Особенности национальной мифологии Запада

http://lib.rus.ec/i/55/349555/i_002.jpgКак показывает опыт практически все приверженцы рыночной демократии – ЛГУТ.

Разумеется, это происходит не ежесекундно, но нет такого демократа, который бы не использовал ложь для достижения своих истинных, тщательно скрываемых до определенного момента, целей.

В приличном обществе даже скрытность, не говоря уже о лжи, считается признаком безнравственности. А в средах рыночных демократов коммерческая тайна воспринимается как общечеловеческая ценность и самая благородная деталь их жизни.

То простое обстоятельство, что речи современных рыночных политических деятелей готовятся загодя многочисленными референтами, свидетельствует, что со своими избирателями нынешние правители всегда ведут «многоходовую», лишенную искренности игру. Только в саунах Куршавеля у пьяных демократов на языках то же, что и на уме.

Правда, и Брежнев, не будучи демократом, зачитывал практически всё, что озвучивал. Но даже у Шендеровича до сих пор не повернулся язык сказать, что и Брежнев был тайным сторонником рыночной демократии.

Самое большое, что вменяют в вину бывшему «дорогому Леониду Ильичу», это дряхлость. Но слабая память не слишком сильно дискредитирует старика Брежнева, вынесшего Великую Отечественную войну, восстановление украинской индустрии, подъём казахской целины и обеспечившего победу социализма над империализмом США во Вьетнаме и Чехословакии.

Поэтому, если в речах Брежнева и было что-то старческое, слабоумное, то ответственность за это несут всеми уже забытые академики и профессора, например, Абалкин, Аганбегян, Шаталин, Арбатов, Яковлев, которые могли генерировать только общие трескучие фразы о развитом социализме.

Как показала их последующая деятельность и мемуары, ни один из них никогда и ничего не понимал в теории коммунизма, хотя многие годы они числились членами ЦК КПСС. По крайней мере, Ельцин в своем мемуаре писал, что Брежнева окружало множество негодяев, которые пользовались его старческой немощью для достижения своих подлых целей.

Себя, конечно, Ельцин вслух к числу негодяев не относил, но лишь потому, что в ближайшее окружение Брежнева не успел войти. О том, каков Ельцин «в ближайшем окружении», хорошо знают Горбачёв и Коржаков (по собственному опыту). Остается только удивляться, как долго престарелому Брежневу блестяще удавалось сдерживать окружающих его партийных проституток, особенно Андропова, от открытой демонстрации их бесстыдства на политической панели.

Но именно эти политические проститутки, как и сам Ельцин, оказались впоследствии главными «прорабами перестройки», первыми президентами и приватизаторами бывших союзных республик.

Иными словами, только теперь становится отчётливо видно даже самому простодушному человеку, что малосодержательность речей Брежнева не имеет к нему практически никакого отношения и, что самое печальное, как «демократическая закулиса» ЦК КПСС водили за нос не столько Брежнева, сколько большую часть т.н. советской интеллигенции, которая свои мелкие «копчёно-колбасные» неудобства связывала с именем Брежнева.

Одна из причин, позволяющая обманывать множество людей сразу, состоит, прежде всего, в том, что любая ложь строится на базе абсолютно истинных слов.

Например, в абсолютно лживой фразе: «Слон летает в майонезе», все три компонента, взятые в отдельности, абсолютно правдивы. Подлежащее, «слон», взятое в отдельности, не содержат в себе никакой лжи. Сказуемое, «летает», взятое в отдельности от слона и майонеза, так же истинно. «Майонез», рассматриваемый даже не как разновидность соуса, а как обстоятельство места, тоже не лишен смысла. В современном майонезе могут «парить» кишечные палочки.

Но, будучи соединенными, эти части предложения превращаются в наглую ложь. Т.е. сущность лжи вообще адекватна абсурду, но воспринимаемому в качестве истины, поскольку включает в себя обособленные моменты истины. Абсурд потому и становится ложью, что большинство современных избирателей, вкладчиков и дольщиков не могут отличить абсурд от истины.

