. Эта была уже не та Церковь 1917 года, которая благословила падение самодержавия и вместе со всеми образованными классами России проявила огромное самомнение. Теперь это была Церковь мучеников, страдальцев, молитвенников, заплативших за свою веру полную цену. И отношение их к суровой власти может быть определено как «терпение», смирение перед испытанием божиим. Об этом можно судить по биографиям и мемуарам многих представителей Церкви, искренне искавших путей сотрудничества с советским государством, таких как митрополит Николай (Ярушевич) или митрополит Вениамин (Федченков) и др.

«Наши Патриархи Сергий и Алексий, - писал отец Димитрий Дудко, - называли Сталина богоданным вождем. К ним присоединялись и другие, допустим, такие как крупный ученый и богослов Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), кстати, сидевший при Сталине, но это не помешало ему назвать Сталина богоданным… Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек… Не случайно в Русской Православной Церкви ему пропели, когда он умер, даже вечную память» («Из мыслей священника о Сталине»). В другой своей работе отец Димитрий дал такую формулу: при Сталине в безбожном государстве, в безбожное время люди жили по божьим заповедям.

Отношение Сталина к православию остается до сих пор загадкой. Неясно, почему в 1948 году почти прекратилось открытие новых храмов. Так или иначе, секретные материалы и записки постепенно становятся достоянием общества. И многих людей старого поколения способна поразить следующая цитата из Сталина: «Реформы неизбежны, но в своё время. И это должны быть реформы органические, […] опирающиеся на традиции при постепенном восстановлении православного самосознания. Очень скоро войны за территории сменят войны «холодные» – за ресурсы и энергию. Нужно быть готовыми к этому» [19].

Сегодня для многих становится все яснее, что «красная эра» не была бездуховной, безбожной, глубинно атеистической эрой. Воинствующие безбожники и разрушители храмов – тяжелая страница нашей истории, но ею не исчерпывается вопрос о духовной жизни в этот период. Советский народ подтвердил свою потрясающую мистическую духовность во время войны, подтвердил ее Победой 1945 года, которая имела огромный религиозный смысл. Сегодня Русская Православная Церковь готова праздновать Победу 1945 года как религиозный праздник, торжество, искупленное 30-миллионными жертвами. Этот сонм погибших является священной искупительной жертвой, поскольку война велась не столько за геополитическое пространство, или за идеологию. Это была страшная схватка глубинно-религиозная, космогоническая — война, в которой столкнулись две метафизические, онтологические силы. Именно поэтому она потребовала от нашей Родины таких гигантских жертв. В результате нашей Победы человечество было освобождено от таинственной, созревавшей веками мистической темной силы, которая олицетворена Гитлером и национал-социализмом. Гитлер, если смотреть на него в религиозном пространстве смыслов, был, несомненно, не просто завоевателем, но фигурой из апокалиптического ряда. С этой точки зрения, если бы жертвы Россией не были принесены, их некому было бы принести, и человечество устремилось бы к своему концу. По мысли того же священника Димитрия Дудко, герои, погибшие на полях Великой Отечественной войны, в том числе и входившие в сталинский красный пантеон Талалихин, Гастелло, Зоя Космодемьянская, Лиза Чайкина, 28 гвардейцев-панфиловцев, генерал Карбышев, ‑ православные мученики, которые, если и были не крещеными, крестились кровью на полях сражений. Это были люди, положившие живот свой за други своя, за Родину свою.

Начавшаяся со времен «хрущевской оттепели» вестернизация жизни в конечном счете привела к распаду СССР в 1991 году, при этом вестернизация сознания коснулась и Церкви, и верующих, в особенности из среды интеллигенции, для которых религиозная вера все более отождествлялась с политической оппозицией и либеральными устремлениями (хотя мéньшая, более консервативная часть была скорее склонна к механической – без учета какой-либо органики – реставрации дореволюционного прошлого, что, впрочем, тоже использовалось Западом в «холодной войне»). После 1991 года Церковь «обрела свободу», но эта свобода была лишь углублением провозглашенного большевиками «отделения от государства», точнее, буквальным исполнением этого тезиса (в короткий период 1943—1956 гг. вновь возникло какое-то подобие «симфонии», а затем, после т.н. «хрущевских гонений», Церковь попала под жесткий пресс партийно-политического руководства).