Поэтому, существование лжи всегда обусловлено не столько силой интеллекта творца лжи, сколько интеллектуальной немощью, т.е.доверчивостью жертв обмана, цепенеющих перед «научными» фразами политических мошенников, подобно тому как простодушные мещане из известного фильма «За двумя зайцами» цепенели от речей «вчённого» пана Голохвастова.

Именно поэтому система образования в рыночном обществе построена таким образом, чтобы, например, в среде промышленных пролетариев не было людей с высшим образованием. Иными словами, враньё может превратиться в норму информационной политики только в том обществе, в которой достаточно контрастны уровни образованности индивидов.

Поэтому даже демократы врут не всегда. Когда они «варятся в собственном соку», на своём уровне образованности, решая свои внутренние демократические проблемы, например, сохранения власти своего президента на очередной период, или, общаясь со своим «внутренним голосом», демократы иногда говорят друг другу илисами себе то, что думают.

Они вынуждены быть относительно открытыми в своём семейном кругу, когда решаются, например, на убийство конкурента, или готовятся к очередной войне, поскольку понимают (и в этот момент не врут сами себе), что убийство – самый скоростной и кардинальный вид конкуренции, что война ужасно прибыльная вещь, дающая, кроме всего прочего, шанс на полное устранение целого клана конкурентов, что война – это выпуск внутреннего социального «пара» в сторону «внешнего врага» и т.д.

Поэтому тезис о том, что демократы врут всегда, всем и везде не совсем точен. Они иногда невольно пробалтываются, периодически хвастаются, иногда перед лицом вечности каются. Поэтому, слегка перефразировав одну из немецких народных пословиц, можно сказать, что даже из самой тощей мифической коровы демократической пропаганды, можно вырезать осязаемый антрекот.

В отличие от кучки современных политиков, обслуживающих клан олигархов, подавляющее большинство граждан планеты, особенно пролетариев, в силу своих скромных доходов и систематически снижающейся образованности, следовательно,невозможности выразить своё мнение через СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, не имеют возможности солгать обществу, если даже захотят.

Т.е. гигантское большинство населения планеты правдиво по независящим от них технико-экономическим причинам, ибо, например, шахтер в забое вынужден тупо рубить уголь, а не врать отбойному молотку; рыбак вынужден тупо ловить рыбу, а не уговаривать её голосовать за Хиллари Клинтон.

Ясно само собой, что если одни ещё не умеют лгать или не имеют на то технических возможностей, а другие и умеют, и имеют все необходимое для систематической лжи, то, следовательно, в рыночном демократическом обществе пропагандистская игра в «свободу слова» практически всегда идёт в «одни ворота», т.е. вторые систематически лгут первым, а иногда и сами себе.

Самое забавное, что среди «первых» немало тех, кого называют дипломированными учеными. Но и они, в подавляющем своём большинстве, находятся в положении обманутых и узнают об этом лишь тогда, когда уже ничего исправить нельзя.

Многие интеллигентные люди не любят играть в карты, хотя иногда и наблюдают за играющими. Врожденная интеллигентность не позволяет им играть в игру, внешне респектабельную, но допускающую «тактическую хитрость», блеф, т.е. заведомый обман.

Интеллигентному человеку претит и обмануть в игре, и быть обманутому. Но редко, кто сегодня понимает, что их вынуждают быть обманутыми обманщиками. Поддаваясь на удочку обещаний, сами представители интеллектуальной «элиты» РФ превращаются в своеобразный дезодорант, облагораживающий атмосферу вокруг крупных бизнесменов и политиков. Они входят во всевозможные Комитеты по помилованию, Общественные палаты и т.д., не понимая, например, что, сколько бы они не отменили приговоров о расстреле, частным заказчикам убийств и их киллерам от этого ни холодно, ни жарко.

Как бы высоко не оценили члены высоких палат выделение денег на увеличение рождаемости, это нисколько не поможет миллионной армии уже беспризорных и бездомных детей демократической РФ.

Но парадокс состоит именно в том, что за последние двадцать лет большая часть населения РФ, не раз оказавшись в положении обманутых, так и не поняла, что обманутость большей части населения и есть перманентное состояние любого демократического общества, основанного на частной собственности.

Казалось бы, что может быть проще, чем понять, что большинство населения страны многократно обмануто и, поэтому, необходимо перестать слепо верить.

Но нет. Одна за другой пирамиды сменяются ваучерными фондами, одно банкротство сменяется другим банкротством страховых и пенсионных фондов, но вкладчики, пайщики и дольщики всего цивилизованного мира вот уже двадцать пять веков не поймут, что их надежды на приход нового честного царя или президента, нового честного банкира, который что-нибудь сделает честно – верх самообмана.

Короче говоря, как это не печально, но обман и самообман, является наиболее представительным элементом «культуры» всех «цивилизаций», основанных на частной собственности.

Но почему?

Мюнхгаузен как зеркало западной ментальности

По мере изучения европейской исторической практики и отражающей её литературы, возникает стойкое убеждение, что сущность западноевропейской ментальности прошедших двадцати веков наиболее полно, как ни странно, воплощена в личности барона Мюнхгаузена и как реального исторического лица, и как литературного персонажа.

Так легко врать и, при этом, не краснеть, а испытывать удовольствие, умели только западноевропейцы. Более того, тот факт, что европейцы развязали за свою историю несравненно больше войн, чем любые другие народы, а теорию военного искусства возвели в ранг одной из наиболее респектабельных наук для политической элиты, свидетельствует о том акценте, который составляет сердцевину сознания западного европейца.

А как известно, при прочих равных, именно военная хитрость, т.е. осознанный обман противника с целью нанесения ему сокрушительного поражения, явился важной субъективной предпосылкой самых запоминающихся военных побед в истории европейских войн.

Наиболее изучаемыми в европейской военной истории являются именно те эпизоды, когда нехватка физических условий победы компенсировалась военной хитростью, т.е. ложью. Естественно, что военную хитрость применяли, наверно, и египетские военачальники, и чингизиды, и моголы, но ничего особо поучительного в этой части истории военного искусства найти невозможно.

История же военного искусства Запада это и неувядаемые Фермопилы, и Гавгамелы, и Канны и, наконец, «блицкриг». Все они многократно воспеты за то, что в их основе была заложена военная ложь.

Разумеется, найдутся противники подобного отношения к западной ментальности, тем более, что в литературе более восточных народов тоже хватало шутников-фантазёров. Ходжа Насреддин, Козьма Прутков, Швейк, Щукарь, Теркин…

Но, во-первых, от барона Мюнхгаузена их отличает то, что все они лишь литературные вымыслы дервишей, писателей, поэтов, не отождествлявших себя со своими весёлыми персонажами. А во-вторых, только европейская «почва» породиланепревзойденного лгуна всех времен и народов – Геббельса. Ясно, что это не случайно и не могло произойти под воздействием, например, наследия Ходжи Насреддина.

Барон Мюнхгаузен – реальный человек, выдумывавший свои «правдивые истории» не во спасение «живота своего» от гнева начальствующих особ, как «рядовой Швейк», а скуки ради, как всякий офицер, дворянин. Он первый показал, что в жанре мемуара можно фантазировать безгранично.

Главное, делать это, не моргая. Позднее этому принципу следовали все гитлеровские, американские и английские генералы, выигравшие в своих мемуарах все самые главные сражения второй мировой войны (кроме битвы за Берлин). Хотя, если верить российским и польским демократам, то и Берлинскую битву.

Мюнхгаузен мастер абсурда и безнаказанного эпатажа. Наглую и явную ложь он возвёл в ранг забавы, не прикрывая её, как в сказках, никакими мистическими покровами, а лжеца выставил находчивым романтиком, никогда не падающим духом. С точки зрения утонченности философского подтекста его мемуаров, Мюнхгаузена можно считаться творцом важнейших правил абсурдизации мышления наряду с Фомой Аквинским или Махом, хотя, в отличие от последних, специально этой целью Мюнхгаузен, возможно, и не задавался.