Необходимо подчеркнуть: СССР многое сохранил из дореволюционного наследия и старой России. В немалой степени, благодаря Сталину, преодолевшему революционную вакханалию, классическая культура царской России стала фундаментом русской советской культуры. Если учитывать, что XX век стал веком массовой культуры, культуры толпы, кинематографа и радио, то в СССР были даны и закреплены высокие образцы этой культуры, нацеливающие не на существование «жвачного животного» в человеческом обличье, не на деградацию или остановку в развитии, но на внутренний рост человека, его стремление подняться вровень с высшими достижениями науки и искусства. И в целом ряде направлений СССР давал такие результаты, выковывал соответствующий человеческий «материал».

Продолжение следует…

___________

[12] Термин «Белый Царь» в отношении русских государей употреблялся по меньшей мере с XVI века, начиная с Иоанна Грозного.

[13] В качестве иллюстрации тогдашних настроений в высшем обществе можно привести настоящую государственно-социалистическую программу, с которой выступил великий князь Кирилл Владимирович, оформив её как проект тронной речи (1916). (Подробно его программа была проанализирована в исследовании В.В. Хутарева-Гарнишевского «Спасая империю. Антикризисная программа великого князя Кирилла Владимировича».) В программе Кирилла Владимировича планировалось введение государственной монополии всей банковско-страховой деятельности с принудительным понижением процентов по внутренним займам и вкладам, а также монополии внешней торговли. Великий князь предлагал ввести всеобщую трудовую повинность населения России в возрасте от 16 до 60 лет, настаивал на установлении жесточайшего контроля за производством и распределением продуктов первой необходимости (спичек и хлеба), предлагал приравнять спекуляцию и искусственный дефицит к мародёрству, полностью национализировать железные дороги, добычу металлов, нефти, угля и хлопка, вырубку леса, производство сахара, для обеспечения монополии государства на хлебную торговлю создать казенную сеть элеваторов, складов и зернохранилищ и т.д. Можно спорить о том, с какой целью великий князь заигрывал с «красной» темой (известно, что в марте 1917 года он будет выходить на публику с красным бантом), во всяком случае, это было осознанным выражением его амбиций на власть, а не чем-то экстравагантным.

[14] Ленин в конечном счете пришел к ревизии ортодоксального марксизма, призвав совершить революцию, не дожидаясь, пока Россия достигнет «достаточного уровня развития капитализма» ‑ таким парадоксальным образом самобытное народничество проявилось и в жестком своём критике.

[15] Николай Михайлович Потапов – в 1917 году начальник Главного управления Генерального Штаба (ГУГШ), бывший начальник Императорской военной разведки (генерал-квартирмейстер). Впоследствии он был одной из ключевых фигур операции «Трест», работал в ОГПУ и Генштабе Красной Армии, был одним из создателей ГРУ. Его не коснулись «сталинские репрессии» – в 1936 г. получил звание комбрига РККА, в 1938 г. он ушел в запас по возрасту и умер в почете в 1946 году. Вместе с ним будущих советских военачальников и разведчиков обучали – руководили? – такие царские офицеры как П.И. Дьяконов, А.А. Якушев, А.Н. Ковалевский, А.А. Самойло и другие. (В целом же в годы Гражданской войны царская разведка разделилась примерно пополам: половина ушла к белым, другая осталась с красными.)

[16] Впервые в советской науке об этом стали писать уже в эпоху перестройки, раньше это было непозволительно – см.: Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. – М., 1986.

[17] Еще в 1930 году в ответ на жалобу Д.Бедного Сталин в личном письме обвинил его в русофобии и «клевете на наш народ».

[18] В сталинском понимании экономическое и социальное должно было подчиняться государственно-политическому. Лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров в своих дневниках вспоминает, что вождь СССР ставил вопрос именно так ‑ «через социальное освобождение к национальной независимости».

[19] Личная секретная служба И.В. Сталина. Сборник документов / Сост. Вахания В.В. ‑ М., 2004. ‑ С. 416.