Он просто был аутентичным европейцем и понимал, в отличие от Маха, какую литературу земляки всех возрастов будут читать с удовольствием, а какая способна отвратить их от чтения. Он знал, что правда жизни той эпохи скучна, двулична и вообще мерзостна и, что, поэтому, её реалистическое описание сделает автора в глазах европейцев, как и Джордано Бруно, виновным в разглашении «тайны Полишинеля».

Он понимал, что наглый вымысел больше соответствует западной ментальности, в традициях которой мошенник, обманувший многих, т.е. крупный, но непойманный вор, способный выиграть явно проигрышный судебный процесс, всегда вызывал у большинства европейцев уважение.

На этом принципе (не пойман – не вор) зиждется уважение европейцев, например, и к Соросу, частенько извлекавшего самого себя «за волосы» из «болота» биржевых спекуляций и «зыбучих песков» финансовых «пирамид» собственной постройки. Причем западные жертвы «пирамид» Сороса, судя по интервью, взятых у них после обвала «пирамид», никогда не обижались на то, что Сорос их «сделал», а честно признавались, что сделали бы то же самое, если бы могли. Ментальность, как гениальность, не спрячешь.

Забавные истории Мюнхгаузена с раннего детства приучают представителей средних и низших сословий западного общества к абсурдному мышлению основательнее, чем сказки братьев Гримм или Андерсена.

Ведь с самого начала ясно, что, например, «мальчик с пальчик» – выдумка, что его никогда не было, как и Дюймовочки, а Мюнхгаузен – реальный барон. За удачную, но всё-таки выдумку, дети принимают и «терминатора», и «властелина колец», и Карлсона.

Но Мюнхгаузен – это классика мифологизации самого себя за счет уморительной абсурдности сюжетных поворотов. Не в последнюю очередь этот приём способствует тому, что западный ребенок легко приучается к мифам, к вере и даже, став взрослыми, большинство представителей Запада, как дети, продолжают верить, например, что самая свободная СТОРОНА света – это не Восток, не Юг, а именно Запад и приводят удивляющие «доказательства».

Оказывается, они могут, в отличие от многих других народов, раз в четыре года из представителей двух практически одинаковых партий выбрать одного президента, о котором потом можно говорить везде, что он дурак. Они называют это демократией, когда президента можно называть дураком обоснованно и, следовательно, Запад самая свободная сторона света, поскольку именно там… дурак свободно может стать президентом.

Более того, если присмотреться к Бушу-младшему, то невозможно не согласиться с теорией Дарвина о происхождении видов, с той лишь оговоркой, что не у всех это уже завершилось. Тем не менее, – президент.

Более того, как только Рейган стал президентом США, в этом же году «совершенно случайно» было организовано общество по борьбе с болезнью Альцгеймера (дегенерация мозга), от которой Рейган и умер. Т.е. и сам президент США, и его жена, и спонсоры, выдвигавшие его на два срока, не могли не замечать своеобразия «мышления» будущего президента, но именно слабоумный президент очень удобен для дела свободы олигархов в политике.

По этой же причине все состоятельные сторонники рынка и демократии в РФ, все криминальные авторитеты боролись за то, чтобы Ельцин пропьянствовал два президентских срока.

Правда, некоторые СМИ писали, что Рейган страдал болезнью не Альцгеймера, а Кройцфельда-Якобсена, которая, правда, по течению и симптомам практически ничем не отличается от болезни Альцгеймера, и развитие обеих сдерживаются одной и той же вакциной.

Но необходимо заметить, что болезнь Кройцфельда-Якобсена одна из наиболее рыночных болезней, поскольку в деле её распространения особенно важную роль играет склонность ЧАСТНЫХ фермеров К НЕЧЕСТНОСТИ, т.е. не краснея продавать коровье мясо после того, как стало несомненно ясно, что его коровы заражены прионами «коровьего бешенства», т.е. болезнью Кройцфельда-Якобсена, подозрительно похожей на болезнь Альцгеймера. Но, разумеется, западной науке выгоднее списывать болезнь старческого слабоумия на Альцгеймера, чем на Кройцфельда-Якобсена, которая так дискредитирует рыночную благодать.

Рыночная статистика утверждает, что болезнь Альцгеймера поразила уже миллионы западных граждан, но виновных нет, а болезнью Кроцфельда-Якобсена болеют только тысячи, хотя количество коров, забитых за последнее время в Западной Европе по причине их зараженности вирусом Кройцвельда-Якобсена, как раз тянет на многие миллионы порций бифштексов.

Поэтому надо очень хорошо присмотреться к тому, почему польские торговцы так любят Россию, что ожесточенно борются за право продавать именно говядину на территории РФ? Откуда в Польше так много говядины и желания закормить ею население демократической РФ?

Учитывая эти свойства говяжьего рынка, можно сказать, что сначала Рейгана заразили больной мыслью о силе рыночной экономики, о необходимости внедрения рынка в странах социализма, а рынок, в ознаменовании выдающихся заслуг Рейгана, заразил его прионами старческого слабоумия, т.е. отблагодарил так, как только и мог.

В дни, когда писались эти строки, уже и российский фермер, имевший ветеринарное образование, сознательно продал мясо своей, коровы, павшей от «сибирской язвы». Успели заразиться только несколько жителей рыночной РФ.

Т.е. это ещё не западные масштабы, и «санэпидемслужба» пока спасла Сибирь от пандемии, но и наш российский фермер потихоньку приобщается к западной культуре не только обвеса, но и смертельного обмана.

Современные Мюнхгаузены

Мемуары Мюнхгаузена помогли сформироваться не только, например, Геббельсу, или вышеприведённому убийце-фермеру, но и многим современным российским интеллигентам, острословам и правозащитникам. Как правило, по их же признаниям, уже подростками они презрительно относились к совковым «вымыслам», например, к «Дяде Стёпе», к «Сказу о Мальчише – Кибальчише».

Но Мюнхгаузен, как и Эйнштейн, были всегда у них в авторитете, поскольку они «оттуда». Какая, в принципе, разница. Поднимаешь себя за волосы или замедляешь время потому, что слишком быстро передвигаешься? Главное мыслить, не как Маркс, а как на Западе.

Но почему именно западная «культура» так срослась с жанром ненаучной фантастики, в лице, например, Геродота, который говорил: «мой долг передать всё, что рассказывают, но, конечно, верить всему, я не обязан»; Платона с его Атлантидой, Марко Поло, с его собакоголовыми индусами, Джонатана Свифта, с его Гуливером, Мюнхгаузена, Скотта, Дюма, Уэллса, Эйнштейна, Толкиена, Роуллинг?

Трудно не придти к выводу, что потребность в художественном и околонаучном вымысле может возникнуть только там и тогда, где и когда реальные формы бытия общества предельно убоги по своему содержанию, и сведены к удовлетворению 3-4 рутинных потребностей. Именно поэтому и в современной РФ так популярны «сказки для взрослых» всевозможные «фэнтези» и «ночные дозоры».

Ясно, что узкий круг многовековых западных стандартов потребления порождает, с одной стороны, духовную тоску, а с другой стороны, количественную гипертрофию этих самых 3-4 убогих потребностей. По этому поводу, Сорос, в своей книге «Крах мирового капитализма» писал:

«Первоначальной целью написания книги было разъяснение философии, которой я руководствовался всю свою жизнь. Я стал известен как преуспевающий финансист, а позднее и филантроп. Иногда я чувствовал себя гигантским желудком, поглощающим деньги с одного конца и проталкивающим их к другому концу, но на самом деле между двумя этими этапами было много умственной и эмоциональной работы».

Сорос лукавит. Никакой трудности нет в том, чтобы ощущать себя гигантским желудком и, в то же время, думать, как проглотить и протолкнуть деньги «к другому концу», а потом испытывать положительные эмоции от работы кишечника. Говорят, что именно так умел делать, почитаемый на Западе, Цезарь: писать, читать, говорить, проталкивать и, видимо, выталкивать, одновременно.

Однако настоящий предприниматель ощущает себя не только прямоходящим желудочно-кишечным трактом вертикального типа. Ведь прежде чем проглотить деньги, за них сначала нужно ухватиться бульдожьей хваткой. «В дни, - пишет Сорос, – когда я активно занимался руководством фонда, я начинал особенно волноваться, когда нападал на след первоначально самоусиливающегося, но в конечном счете саморазрушающегося процесса. У меня текли слюнки, будто я был собакой Павлова… Я ошибался в большинстве случаев,… но те несколько случаев, когда я оказывался прав, оправдывали все усилия, поскольку потенциал прибыли был намного больше, чем в ситуациях, близких к равновесию».

Однако даже собаки способны насытиться и отойти от миски даже тогда, когда в ней ещё есть сырое мясо. Видимо, и поэтому тоже, «собака», живущая в Соросе, начиная с 1979 г. перестала пропихивать некоторую часть денег только через себя, а скромно выделила их на создание своего именного фонда. Но даже здесь отказаться от вранья для Сороса выше сил. Он хочет показать себя не объевшейся собакой, а «поработавшим» филантропом.

«Когда, - пишет Сорос, – я заработал больше денег, чем мне былонеобходимо, я создал фонд, названный «Отрытое общество». Я решил тогда, что его целью должно стать оказание помощи открытым обществам в том, чтобы они стали более жизнеспособными и могли сформировать внутри себя критический способ мышления. Через данный Фонд я был тесно вовлечен в процесс дезинтеграции советского общества».

Нет, чтобы сказать прямо: «Я вовлёк советское общество, таджиков, молдаван, грузин, абхазов, осетин, чеченцев, дагестанцев в гражданскую войну», Сорос пишет -«дезинтегрировал».

Но, обратите внимание, его интересовала не дезинтеграция партийной бюрократии, а дезинтеграция именно советского общества, главной особенностью которого было невозможность проведения в нем масштабных афер (ваучеризации, приватизации квартир, монетизации льгот), установления всевластия буквально нескольких двуногих желудков, которые ныне владеют всей нефтью, всей рудой, практически всеми землями РФ. Вот на какие «филантропические» цели Сорос тратил те деньги, которые он лукаво, для излишне доверчивых, объявил «лишними».

Если руководствоваться этой логикой, то и деньги, отложенные в ФОНД оплаты киллера за устранение конкурента или совестливого чиновника, тоже филантропия. Ведь не сам «филантроп» проел эти деньги. Мюнхгаузен позавидовал бы буйной фантазии Сороса о его «филантропии», стоившей одной только рыночной свободно расхрыстанной РФ сокращения численности населения, как минимум, на 13 миллионов человек. Гитлер и Глобке позавидовали бы такой продуктивной «филантропии».

Как видим, своё активное многомиллионное участие в деле развязывания на территории СССР гражданских войн и геноцида, фашизма, религиозного и рыночного фундаментализма, Сорос оправдывает «благими» намерениями: помочь «открытым обществам стать более жизнеспособными». Но ведь если не тратить миллионы на развал «закрытого» советского общества, не пришлось бы поддерживать нежизнеспособные «открытые» общества, открытые лишь для рыночного фундаментализма, для американского глобализма, нацизма, религиозного мракобесия на всём постсоветском пространстве.

Однако для характеристики человеческих масс на переходной стадии к «открытому» рыночному обществу, совершенно недостаточно сравнения человека лишь с собакой Павлова.

«Контроль над деньгами, - пишет Сорос, – требует, чтобы человек посвятил себя одному делу – деланию денег, и все остальные аспекты личности должны быть подчинены только этому. Но переходная рыночная экономика – это все, что угодно, только не общество.

Каждый должен защищать свои интересы, и моральные нормы могут стать препятствием в мире, где человек человеку – волк. В идеальном переходном обществе люди, которые не отягощены мыслями и заботами о других, могут двигаться гораздо легче и, вероятно, пробьются далеко вперед».

Ну да, как Квантришвили, Кивилиди, Старовойтова, Юшенков или Ходарковский с Карасевым, Козлов с Фатьяновым, Литвиненко, Невзлин, Френкель, наконец.

Сорос знал заранее, в какое животное, полностью лишенное совести, рынок может превратить человека. Он пишет:

«В качестве анонимного участника финансовых рынков мне НИКОГДА не приходилось оценивать социальных последствий своих действий. Я сознавал, что при определенных обстоятельствах эти последствия могут оказаться пагубными, но я оправдывал себя тем, что играю по правилам конкурентной игры, и если бы я налагал на себя дополнительные ограничения, то проигрывал бы.

Более того, я понимал, что мои угрызения совести ничего не изменят в реальном (рыночном П.В.) мире, учитывая преобладание на финансовых рынках эффективной или почти совершенной конкуренции; если бы я перестал действовать, кто-то занял бы мое место. Решая вопрос, какие акции или валюты купить или продать, я руководствовался лишь одним соображением: максимизировать свою прибыль, сопоставив риски и вознаграждение.

Мои решения относились к событиям, имевшим социальные последствия: покупая акции Lockheed и Northrop после того, как их руководителей обвинили во взяточничестве, я помогал поддержать цены их акций. Когда я продавал «короткие» позиции фунта стерлингов в 1992 г., моим контрагентом выступал Банк Англии, и я опустошал карманы британских налогоплательщиков.

Но если бы я попытался учитывать еще и социальные последствия своих действий, то это опрокинуло бы все мои расчеты в части соотнесения риска и вознаграждения и мои шансы добиться успеха снизились бы. К счастью, мне не надо волноваться из-за социальных последствий – они все равно бы произошли: на финансовых рынках имеется достаточное количество игроков, так что один участник игры неспособен оказать заметное влияние на результат.

Участие моей социальной совести в процессе принятия решений ничего не изменило бы в реальном (рыночном П.В.) мире. Великобритания все равно девальвировала бы свою валюту. Если бы я тогда не проявлял целеустремленности в получении прибыли, это отразилось бы только на моих результатах».

Поэтому нет никаких оснований полагать, что Соросом, в его борьбе за «открытое» общество на территории СССР, двигали мотивы, отличные от мотивов Гитлера, Черчилля и вообще любого олигарха и политика, приверженца рабовладения.

Разумеется, никто не может запретить Соросу бредить «открытым» обществом, как и, например, Мюнхгаузену – полётами на ядрах. И Сорос это делает. Но нашим-то дипломированным простофилям вкладчикам и дольщикам нелишне было бы знать то, что знает о рыночной экономике Сорос-волк, который съел на нем ни одну, а миллионы «собак Павлова».

«Когда все стремятся иметь как можно больше денег, конкуренция обостряется настолько, что даже те, кто добился наибольших успехов, низводятся до положения, когда им приходится бороться за выживание.

Люди упрекают Билла Гейтса… за то, что он не отдает более значительную часть своего богатства; они не понимают, что сфера его деятельности развивается столь стремительно и в условиях настолько ожесточенной конкуренции, что он не может даже думать о филантропии.

Независимость и свобода распоряжаться деньгами, присущие в прошлом привилегированным слоям, теперь утрачены. Я считаю, что мы стали из-за этого беднее. Жизнь не должна сводиться к простому выживанию».

Это ли не Мюнхгаузен. Оказывается у Билла Гейтса остро стоит проблема «выживания». Осталось только объяснить читателям, что речь идет о выживании Гейтса в качестве миллиардера №1. Оказывается, у фантазий Мюнхгаузена есть продолжение и оно называется: «О том, как Сорос почувствовал себя беднее, погружаясь в ванну, заполненную черной икрой лишь наполовину».

Сорос прекрасно понимает, как его воспринимают люди на самом деле и потому, сколько денег необходимо тратит на охрану своей персоны, но не может не пофантазировать на тему своей «бедности» и «уважения». Находясь в своей естественной коже: двуногого «гигантского желудка», «собаки», «волка» и т.п., Сорос, не краснея, пишет:

«Я пользуюсь большим уважением и признанием не только благодаря моей филантропической деятельности или моим философским взглядам, а из-за способности делать деньги на финансовых рынках. Я сомневаюсь, стали ли бы вы читать эту книгу, не будь у меня репутации финансового мага и волшебника».

Врать так по крупному.

Сорос делает вид, что не видит разницы между интересом, проявляемым массовым читателем к мемуарам крупнейшего рыночного обманщика, спекулянта и «БОЛЬШИМ УВАЖЕНИЕМ» к его персоне. Его считают бессовестным и виртуозным мошенником, но никак не волшебником. Эх, забыл бы Сорос где-нибудь ключи от своего сейфа вместе с кодами к своим банковским счетам, то сразу бы почувствовал, как его «уважают» на самом деле.

Таким образом, желудочно-собачье содержание волчьей ментальности наиболее известных «людей мира» и является мощной субъективной предпосылкой для формирования представления о земной жизни, как о клоаке. И это же обстоятельство проливает свет на то, почему ни в одной другой географической зоне мира библейские мифы не превратились в такое же руководство к действию, как в Европе.

Никакие ритуалы человеческих жертвоприношений индейцев Южной Америки, никакие заклинания тамошних жрецов не сравнятся (по своим масштабам и бессовестности обоснований) с практикой и теорией европейской инквизиции. Ни одному азиатскому деспоту не удастся сравниться по степени цинизма, например, с испанскими и португальскими монархами, прикрывавшими свои чисто грабительские интересы, циничной риторикой о спасении душ южноамериканских индейцев в их вечном загробном блаженстве.

У восточных славян, например, до обращения в христианство, была очень слабо выражена склонность превращать сказки, т.е. мистифицированные вымыслы для детей, в религиозные догмы. А на Западе это львиная доля культуры.

Не трудно представить внутреннее ликование европейских жрецов, некогда проповедовавших многобожие, но перекрестившихся и правильно оценивших всю продуктивность, всю глубину черного юмора христианского учения о необходимости земных мучений во имя вечной жизни и блаженства после похорон.

Нетрудно представить восторг и удивление первых пропагандистов христианства, их чувство признательности европейскому способу мышления, когда они поняли, что теперь народы Европы сами встанут на колени перед людьми в черных одеяниях и будут два тысячелетия щедро кормить их за сказки о, непрерывно переносимом, дне «страшного суда». Европейцы позволят жечь себя на кострах инквизиции и будут убивать иноверцев.

Поражает, с какой гордостью служители культа говорят, что христианская вера избавляет человека от чувства страха перед смертью. Чаще всего средний массовый европеец суетно и скучно живет, но умирает относительно легко потому, что, надеется на милость божию на «страшном суде».

Церковь, не смущаясь, выступает посредником между основной массой христиан и вечным блаженством. Примерно так же свято воспринимают владельцев банков, страховых компаний и строительных «пирамид» вкладчики и дольщики, веря их обещаниям и видя в них посредников между своими кошельками и бурным ростом благосостояния.

Широкие низовые слои сторонников рыночной демократии так и не поняли, что с помощью любой религии, проповедующей счастливую загробную жизнь УНИЧТОЖАЕТСЯ важнейшее врожденное качество здоровой человеческой психики, ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ, что человек религиозный (homo mistikus) легче (чем homo sapiens) превращается в покорную тряпку, в «тефтона», в киллера, в наёмного профессионального солдата (что практически одно и то же).

Окончание следует.